Анатолий Лукьянов - Август 91-го. Был ли заговор?

• Название: Август 91-го. Был ли заговор?
• Автор: Анатолий Лукьянов
• Жанр: Политика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-42090-2

Анатолий Иванович Лукьянове 1990–1991 гг. был председателем Верховного Совета СССР. Привлекался к уголовной ответственности по делу «Об августовском путче 1991 года». В состав ГКЧП Лукьянов не входил, однако, по мнению многих, был одним из инициаторов событий августа 1991 года.

С 29 августа 1991 г. по декабрь 1992 г. находился в следственном изоляторе «Матросская тишина», после чего он был освобожден под подписку о невыезде. 23 февраля 1994 г. постановлением Государственной Думы была объявлена амнистия для всех участников путча, и уголовное дело было закрыто.

В своей книге А. И. Лукьянов решил рассказать обо всех обстоятельствах так называемого заговора ГКЧП. Как показывает А. Лукьянов, никакого заговора в действительности не было или, вернее, был другой заговор — тех, кто желал разрушения СССР и ликвидации советского строя в нашей стране.

---

И это в полной мере отражало те настроения, которые были характерны для значительной части рабочего класса, крестьянства, трудовой интеллигенции.

Люди не могли и, уверен, долго не смогут воспринимать всемирно пропагандируемые идеи о том, что собственник, а не труд людей, зарабатывающих себе на жизнь силами своих рук и ума, являются движущей силой общественного прогресса, что ничем не ограниченному рынку, социальному неравенству и безработице «нет никакой альтернативы».

Семьдесят послеоктябрьских лет не прошли даром. В общество глубоко вросли многие социалистические понятия, коллективистская психология, презрение к эксплуататорам и нахлебникам. Да, этот строй нуждался в радикальных изменениях. Да, многоукладность, равноправие различных форм собственности, демократические свободы, политический плюрализм, раскрепощение личности — все это отвечало требованиям времени. Но ведь все должно было находиться в рамках социалистической, а не откровенно прокапиталистической модернизации. Никто не сможет отрицать, что именно эти, а не какие-нибудь другие соображения, преобладали весной и летом 1991 года у большинства членов Центрального Комитета, которые давали острую и нелицеприятную оценку действиям своего Генерального секретаря.

В то же время было ясно, что такое несовпадение мнений большинства Центрального Комитета и лидера партии являлось противоестественными. Оно не могло долго продолжаться. За ним неизбежно следовало бы крушение партии, лишенной боеспособного руководства, либо устранение самого этого руководства.

Так и произошло. В августе 1991 года партия оказалась безоружной, неспособной противостоять развертыванию оголтелой кампании травли коммунистов и реставрации псевдодемократических, а по сути авторитарных порядков. Президент страны публично отказывается от выдвинувшей его на этот пост партии. Стало фактом парадоксальное явление — не руководитель оказался недостойным своей партии, а сама многомиллионная партия коммунистов была объявлена «недостойной своего лидера». То есть хотим мы того или нет, перед нами было предательство дела партии человеком, который был ей обязан всем своим существом и продвижением. Этим шагом был подписан приговор и самому президенту. Дни Горбачева на этом посту были сочтены.

* * *

Наверное, эти страницы покажутся читателю несколько абстрактными, изобилующими общими оценками. Где здесь мое личное отношение к событиям, — спросит он, — где воспоминания? Отвечу просто: я был не только участником всей этой большой общепартийной драмы. Драма партии была и моей личной драмой так же, как, думаю, и драмой миллионов коммунистов по всей стране.

До какой-то поры я был сторонником Горбачева. Мы нередко спорили, по-разному оценивали обстановку, но в целом курс на перестройку объединял нас. Газеты даже стали писать, что мы похожи на двух стоящих спина к спине бойцов, отбивающихся кулаками от нападающих слева и справа. В этом была доля правды. Для меня была в ряде случаев неприемлема ни сугубая ортодоксальность Лигачева, хотя в личном плане это глубоко честный и последовательный в отстаивании своих взглядов большевик. С другой стороны, для меня были совершенно неприемлемыми идеи десоциализации и капитализации советского общества, проповедуемые Яковлевым.

Но чем дальше в политике Горбачева социалистическая перестройка превращалась в антисоциалистическую, тем тяжелее становились мои отношения с президентом. Если раньше разница в наших оценках сложившейся ситуации не выплескивалась наружу, оставалась за кадром, то теперь даже газеты стали все чаще писать, что у Лукьянова «есть своя особая, противостоящая президенту позиция». Эта тема старательно муссировалась, малейшие расхождения утрировались и разжигались. По договоренности с Горбачевым мне пришлось даже давать ответ на эти выступления прессы в официальном заявлении, опубликованном 27 марта 1991 года. Президент, в свою очередь, отвел эти домыслы газет в одной из своих речей в парламенте.

