Филипп Капуто - Военный слух

• Название: Военный слух
• Автор: Филипп Капуто
• Жанр: О войне

Эта книга не претендует на историческое исследование. В ней нет ничего о политике, власти, стратегии, влиянии, национальных интересах или внешней политике. Она не предъявляет обвинений тем видным деятелям, что привели нас в Индокитай, и чьи ошибки были оплачены кровью самых обычных людей. В общих словах, это просто книга о войне, о том, что люди делают на войне, и о том, что война делает с ними. В более узком смысле это рассказ солдата о самом продолжительном военном конфликте с нашим участием, единственном, что мы проиграли, и в первую очередь — мои воспоминания о том длительном и порой неприятном периоде моей жизни.

---

До меня дошло, почему Леммон и все прочие показались мне такими отстранёнными. Дело было вовсе не в том, что я больше не служил в батальоне. Это была скорее отстранённость людей, осознающих, что они живут по соседству со смертью. Первый из них погиб от огня противника, и вместе с ним они утеряли присущую юности уверенность в собственном бессмертии. Реальность этого мира настигла их, всех нас. Как сказал потом Брэдли в тот вечер: «Похоже, кончилась славная маленькая война».

Кое-кто из воевавших ветеранов подумает, наверное, что я слишком большое значение придаю одной-единственной потере. Позднее мне довелось стать свидетелем весьма активных боевых действий, и я знаю, что, когда потери тяжёлые или ежедневные, смерть отдельно взятого человека зачастую теряет свою значимость. Но тогда, когда мы потеряли Салливана, потери были ещё незначительными; то был «экспедиционный» период войны, период, который продолжался примерно с марта по сентябрь 1965 года. Потеря даже одного человека была чрезвычайным происшествием. Может, сказывалось ещё и то, что мы были в меньшей степени подготовлены к смерти и ранениям, чем те, кто пришёл туда позднее; те, кто сражался тогда во Вьетнаме, пошли служить в мирное время, когда количество потерь ещё не объявляли ежедневно. Приведу немного статистических данных как иллюстрацию к тому, о чём я говорю: суммарные потери 1-го батальона 3-го полка за период с марта по август 1965 года составили около ста десяти погибших и раненых — десять процентов. Во время одного лишь сражения в апреле 1966 года только одна рота из того же самого батальона потеряла сто восемь человек всего за один час. Но самое главное, в этот начальный период люди в 1-м батальоне 3-го полка были очень близки друг другу. Они годами служили вместе и полагали, что вместе и пробудут до окончания своих сроков службы. Смерть сержанта Салливана разбила эту убеждённость. Она подорвала ощущение единства и стабильности, которое пронизывало жизнь в этом батальоне. 1-й батальон 3-го полка был боевой единицей в старом смысле этого слова, единым организмом, и смерть Салливана выглядела как ампутация небольшой частицы этого организма. Сам организм мог жить и функционировать дальше и без него, но организм этот понимал, что потерял нечто незаменимое. По ходу войны ощущение этого встречалось в пехотных батальонах всё реже. Солдаты со стабильным постоянством гибли, их эвакуировали после ранений, они уезжали домой, а им на смену приходили другие солдаты, которые гибли, эвакуировались или уезжали домой вместо них. К тому времени людская потеря стала означать всего лишь, что в цепи образовалась прореха, которую надо заделать.

Глава десятая

«Он столько мертвецов ни разу не видал».

Слова ритмично прыгали в мозгу.

А под дождём, кривляясь на бегу,

Скакали трупы. Зря он их считал…

Зигфрид Сассун «Эффект»

Как и предсказывал Казмарак, моя первая ночь в штабе оказалась шумной. Тяжёлые орудия по ту сторону дороги до самого рассвета выполняли свои задачи по БВ. «БВ» означало «беспокоящий огонь и огонь на воспрещение» — разновидность артиллерийской стрельбы, ведущейся по пересечениям дорог, высотам, по всем местам, где может находиться противник. Предполагалось, что она должна действовать вьетконговцам на нервы и лишать их душевного равновесия. Не знаю, достигала ли артиллерия своей цели, но к утру мои нервы были порядком измотаны. От рёва гаубиц я раз десять подпрыгивал и просыпался. Ну да ладно, артиллерия была на нашей стороне — когда недолётов не было.

Весь измотанный, я провёл следующий день, осваиваясь в должности помощника офицера по кадрам. Мы со Шварцем перерыли кучу бумаг, которых хватило бы на кузов грузовика. Надо было провести инвентаризацию и ревизию документов, разложить по папкам донесения, директивы и приказы по полку. Глядя на всю эту бюрократию, я пришёл к выводу, что быть штабным офицером ещё хуже, чем я опасался. Немного позднее Шварц ознакомил меня с задачами, которые ставились мне помимо штатных — «дополнительные обязанности», так они назывались. На младших офицеров штаба их возлагалось много, потому что кроме них заниматься ими никто бы не стал. Поэтому нас называли «ОГР» — «офицеры по говёной работёнке». Шварц перечислил мои обязанности. Кроме того, что я был помощником офицера по личному составу, мне следовало ещё отвечать за отчётность по полковым потерям, за полковую секретную и ДСП-документацию, разбираться с юридическими вопросами, отвечать за порядок в столовой.

