Рой Якобсен - Ангел зимней войны

• Название: Ангел зимней войны
• Автор: Рой Якобсен
• Издательство: Иностранка
• Жанр: О войне
• Год: 2006
• ISBN: 978-5-389-00130-5

Рой Якобсен — едва ли не самый читаемый в мире норвежский писатель. Он дважды номинировался на премию Северного совета, а за книгу «Ангел зимней войны» получил сразу несколько наград — от радиослушателей, от Союза молодых критиков и приз «Книга года — выбор молодежи». Это роман об одном из ключевых моментов русско-финской войны. В ноябре 1939 гола на пути наступающих русских войск оказывается городок Суомуссалми. Финны решают эвакуировать жителей и спалить город дотла. Покидая навсегда свои прибранные дома со свежевымытыми полами и кучками дров у порога, из города уходят буквально все, даже собаки и кошки. Но один человек, невзирая на уговоры и угрозы, не трогается с места — бесхитростный и наивный Тиммо, чудак, каких поискать. И вот уже от него зависит существование русских солдат, застрявших на пепелище, в темноте и холоде полярной ночи.

---

Недолго думая, — что здесь еще придумаешь? — я порубил примороженную тушу на куски, завернул их в брезент и развесил неподалеку в лесу по деревьям, мороженое мясо может храниться так неделями, месяцами даже, если звери до него не доберутся. Я стоял и прикидывал, не поставить ли мне заодно ловушку на соболя, и тут в первый раз услышал войну, неясный гул моторов в зимней безветренной тишине; он медленно приближался с той стороны, куда уехали эвакуированные, потом прогремело несколько выстрелов, а где-то далеко-далеко, на востоке, грохнул пушечный залп.

Я вернулся по темным улицам назад и очутился у лавки Антти одновременно с первыми пересекшими мост машинами, возле меня остановился джип, а прочий транспорт повез дальше в город солдат в белом, они спрыгивали на землю и врывались в беззащитные дома с приготовленными у дверей канистрами с керосином, соломой и щепками.

Мужчина лет тридцати вылез из джипа и смерил меня взглядом, означавшим, возможно, что он отказывается верить собственным глазам: откуда живая душа в подлежащем уничтожению городе?

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

— Я здесь живу, — ответил я.

— Город эвакуируется, — сказал он. — Русские будут здесь через… вероятно, уже утром.

— Мне все равно.

Он опять посмотрел на меня как на чудо-юдо. Его шофер тоже вылез из машины и зашептал что-то ему на ухо, тихо, но слух у меня отличный, после чего первый — очевидно, офицер — вернулся и спросил меня, правда ли, что я местный дурачок. Он и не подумал приправить вопрос одной из этих гаденьких улыбочек, а задал его как самый обыкновенный, как если бы его интересовал мой возраст, например, и я ответил так же просто, что, видимо, да и что я здесь останусь, хоть убивайте, что я никогда не покину Суомуссалми, есть в жизни вещи и поважнее одной жалкой человеческой жизни.

Он улыбнулся, невольно, вероятно.

— Оружие у тебя есть? — спросил он, терпеливо обсасывая сосульки, намерзшие в его нечесаной бороде и звякавшие друг о друга.

Я сходил в дом, в заднюю комнату, где я сложил свой инструмент и все, что имелось у меня из еды, и принес свое ружье.

— «Музин», — сказал он задумчиво и погладил старинное сокровище голыми руками, оценив, значит, показалось мне, идеальное состояние ружья. — Боевое?

— Да. От отца осталось.

— Патроны есть?

Я отдал их тоже. Он сложил все в машину и повернулся ко мне вполоборота, похоже, необходимость принять решение мучила его настолько, что сил раздумывать у него уже не было.

В окнах окрестных домов заполыхало пламя, между машинами и домами туда-сюда с криками сновали люди, и в секунду, когда вышибло первые стекла, раздался двойной взрыв, и оба соседних с лавкой Антти дома накрыло огнем. От сильного жара мы попятились, офицер дал шоферу знак отогнать машину в безопасное место и медленно побрел следом, а я остался стоять, спину палил жестокий, как разъярившееся солнце, жар.

Пройдя несколько шагов, офицер остановился, вернулся назад и потянул меня за собой, внизу у моста он достал кисет и предложил мне закурить.

Я отказался.

— Это мы тоже должны сжечь, — сказал он, кивнув на лавку Антти, а из его дрожащих ноздрей выползли, как белые змеи, две струйки дыма.

— Я могу это сделать, — вызвался я. — Я не боюсь, — прибавил я. — Не боюсь ничего.

Теперь жарило так, что нельзя было стоять уже и на улице. Я видал пожары прежде, но не так близко, и одиночные, сейчас же меня совершенно сбило с панталыку не столько то, что невыносимо пекло, а звуки: взрыв, его подхватывал следующий — без промежутка, как непрерывное извержение мощного вулкана, порождающее шквальный ветер, в нашем безветренном аду вдруг разыгралась настоящая буря.

— Война без пожаров что сосиски без горчицы! — прокричал офицер мне в ухо. — Идем.

