Александр Гейман - Чудо-моргушник в Некитае

• Название: Чудо-моргушник в Некитае
• Автор: Александр Гейман
• Жанр: Научная Фантастика

---

- А, так вот оно что! - отвечал Крюшон. - А я-то подумал было... Сейчас, дайте мне минуту, чтобы одеться. И не подглядывайте - а то я совершенно голенький!

Он вышел в своей рясе, и они, расписавшись за письмо в блокноте посыльного, прошли в комнату графа. Артуа просто колотило. Его состояние не прошло мимо внимания аббата.

- Да что с вами, граф? - участливо осведомился он.

- Ах, аббат, вы не представляете, что значит для меня это письмо, беспомощно признался граф. - Подумайте только - письмо нашего обожаемого короля! Весточка с родины!.. Ах, аббат, читайте письмо сами - у меня все прыгает перед глазами.

- У вас просто трясутся руки, - заметил аббат. - Вот, выпейте-ка воды. Признаться, я не понимаю все же, из-за чего вы так разволновались. Я, к примеру, сильно надеюсь, что в этом послании меня извещают о присвоении мне звания епископа - это за мое рвение миссионера, но и то, я всего только радостно предвкушаю благую весть, а вас вон всего колотит.

Граф нервно прошелся по комнате и без сил рухнул в кресло.

- Вам легко говорить, - заметил он. - А я все думаю - а что, если наш великий король уже узнал о провале нашей миссии в Некитае?

- Почему же о провале? - изумился аббат.

- Как почему? Ведь главная и настоящая причина нашего путешествия в Некитай - это средство от импотенции, причем, наш возлюбленный монарх лично обязал меня хранить эту цель в строжайшей тайне... И вдруг, в том злополучном письме, что вы накатали под мою диктовку, как вы говорите, - в нем во всеуслышанье заявляется об этом секретнейшем секрете... Аббат, меня просто трясет - а что, если наш король уже узнал, что, увы, моим небрежением эта политическая тайна уже раскрыта? А? Что тогда? О, это невыносимо!..

Граф схватился за голову, потом за сердце, потом вскочил с места и пробежался по комнате - и наконец, снова рухнул в кресло и застонал:

- О! Да читайте же, читайте скорей, пусть я узнаю, что меня лишили титула или ещё что, это все лучше, чем эта проклятая неизвестность! О!

"Вот они, эти блестящие дворяне! - торжествующе думал аббат Крюшон, не отказывая себе в удовольствии маленького злорадства. - Их заставляют жрать лягушачью икру - пожалуйста, привязали руку к сиденью с чужой женой и облажали - никакого эффекта, запрягли в шарабан и прогнали с ветерком опять как с гуся вода. Но стоило шевельнуться тени королевского неудовольствия, и где она, дворянская выдержка? Где оно, рыцарское хладнокровие? Полюбуйтесь на графа - вот он, голубчик, готов разрыдаться, как кисейная барышня, у которой на платье кавалер заметил клопа! Нет, эти дворяне просто слабонервные ломаки. Куда этой бледной немочи против Ахмеда!" Но вслух, разумеется, аббат не стал высказывать эти философские размышления, щадя нервы и самолюбие своего спутника. Крюшон просто откашлялся и начал читать вслух:

ПИСЬМО ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА КОРОЛЯ ФРАНЦИИ ЛЮДОВИКА К ЕГО СИЯТЕЛЬСТВУ ГРАФУ АРТУА

Уважаемый граф Артуа!

По поручению его величества короля Франции я внимательно изучил присланный Вами текст. К сожалению, Вашу работу едва ли можно назвать перспективной, несмотря на её очевидные достоинства - к ним относятся прежде всего стремление к живости слога (увы, несколько вымученное) и острота поднимаемых Вами вопросов. Лучше всего, если я приведу собственные слова его величества по прочтении Вашего нравоописательного этюда: "Когда император Некитая просил меня прислать ему каких-нибудь додиков на роль придворных шутов, я знал, что не ошибусь, отправляя графа Артуа и аббата Крюшона. Но то, что граф и меня будет развлекать своими юморесками из некитайского далека, - это, признаться, приятная неожиданность". Как видите, Ваши зарисовки снискали весьма высокую оценку монарха - едва ли начинающий автор может рассчитывать на большее.

