Фриц Вёсс - Вечно жить захотели, собаки?

• Название: Вечно жить захотели, собаки?
• Автор: Фриц Вёсс
• Издательство: Новое время
• Жанр: О войне
• Год: 1993
• ISBN: 5-86606-058-2

Фриц Весс (псевдоним) родился в 1920 г. в Вене. В 1938 г. добровольно поступил на службу в вермахт, был курсантом в звании фанен-юнкера, став лейтенантом, принимал участие в оккупации Франции. Как командир батареи он участвовал в наступлении на Ленинград, в сражениях под Тихвином был ранен. Вернувшись после госпиталя снова на фронт, он попал не только в пекло Сталинграда, но и в плен.

В 1950 г. вернулся в Вену, поступил на юридический факультет и получил степень доктора наук. С 1960 г. Весе является директором университета агрикультуры в Вене. В 1960 г. появилась его книга о пребывании в русском плену «Рыба тухнет с головы», а в 1964 г. роман «Немцы на фронте». Но еще раньше, в 1958 г., вышел в свет предлагаемый нашему читателю роман «Вечно жить захотели, собаки?», занимающий особое место в литературе о Сталинграде. Немецко-язычный тираж книги составил более полумиллиона экземпляров. Сенсационным успехом пользовалась и экранизация этого романа.

---

— Целью фюрера было объединение всех немцев в едином рейхе. Великая Германия у нас уже есть, а что нам делать во Владивостоке, Найроби, Хаммерфесте и Акрополе? Где же предел? Что ж нам надо — омыть ноги в Ганге или поесть в Пекине риса палочками? Никогда больше не повторять старых ошибок и не расщеплять наши силы в борьбе на два фронта — таковы были намерения фюрера, а теперь скоро у каждой дивизии театром военных действий будет целая страна. Только чем это кончится?

— Да просто тошно это слушать! — возмущается Носбергер, притом достаточно громко, чтобы все услышали, и швыряет свою салфетку на стол. Вместе с ним уходят и другие молодые офицеры, которым скоро предстоит отправка на фронт.

Даже Харро, английский сеттер Виссе, опускает уши и хвост от такого ура-патриотического настроения. Виссе вспоминает свой последний отпуск. Перед отъездом он специально затеял ссору и поехал на вокзал один, чтобы избежать прощальных слез у вагонного окна. Его мать, понимавшая своего сына, пошла на это. И так тяжело отрываться от дома, но когда каждая секунда последнего часа отгрызает от него по кусочку, словно волчьими зубами, то это жестоко — и стыдно перед товарищами.

Были ли там дяди, тети, знакомые и кузины, которые передают тебя из рук в руки и все тебя балуют, ласкают и восхищаются тобой. Были ли там жены и дети, матери и отцы, пришедшие на перрон, чтобы проститься.

Но когда ты уже в купе вместе с другими — некая особая разновидность человеческого рода среди своих, — тогда те, кто остался на перроне, за окном поезда, уже просто гражданские, штатские люди, отличающиеся от солдат, как обитатели Марса.

Идите по домам, оставьте нас в покое. Гораздо важнее и лучше, чем ваши причитания, сразу найти приятеля из соседней дивизии и хорошую бутылку шнапса.

Хорошо, если сразу найдутся несколько человек, которые играют в скат или тарок, а то сойдет и «17+4». Дайте нам уже на вокзале спрыгнуть в наши траншеи и почувствовать, что мы готовы и к атаке, и к отражению, иначе, повернув голову в ту сторону, где вы нам все еще машете на прощание руками, можно отвлечься, все забыть и, споткнувшись о собственные ноги, угодить прямо на русский штык или попасть под веерный обстрел вражеской батареи.

Не заражайте нас своим страхом, чтобы он не овладел нами там, где против него выдают только свинцовые и стальные пилюли.

Мы прячем наши слабости и покрываемся панцирем. А вы хотите непременно оставить одно уязвимое место, открытое для вас, через которое проникнет любое ваше письмо. Нарисуйте еще крестик на этом месте, чтобы врагу было легче его найти и уничтожить нас.

Оба грузовика, с которыми возвращается майор, полностью забиты багажом команд прикрытия, комплектным оборудованием для квартиры и даже байдаркой.

А в остальном ничего путного. С мясом на Днепре уже не так богато, как прежде. В колхозах сидят специально присланные сельскохозяйственные руководители, которые собрали все до последней картофелины.

Немного водки, плохое пиво, две засоленные бараньи туши, соленая днепровская рыба, несколько мешков гороха и пшеничной муки — вот и вся добыча.

И все же майор очень доволен продовольственной добычей.

Построены новые дороги, уложены рельсы, из Германии пришли составы с новыми сельскохозяйственными машинами — то есть, несмотря на напряженное военное положение, достигнуты гигантские успехи. Даже один русский, в прошлом председатель колхоза, признал, что никогда еще не бывало таких огромных урожаев, и он восхищался быстрой переработкой, консервированием, хранением и перевозкой сельскохозяйственной продукции, а также образцовым, немецким порядком и организованностью.

— Этим немцам бы работать, а не войны вести, тогда они были бы самым богатым народом на земле, — сказал русский.

Виссе вынимает из кармана бумагу об откомандировании из части, и майор искренне сожалеет, что теряет в его лице надежного помощника и прежде всего человека, с которым можно было поговорить.