Однако попытки прессы, либеральных и других сил противопоставить Председателя Верховного Совета Президенту страны не только не ослабевали, а, наоборот, усиливались. Об этом мне не раз приходилось говорить с Горбачевым. В последний раз такой разговор состоялся у нас вечером 1 июля 1991 года. Входе этой беседы я уже в который раз просил Президента согласиться с моим переходом на научную работу, поскольку, продолжая линию на налаживание диалога и взаимодействия различных политических сил в парламенте, я, разумеется, не мог отказаться от своих партийных коммунистических позиций, связанных с защитой социалистических устоев общества, с сохранением нашей федерации, с развитием советской реформы демократии.

В тот момент, когда в Москве и Ленинграде возникло движение демократических реформ, руководимое Яковлевым, Шеварднадзе, Собчаком и Поповым, в беседе с президентом мне пришлось напрямую спросить у Горбачева, правда ли, что он собирается примкнуть к этому движению, отойдя от руководства Коммунистической партии. Я сказал президенту: «Если среди приверженцев нашей партии останется, в конце концов, всего один человек, то этим человеком буду я». «Нет, — ответил Президент, — нас будет двое».

Беседа наша продолжалась в тот вечер около двух часов и касалась самых разных трудных вопросов жизни страны, включая и подготовку к июльскому Пленуму ЦК КПСС, на котором, по имевшимся тогда сведениям, могли быть острые выпады против Генерального секретаря. Поэтому я считал, что на Пленуме стоило бы выступить Председателю Верховного Совета СССР, определив свое отношение к с либералам-рыночникам, сохранению Союза и взаимодействию парламента с президентской властью.

* * *

Выступая 26 июля 1991 года на Пленуме ЦК, я особо отметил недопустимость попыток мешать Верховному Совету СССР выполнять свои задачи по стабилизации обстановки в обществе и обеспечению конституционного характера проведения социально-экономических реформ. Одновременно я однозначно высказался против поворота общества к такому строю, где вообще не будет места социалистическим ценностям и общественной собственности, против тенденций к ослаблению социальной защиты трудящихся и прав человека, а также против стремления сепаратистов создать вместо обновленного Союза советских республик рыхлую и беспомощную структуру конфедерации или содружества, которые противоречат самому ходу экономической интеграции, происходящей во всем мире.

Пришлось предостеречь членов ЦК КПСС об имеющейся опасности ослабления позиций Советов и подмены их назначаемыми сверху администраторами. Я прямо сказал, что объявленная в те дни ельцинская программа департизации — это лишь часть общей кампании, направленной, по существу, против Советов, против партии, профсоюзов и других общественных организаций.

Отдельно говорилось тогда и о проблеме отношений президента с его партией и партии с президентом. Выступая на Пленуме, я сказал: «Давайте поставим вопрос честно и прямо: что значит для партии потерять сегодня президента и что значит для президента потерять партию? Учитывая нынешние реалии, глубоко убежден, что для президента Горбачева потерять партию значило бы лишиться самой серьезной опоры в обществе, опоры в массах со всеми вытекающими отсюда последствиями. Для партии же потерять президента значит утратить ключевую позицию в государственном руководстве, но не только. Это значит, уже сейчас дать возможность оппозиционным, в том числе уже властвующим, силам развернуть не просто травлю, а фактически погром партийных организаций».

Трагично, что это печальное предсказание стало реальностью. Хотя нашлись люди, которые увидели в этом моем выступлении призыв к путчу и замене Генерального секретаря ЦК КПСС. Показательна в этом отношении статья члена ЦК КПСС О. Лациса в «Известиях» от 31 декабря 1991 года. Он писал: «На пленуме открыто началась подготовка к тому, чтобы на предстоявшем в конце года съезде сместить Горбачева, отклонить его реформистскую программу и повернуть перестройку вспять. О подготовке военного переворота большинство участников пленума, очевидно, не знало, но политический переворот в стиле 1964 года готовили вполне открыто. Самые нетерпеливые уже не хотели ждать декабря, требовали созвать съезд в сентябре. Судя по тому, как принял зал речь Лукьянова, они уже и преемника наметили. И Горбачев не в силах был сдержать волны злобы, непроизвольно прокатывавшейся по залу время от времени, когда звучали, например, требования расправиться с Александром Яковлевым или с ослушниками из независимой компартии Эстонии. Нет, конечно, это давно уже не была единая партия!»

Да, Лацис прав: единство партии было разрушено. Но чьими усилиями? Не самого ли президента и его радикального псевдосоциалистического окружения.