На бумаге казалось, что работы невпроворот. На самом же деле, по словам Шварца, она занимала не более трёх-четырёх часов в день. А я тогда зачем? Неужто кто-нибудь из писарей бы не справился? Никак нет, потому что по уставам всё это офицерские обязанности. Ладно, а почему капитан Андерсон не может этим заниматься? Он же офицер. Да, офицер, но как раз для этого и введена должность помощника офицера по личному составу — чтобы капитану не приходилось этим заниматься.

Несколько дней спустя Шварц убыл во 2-й батальон, и я заступил на его место. Прав он был, что работы было не больше, чем на три-четыре часа в день. Порою даже меньше того. Я проводил уйму свободного времени в поисках какого-нибудь занятия или за чтением дешёвых книг в мягкой обложке (дар от «Красного креста») — «Сражающиеся «Красные дьяволы»», «рассказ о мужественной Британии и славных воинах-парашютистах времён Второй мировой войны, книга основана на реальных событиях». Или просто сидел за своим столом, обливаясь потом и изнывая от дикой скуки.

По ночам младшие офицеры по очереди дежурили в палатке оперативного отдела. Чем младше по званию — тем позднее смена. Мне обычно выпадало дежурить с 24:00 до 02:00 (с полуночи до двух часов ночи) или с 02:00 до 04:00. Хотя и там работы было мало. Мы всего-то сидели на связи у раций, вызывали офицера по оперативным вопросам, майора Конлина, если происходило что-то необычное, заносили доклады об обстановке в журнал части. Доклады об обстановке поступали примерно раз в час: бесплотные голоса доносились через треск из рации или полевых телефонов ЕЕ-8, и, подобно Капитану Полуночи[61], несли зашифрованную абракадабру, которая у военных называется языком. «Крауд-три, я Бэрки-три докладывает Бэрки-альфа-шесть альфа-два-скорпион на позиции координаты альфа-танго-отель-отель-эхо-янки-янки-лима. Все подразделения докладывают альфа-сьерраа-сьерра-ромео-сьерра». Обстановка нормальная, без изменений.

* * *

По мере повышения интенсивности боевых действий изо всех моих дополнительных обязанностей больше всего приходилось заниматься составлением отчётов о потерях. И от работы этой сны дурные виделись мне часто, хотя был от неё и положительный эффект — она выжигала калёным железом всякие глупые, отвлечённые, романтические представления о войне, что у меня ещё оставались.

Работа моя была проста — докладывать о потерях, как наших, так и противника; о потерях в результате действий противника и о потерях, вызванных иными причинами — о несчастных случаях, которые неминуемо имеют место там, где находятся много молодых людей, вооружённых смертельно опасным оружием или управляющих сложными машинами. Артиллерийские снаряды падали иногда на своих, люди попадали под танки, вертолёты разбивались, морпехи убивали других морпехов по ошибке.

Работа эта была трудней, чем кажется. У военных для всего на свете установлен тщательно разработанный порядок, и регистрация погибших и раненых — не исключение. Отчёты составлялись на бланках, размноженных на мимеографе, одни для убитых, другие для раненых, третьи — для небоевых потерь. На каждом бланке были незаполненные места для указания фамилии, возраста, звания, личного номера и организации (подразделения) пострадавшего, а также для даты, описания ранений и обстоятельств, при которых они были получены. В случае гибели военнослужащего обстоятельства почти всегда описывались одинаково, и эти слова могли бы послужить эпитафией для тысяч человек: «Пал на поле боя в ходе патрулирования окрестностей города Дананга в Республике Вьетнам».

Отчёты об убитых были длинными и сложными. Об убитом требовалось предоставлять много данных: религия, фамилия и адрес ближайшего родственника, получатели страховок военнослужащего, как должны выплачиваться деньги — сразу целиком или по частям. Все отчёты надо было писать медицинским языком, с эвфемизмами, которые военные предпочитают использовать вместо простых английских слов. Скажем, если морпеха ранило в живот навылет, я не мог написать «ранило в живот навылет» или «ранило в желудок навылет» — нет, я должен был написать: «ПР» (пулевое ранение), сквозное, брюшная полость». Осколочные ранения назывались «множественными осколочными разрывами тканей», а когда у человека что-нибудь отрывало, это называлось «травматическая ампутация» — одно из моих любимых словосочетаний. Мне пришлось его употреблять, когда вьетконговцы начали применять фугасы и мины-ловушки. Они часто использовали мины с дистанционным управлением, которые подрывались по проводам из засад. Такие мины походили на наши «Клейморы» — в них набивали сотни стальных дробинок и закладывали несколько фунтов взрывчатки С-4. Если мне не изменяет память, то скорость детонации этого взрывчатого вещества равна 26 000 футам в секунду, поэтому при подрыве такой мины с помощью дистанционного управления, с такой же скоростью происходит разбрасывание металлических шариков, и один такой взрыв эквивалентен залпу из семидесяти дробовиков 12-го калибра, заряженных картечью калибра «00». Это очень страшная и разрушительная сила. Естественно, любого человека, поражённого таким оружием, скорей всего ожидала «травматическая ампутация» чего-нибудь — руки, ноги, головы — со многими так и происходило. Повидав несколько таких раненых, я засомневался в точности этого выражения. «Травматическая» — совершенно верно, потому что потеря конечности определённо человека травмирует, но слово «ампутация», как мне казалось, предполагает хирургическую операцию. В то же время я видел, что взрыв не разрезает человеческое тело аккуратным образом. Оно чаще разлетается на бесформенные и зачастую нераспознаваемые куски, поэтому термин «травматическая фрагментация» был бы более точен при сохранении того иносказательного оттенка, что так по душе военным.