Сергей Крившенко - Плавать по морю необходимо

• Название: Плавать по морю необходимо
• Автор: Сергей Крившенко
• Издательство: Дюма
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2001

Книга литературно-исторических очерков посвящена русским землепроходцам и мореплавателям, а также известным русским писателям, отразившим в своем творчестве тему открытия и освоения Дальнего Востока России, тихоокеанских плаваний. Автор исследует «путешественные записки» знаменитых мореплавателей, их очерково-мемуарные книги, историческую прозу русских писателей-маринистов.

В книге продолжены темы и мотивы предыдущих работ автора: его монографий «Утверждение мужества» (Хабаровск, 1974), «Берег Отечества» (Владивосток, 1978), «Дорогами землепроходцев» (Владивосток, 1984), «Героика освоения и социалистического преобразования Дальнего Востока в русской и советской литературе» (Владивосток, 1985), «Берег Отечества: романтика героизма в литературе о Дальнем Востоке» (Москва, 1988).

Автор — член Союза писателей России, доктор филологических наук, профессор, зав. кафедрой русской литературы ХХ века и теории литературы факультета русской филологии ДВГУ, действительный член Русского географического общества.

---

Сергей Марков, проделавший огромную работу в архивах, постарался восстановить действия своего героя как историк и художник, проникнуть в мир его душевных интересов. Несомненно, автор не мог пройти мимо записок самого Загоскина. Но он не следовал им досконально, не копировал их. Казалось, все документы были в руках писателя. «Но и этих документов оказалось мало для того, чтобы написать повествование „Юконский ворон“, — писал С. Марков. Ему помогло многолетнее изучение исторических материалов о Русской Америке, изучение жизни русских людей, живших на Аляске.

Эти картины с реальной ощутимостью и рисует Сергей Марков. В роман как бы врывается стужа зимних аляскинских дней и ночей, когда от мороза лопаются, трещат лиственничные бревна избы. Реально чувствуешь, какая недюжинная нужна сила воли, чтобы в любую непогоду идти, исследовать, наносить на карту. Загоскин показан как человек, одержимый идеей — разведать недра, открыть их богатства, отдать людям. Судьба матроса 2-й статьи Загоскина, разжалованного из офицеров за свободомыслие, драматична. Свысока, с холодной пренебрежительностью разговаривает с ним главный правитель российских колоний в Северной Америке Людвиг Карлович (эта сцена написана с сатирическим нажимом пера). Не удалось Загоскину доказать и петербургским чиновникам, что его открытия важны, — ни к чему не привели хождения по инстанциям. Но можно ли поддаваться унынию? Загоскин пишет книгу, а писать ему есть о чем. На Аляске он сумел найти не только богатства недр, но и дороги к сердцам аборигенов. В романе названо имя А.С. Пушкина. И названо не случайно. В 1836 году в журнале „Современник“ была напечатана большая статья поэта „Джон Теннер“. В ней шла речь о записках Джона Теннера, проведшего много лет среди индейцев Америки. Пушкин замечал, что исследования нравов и постановлений американских сильно поколебали уважение к американской демократии. „С изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве“, — писал Пушкин, обращая особое внимание на „рабство негров“ посреди образования и свободы». Индейские племена, по мысли Пушкина, «демократия» обрекла на уничтожение. Герой романа читает эту статью и невольно соглашается с ее выводами. Он по-дружески относится к индейцам. Писатель убеждает, что успех к Загоскину приходит только потому, что он видит в индейцах не врагов, а друзей. Да иначе и невозможен был бы его научный поиск. И индейцы понимают и отзываются на дружеское расположение русского. Для них он, исследователь реки Юкон, становится неприкосновенным, как неприкосновенен, по старым повериям, ворон — священная птица индейцев. Подобно другому русскому путешественнику, знаменитому Миклухо-Маклаю, герой романа «Юконский ворон» Лаврентий Загоскин шел к людям с открытой душой.

В книге образ Лаврентия Загоскина поэтизируется, как поэтизируются образы старого индейца Кузьмы и девушки-индианки Ке-ли-лын, полюбившей русского путешественника. Эта романтическая окрашенность не противостоит бытовой правде, которая создается точностью описаний, жизненностью образов. Писатель стремится не просто изложить факты, но вникнуть в духовный мир Загоскина. Проблема русского национального характера связана в романе и с гуманистической отзывчивостью Загоскина людям других племен, индейцам, с верностью ученого родной земле, ради которой он решается на такое путешествие. Внутренний строй души — это строй православного русского человека, патриота своей родины. В далекой Америке он записывает в свой дневник (здесь писатель прикасается к духовному началу в своем герое):

«Благословенны просторы отчизны, занесенные снегами. Любезен сыновнему сердцу вид рябины, склонившейся над алмазным сугробом. Разрой снежный холм и найдешь в его недрах кисть осенних ягод. Пролежав в снегу, они обрели большую прелесть. Снег и мороз не смогли погубить их.

Подобна им и русская душа. Суровая метель заметает ее. Борей леденит своим дыханием, но она горит алой рябиной на белом сугробе.

Не вечны ни снега, ни вьюга — бессмертно горение русской души».

Образ рябины… Возвышенно-романтический и вместе с тем реально-земной образ русской души… Тут есть народно-поэтическое, корневое, русское. Впоследствии этот образ появится и в стихах Сергея Маркова:

Алою рябиной на сугробе
Пламенеет русская душа.