Теперь несколько слов по поводу некоторых из поднимаемых Вами вопросов. Так, Вас возмущает распущенность аббата Крюшона, - всецело присоединяюсь к Вашему негодованию: юношеский гомосексуализм давно стал бичом наших иезуитских коллежей, и кардинал Ришелье лично дал слово королю предпринять все меры, чтобы покончить с этим позорным явлением. Вы также порицаете его величество за пренебрежение физкультурными упражнениями, указывая на опасные последствия такого пренебрежения. Пользуюсь случаем воздать должное Вашим просветительским усилиям. А открыть его величеству глаза на моральный облик дофина (в своем письме Вы характеризуете его как додика) - это поистине акт высокого гражданского мужества. Кроме того, на ближайшем заседании парламента предполагается рассмотреть вопрос об оснащении Версаля санитарными удобствами, а также иные меры по снижению сиволапости, на которую Вы так рьяно обрушиваетесь. Как Вы сами можете видеть, граф, факты, Вами изложенные, и без того давно изучены Французской Академией и не имеют какого-либо научного значения (разумееется, это никоим образом не умаляет Вашего патриотического порыва).

К сожалению, публицистический пафос Вашего этнографического этюда практически перечеркнут целым рядом эпигонских просчетов и ошибок, столь обычных у всех непрофессиональных авторов. Общий художественный уровень Вашего текста невысок, и выпячиваемая Вами актуальность содержания Вас, увы, не спасает. Кстати, и в части содержания налицо несколько досадных неточностей. Укажу некоторые из них:

1. Факт насилия над аббатом Крюшоном с последующей клеветой в Ваш адрес весьма огорчителен для Вас и аббата, но не является политически важным событием, как Вы об этом ошибочно пишите.

2. За всю историю Франции не отмечено ни одного случая перехода её границ в обнаженном виде кем-либо из графов Артуа, отсюда Ваши кичливые намеки на якобы совершенное Вами геройство лишены всякого основания.

3. Клизма мадам Помпадур - это типичный литературный штамп, давно потерявший свою дидактическую силу, ставший неспособным передать Вашу творческую индивидуальность, неповторимость нравоучительного голоса.

4. Скаковая лошадь или конный экипаж значительно превосходят в скорости бегущего человека, таким образом, хваленый аббат Крюшон при поездке на нем (тем более, запряженный в тележку с седоком) не способен доставить ни с чем не сравнимого удовольствия ввиду своей низкой скороходности.

Касаясь же избранной Вами художественной формы, не могу не отметить её глубокую вторичность и непрофессионализм, а также стремление к своеобразию любой ценой - так навязчивы все эти речевые сбои, оговорки, доморощенные неологизмы вроде "прикол", "додик" и т.п. Для того, чтобы написать по-настоящему хорошее нравоучительное произведение, важно вырваться из заколдованного круга избитых образов и аллегорий, найти зримую, запоминающуюся деталь и через неё передать свое нравоучение. У Вас таких образов и деталей практически нет, что и делает Ваши бытоописательные заметки художественно слабыми, вынуждает меня возвратить Вашу рукопись. Так что, увы, серьезный разговор о публикации Ваших текстов в центральном издании пока невозможен.

Дальнейших Вам творческих успехов!

По поручению его величества короля Франции - знаю, какого, но не скажу

редактор журнала "Парижская мурзилка"*

Гастон де Мишо.

________

* детское иллюстрированное приложение к "Париматч" (прим.ред.)

Аббат закончил чтение, и двое путешественников молча уставились в глаза один другому. Потрясение и негодование были общими - и одинаково безмерными.

- Ка-аз-з-зе-ел! - простонал наконец граф с такой ненавистью и омерзением, что у подслушивающего за дверью А Синя мороз продрал по коже.

- Не то слово! - поддержал не меньше его возмущенный аббат. - Говнюк из говнюков, прости меня Господи и святой Варсонофий!

- Сучий потрох!

- Гондурас! Супердодик! Вафлер!

Граф и аббат без объяснений знали, кого они имеют в виду, - при этом, аббат был разъярен и задет ничуть не меньше графа. Ведь записывая послание Артуа королю, аббат вносил в текст весьма самовольные вставки и лихо правил обороты и сейчас по праву считал себя соавтором произведения. И вот теперь какой-то засморканый гондон де Мишо смеет писать о низком художественном уровне его творения!

- Да они, эти говенные рецензенты, - сказал аббат, - да что они смыслят, суки отвязанные!

Он взял и нарисовал тут же на листке письма стоящего раком голого мужика в усах, бороде и очках, над которым внушительныех размеров сенбернар совершал акт осеменения. От подписи Гастон де Мишо аббат провел к бородатому мужику стрелку. Граф, безотчетным кивком одобрения выразив свое согласие с мнением аббата, приписал рядом: "додек-педирас" - и уткнул другую стрелку от этой надписи к очкастому мужику.

- Да все эти критики, - продолжал аббат, - да они сами пытались стать писателями, только ничего не вышло!

- Вот именно! - поддержал Артуа. - Бездарность полнейшая, а туда же берутся судить других. Ка-а-з-з-з-ел!..