Обер-лейтенанту приказано быть в четырнадцать часов на Красной площади. Там, в бывшем отеле «Интурист», где разместился резерв командного состава, уже ждут примерно двадцать офицеров, от лейтенанта до капитана, когда их примет полковник Бутте.

Помещения здесь большие, репрезентативные и содержатся в чистоте. Пол покрыт красными дорожками.

Ровно в четырнадцать часов — сцена, которая удается вполне, — открывается дверь, и появляется полковник Бутте. Рапорт и приветствие капитана, старшего по званию в группе, он выслушивает молодцевато, отвечает в отличной выправкой.

Испытующе оглядывает он молодых офицеров. Двадцать судеб, каждая из которых заключена в папке и полностью решена.

Полковник Бутте, изображающий из себя героя, не пользуется особой любовью. А Виссе импонирует этот высокий, лет пятидесяти, худощавый полковник с лицом Щелкунчика, вырезанного из дерева, с резко выпирающим крючковатым носом и угрюмым ртом.

Обер-лейтенант привык, что из-за первой буквы его фамилии его всегда называют одним из последних, по алфавиту.

Поэтому он очень удивлен, что на сей раз его называют первым.

Полковник пристально рассматривает его, заглядывает то и дело в свою папку, где записано о Виссе решительно все, и испытывающим взглядом окидывает двадцатидвухлетнего обер-лейтенанта.

«Что он меня, разыгрывает, что ли?» — Виссе стоит как вкопанный, но на лице его появляется улыбка, которая делается тем шире, чем мрачнее смотрит на него полковник.

Полковнику нравится, что этот молодой парень не ве «дет себя, как овца, которую привели стричь. Он пытается удержать вставленный в правый глаз монокль, и при этом лицо его искажается гримасой. «Этот юнец позволяет себе смеяться надо мной, да так, что удержаться не может, — в конце концов полковник ухмыляется сам.-1 Да, мой мальчик, все это — театр! И каждый в нем играет свою роль».

— Обер-лейтенант Виссе! Мне рекомендовали Вае как чрезвычайно способного в общении с нашими союзниками. Вы выдвигаетесь на весьма опасное место. Здесь необходимы дипломатическая ловкость, тонкое чутье и такт, чтобы зарекомендовать себя и утвердиться, никого при этом не задев за живое.

С 10 ноября Вы прикомандировываетесь в 20-ю румынскую дивизию, дислоцированную южнее Сталинграда. Там берете под свое начало германскую группу связи № 118 с 20-й румынской дивизией!

Надеюсь, что мы в Вас не ошиблись и Вы будете выполнять свою задачу добросовестно и с энтузиазмом! — строго пробормотал полковник, скрывая удовольствие, что еще может преподносить приятные сюрпризы.

Сейчас как раз подошло время, когда в солдатском клубе раздают хлеб с искусственным медом и чай или зеленое украинское пиво, и Виссе вовсе не хочется пропустить этот момент.

Большой зал с мощными колоннами из красного мрамора. Лепные фигуры потрескались, русские «мраморные» колонны оказались бутафорией из клееной фанеры.

Окаменелые статуи выполнены из гипса, и дыры в них забиты газетной бумагой. Россия осталась империей «потемкинских деревень». Здесь любят ломать комедию. Великий всемирный театр, с ухмылкой разыгрываемый среди картонных декораций. Беда тому, кто дает себя обмануть.

Страна невероятно богата, сильна и, видимо, непокорима. Т-34 сделаны из стали и сминают все, что окажется у них на пути.

В последний раз идет Виссе по гигантской, окруженной со всех сторон домами Красной площади. Широкая асфальтированная площадь пуста и безжизненна, лишь несколько машин выстроились у солдатского клуба.

За кулисами из небоскребов сразу начинается сама действительность русских деревянных и горбатых улочек. День сырой, туманный, холодный. Деревья стоят голые и чахлые. Ветер смёл опавшую листву в водосточные канавы. Вторая русская зима уже на носу.

Носбергер завидует Виссе и злится, что не может убраться отсюда.

Он — судетский немец из Крумау, что в Богемии. Знают ли эти ребята, родившиеся в самом лоне рейха, что это значит — иметь право быть немцем. Быть немцем для Носбергера — это источник жизни! В радости и горе преданный немецкой национальной идее, он живет ради нее и ради нее безрассудно расточает свою жизнь.

Он прервал свои занятия по национальной экономике в Пражском немецком университете и пошел добровольцем в армию. Желание отца, чтобы сын возглавил со временем его процветающее и крупное внешнеторговое предприятие, Носбергер отклонил, потому что хотел стать немецким офицером.

Он подавлен, потому что его до сих пор не отправили на фронт. Он жаждет скорее отправиться на Кавказ или в Сталинград, где бы мог командовать каким-нибудь подразделением, он снова и снова пишет рапорты и просится добровольцем на фронт, но его обходят, якобы потому, что его хорошее знание славянских языков необходимо здесь.

— Как мне действуют на нервы эти усталые пораженцы, — сокрушается он. — Или у меня лопнет желчный пузырь, или я хорошо заработаю на них: устрою им страховку, продам им пуленепробиваемые жилеты, а сам, по подозрению на корь, запишусь «годным для гарнизонной службы»!