Он потрусил к мосту. Мне ничего не оставалось, как припустить за ним следом, я нагнал его, и некоторое время мы бежали рядом. Я без труда держал его темп, уж не знаю, пытался он оторваться от меня или нет, бежал вроде не напрягаясь, но его как будто злило, что я шел ноздря в ноздрю до самой опоры моста, где собрали в ожидании команды весь транспорт: Суомуссалми стоит на мысе у озера Киантаярви, которое обернулось вокруг города десятью своими километрами, точно змей с наростами на спине, и от моста я видел, что дома на противоположном мысе тоже пылают, но их гораздо меньше, так что отряд сумеет, видимо, пройти мимо без особых неприятностей, если только он не двинется по льду к южной части озера, как поступил бы я, доведись мне командовать этим войском и планируй я когда-нибудь вновь взять город, который для начала по тактическим соображениям сжег.

Но вслух я этого не сказал, и офицер снова упер в меня по-зимнему усталый взгляд и не сводил его, пока раздражение не выросло настолько, что офицер сумел наконец принять решение.

— Я не могу оставить тебе ружье, — сказал он. — Оставлю — тебе же хуже будет.

Я кивнул.

— Но храни его хорошенько, — сказал я.

Он кисло и почему-то вдруг отрешенно буркнул «да», а потом криво улыбнулся. И только когда машины, повинуясь его громким командам, покатили через мост, я сообразил, что он в последний раз прикидывает, надо ли ему увезти меня силой или просто выкинуть меня из головы.

— Ты давно не спал, — сказал я.

Он удивленно вскинул на меня глаза.

— С прошлой недели, ага?

Я отступил на несколько шагов.

— Меня ты все равно не увезешь! — крикнул я. — Я брошусь в огонь, и привет.

До него наконец дошло, что я действительно сделаю это. Тут как раз подъехал его джип, офицер распахнул дверцу, что-то сказал шоферу и повернулся ко мне, сжимая в руках белый полушубок, бормоча, что он защитит меня от холода, во всяком случае, поможет бежать незамеченным, если я все-таки решусь на это. Я не шелохнулся.

— Русские белые или черные? — спросил я.

Он засмеялся, швырнул полушубок назад в джип и крикнул:

— Черные! Черные как черти!

Потом, кажется, буркнул: «Удачи тебе», — так тихо, что я не расслышал, может, он, наоборот, выматерился, но я предпочитаю думать, что он пожелал мне удачи, садясь в джип, который покатил вслед за другими машинами по мосту в Хулконниеми, на запад, прочь от наступающих русских.

С этим офицером мне предстояло встретиться вновь, его звали Олли, и в тот момент он был в чине лейтенанта, как и мой отец в начале доставшейся ему войны, за время которой он дослужился до капитана, а Олли так и завершил свою лейтенантом.

2

Я помчался назад в город и увидел, что лавка Антти не охвачена огнем целиком, во всяком случае, не полыхает всерьез, лишь что-то тлеет на кухне и окна в гостиной и спальне, точно густой простоквашей, залепило дымом. Но вырывавшиеся из соседних домов языки пламени не давали подступиться к парадной двери, я побежал в обход и только собрался вышибить заднюю дверь, которой пользовался, когда не хотел мозолить глаза Антти, как в последнюю секунду сообразил, что только довершу дело — от внезапного порыва ветра огонь мгновенно полыхнет со всей силой, и стал, наоборот, забивать щели и подвальные окна снегом, чтобы поплотнее закупорить дом.

Тут и грохот и гвалт заглушил мощный взрыв — взлетел на воздух мост, — и в свете небывалого всполоха я увидел, что лед на Киантаярви вскрылся, и озеро стало похоже на реку во время весеннего ледохода. Вдалеке, сквозь кисейную тень леса, я различал что-то текучее; оно двигалось, мельтешило и сливалось в серую реку, лениво ползшую по льду в сторону паромной переправы у Хаукиперэ, тем путем, которым я сам повел бы своих солдат, будь я Олли или его командиром. Не знаю, насколько успокоило меня мое наблюдение, в такие минуты человек думает неотчетливо, я вот и вовсе не думал, просто продолжал делать то, чем был занят: конопатил снегом швы и щели и смотрел, как последняя дорога на восток уходит под лед.

Теперь дым в доме Антти сгустился так, что стал похож на глухую стену, но сквозь заиндевевшие окна я видел, что он оставался, к счастью, серым, не желтел и не краснел, и я понял, что обойдется: и дом и лавка устоят.

Я обогнул лавку, зашел в склад, вынес свой инструмент и мешок с едой, унес все в безопасное место, в лес — а потом выжидал там много часов, глядя, как все, что жители Суомуссалми создали-нажили, исчезает в черном дыму огня, запаленного такими же людьми или их вождями; я сам удивился, но больше всего меня потряс вид горящей школы, которую я упрямо мечтал подпалить, пока в ней мучился, но теперь в пепел превращалось мое детство, воспоминания и друзья, хорошие и плохие, и маленькая церковь, она горела лучше всего почему-то, я сейчас только увидел, что она была самым красивым зданием в городе, меня в ней крестили, в ней конфирмовали, из нее я думал отправиться в последний путь, как сделали родители. Сначала огненное море напоминало огромную, разодранную звезду, протянувшую свои хищные ручищи по всему городу, потом стало похоже на шипящего змея, превратилось в сеть, набитую серыми облаками, волнами перекатывающимися в этом безумном шторме без ветра, нарастая, чтобы внезапно вздыбиться, рухнуть и исчезнуть в пышущей лавине, — так обрушивается гора, подумал я, пожар — это лавина.