О самом поэте-землепроходце Сергее Николаевиче Маркове теплые воспоминания написала русская поэтесса Лариса Васильева в книге «Облако огня» (1988). «Он делает историю поэзией и поэзию историей» — это из очерка «Мастер».

Лиричны исповедальные страницы, где автор предоставляет слово своему герою. Марков показывает, что Загоскин мучительно ищет нужное слово, чтобы передать пережитое: «… его часто мучили сомнения, как писать все это не только с точки зрения ученого. Научные описания у него выходили. Но Загоскину хотелось иного. Как передать на бумаге картину северного сияния, серебряный грохот водопада, кружение радужных птиц над раскрывшимися цветами? Как показать душу индейца Кузьмы, рассказать о подвигах дедушки-тойона Ке-ли-лын? И, наконец, самым трудным Загоскину казалось писать о себе, особенно о тех мгновениях великого душевного напряжения, которые зовутся подвигом, любовью, отвагой и без которых немыслима была для него жизнь…» Писатель, как видим, стремится постичь и те мгновения «душевного напряжения», когда его герой поглощен творческим процессом — притягательным и нелегким.

Роман давно внесен в общий ряд интересных исторических произведений отечественной литературы. Но не лишне сегодня вспомнить, что на пути его к читателю вставали подчас и крутые препоны. Так, в журнале «Звезда»[225] писатель Г.Гор счел возможным сказать, что послесловие к роману «Юконский ворон» значительнее самого романа, что Марков «отказался от опыта, завоеванного советским историческим романом», что в романе лишь «попадаются отдельные правдивые исторические и этнографические детали», что все фигуры в нем неживые (Кузьма — полулубочный, Ке-ли-лын тоже, Загоскин — условен), что язык «ниже возможностей автора». Рецензент уверял, что писатель идет путем «ложной романтики и обветшалой символики, к которой прибегали буржуазные писатели от А. Дюма и Е. Сю до Мережковского». Заканчивалась рецензия вопросом: «Что же остается искать читателю в романе „Юконский ворон“»? По мысли рецензента, выходило, что искать в этом романе читателю было нечего. Укорил, называется. И кем — популярным Дюма? Или философичным Мережковским? Искать нечего?!

А читатели искали и находили. И другие критики находили. В том же 1947 году Тихон Семушкин писал: «Эта книга патриотична в лучшем значении этого слова». Несколько позже, в 1955 году справедливую отповедь бездоказательным наскокам и наветам дал Н. Яновский в статье «Советский исторический роман в Сибири».

Образы «Юконского ворона» воспринимаются как реально-романтические. И судить о романе надо, учитывая эти особенности.

Нельзя здесь особо не сказать, что вклад Сергея Маркова в изучение героических страниц открытия и освоения русскими людьми новых земель особо заметен. Ревностным и плодотворным трудом его — писателя, географа, историка — закреплены в памяти нашей десятки имен замечательных мореходов. Ему принадлежат книги «Летопись Аляски», знаменитый «Земной круг». Еще в 1944 году в «Сибирских огнях» была опубликована работа «Люди Тихого океана». В этих и других работах Марков спасает от забвения имена многих замечательных землепроходцев. Академик М.П. Алексеев, автор работ о зарубежных писателях-путешественниках, побывавших в Сибири, писал о книге «Земной круг»: «Большую радость доставило мне то, что Вы пошли по правильному пути с той полянки, где я топтался на месте, собирая по крупицам данные, но ничего не объяснив. Вы же, мне кажется, сделали блестящее открытие…»[226]. С этим открытием, несомненно, связан и образ русского исследователя-землепроходца Лаврентия Загоскина.

Определенную, прежде всего познавательную ценность представляют другие книги о мореходах. Но авторы иных книг создают лишь художественную хронику, подчас сильно связывая ее с мемуарами того или иного морехода.

Если события в романе И. Кратта и С. Маркова взяты сравнительно локально, то в романе К. Бадигина «Ключи от заколдованного замка» автор стремится нарисовать подвиг русских мореходов на фоне истории конца XVIII — начала XIX веков. Читатель попадает и в Михайловский замок, где мечется фигура Павла I, явится свидетелем заговора, прихода к власти Александра I, станет свидетелем споров вокруг Русско-Американской компании: перенесется он и в Иркутск, и на остров Ситку, где действует управитель Русской Америки Баранов, познакомится и с плаванием Лисянского, и с историей Резанова, поспорившего с Крузенштерном в плавании, читатель очутится в стане индейцев и на американском бриге. Словом, самый широкий круг событий, исторических и вымышленных лиц. Перед нами действительно хроника. Автор широко использует исторические факты, документы (записки Резанова, Шелихова и др.). В главных своих героях — Баранове, Резанове, Кускове — автор видит людей, заряженных идеей служения отчеству. Пройдут мимоходом в романе фигуры замечательных мореходов Хвостова и Давыдова — здесь явно упущены возможности показать их более рельефно. Автор не случайно дал своему роману определение романа-хроники. Панорамное изображение событий и лиц в романе не подкрепилось глубоким психологическим анализом характеров. Однако нельзя не видеть того нового, что внес в тему К.Бадигин: его герои вписаны в широкую панораму русской истории, их лица осветились светом самой истории.