Андрей Ерпылев - Выход силой

• Название: Выход силой
• Автор: Андрей Ерпылев
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-068008-5, 978-5-271-28707-7

"Метро 2033: Выход силой" - книга необычная. Это головокружительный приключенческий роман, герой которого открывает для себя - и для нас с вами - восток Москвы. У Андрея Ерпылева - своя, неповторимая постъядерная Москва: непроходимые джунгли, новая разумная жизнь, гладиаторские бои, запретная любовь, заговоры, и, наконец, разгадка одной из главных тайн "Метро 2033". Такой книги вы еще точно не читали!

---

Игорь не помнил, почему он так любил эти шумные составы, но многие ли причины и поводы, кажущиеся нам важными, мы помним через столько лет? А поезд... Поезд тут тоже был.

Длинный состав навеки замер посреди зала, на центральном пути. Краска сияла, все до единого окна были целы, словно он только вчера вышел из депо. Двери его были гостеприимно распахнуты и будто приглашали войти.

Это был чудесный поезд.

Вместо половины окон в его вагонах были картины. Ряды сидений шли только по одной стороне, чтобы пассажиры могли насладиться живописью.

Этот состав пришел из прошлого, из безмятежного, безоблачного прошлого. Пришел и встал на мертвой пустой станции, открыл свои двери, тщетно зазывая внутрь пассажиров. А тут не было никого. И он остался здесь навсегда. Отправление со станции Партизанская было отложено на вечность.

Но поезд дождался своего пассажира. Своего посетителя.

В первый раз вступив в поезд настороженно, держа свою «шпагу» наготове, Игорь обмер. Убрал неуместное оружие и робко двинулся по торжественным пустым вагонам, диковато озираясь по сторонам.

Потом он еще долго просиживал перед полотнами то в одном, то в другом вагоне. Изучал пейзажи и натюрморты, портреты и батальные сцены, представляя себе, что вагон снова мчится по рельсам, а слева и справа от него сидят живые люди. Живые, да, только очень молчаливые, из деликатности старающиеся не мешать молодому гостю приобщаться к искусству...

Особенно ему нравился пейзаж, изображающий весенний вечер на окраине старинной деревеньки – покосившиеся избы, теплящиеся в окнах огоньки, устало бредущий по раскисшей дороге странник. Фамилия автора на табличке, прикрепленной под картиной, ему ничего не говорила, но он готов был часами смотреть на кусочек прежней жизни, застывший навсегда на стене поезда-памятника.

А потом ему наскучили картины. Он к ним привык.

Теперь он больше спал: лежа, в забытьи, было легче перенести голод и смириться с жаждой.

Последнюю крошку сухаря он сжевал, стараясь растянуть наслаждение, много часов назад, а вода во фляге закончилась и того раньше. Если бы он знал, что ожидание помощи продлится так долго, то растянул бы еду и воду на более долгий срок, но кто бы мог подумать, что за столько дней его никто не найдет?

Время здесь, в кромешной тьме, было понятием условным. Своих часов у Игоря никогда не было. Механические у первомайцев ценились чрезвычайно высоко, дороже автомобильных электрогенераторов: за потертый «хронометр» в никелированном корпусе, когда-то стоивший копейки, можно было выменять два химкостюма, относительно новый противогаз с запасными фильтрами, магазин патронов...

Да много что мог их обладатель получить за старенькую «Зарю» или «Чайку»: такой товар отрывали с руками, не торгуясь. А уж если кому-то удавалось снять с высохшего запястья мумии, запертой изнутри в проржавевшем до дыр «джипе», «Ролекс» или другие иностранные «котлы», счастливчик мог считать себя обеспеченным на многие годы вперед. Учитывая редкость подобных вещей (Князев, к примеру, достоверно знал лишь о десятке таких случаев) и не слишком комфортное житье-бытье – до конца жизни.

А вот электронных побрякушек – от пластиковых «ремешков» до солидных золотых «браслетов» – было хоть завались. Да только отсутствовало в них главное – батарейки, заставляющие бегать по вечной своей орбите тонкие стрелки и мигать – циферки. Самое миниатюрное, что могли сконструировать первомайские «Левши» и «Кулибины», с трудом помещалось на ладони.

Но даже без хронометра время для Князева не останавливалось.

Никем не измеренные часы текли своей чередой, складываясь в сутки – старшина уже успел обрасти мягкой неуставной бородкой, а вожделенного шума разбираемых обломков все не было. Первые дни Игорь каждый день по нескольку раз наведывался к завалу и, прижав ухо к обломку бетонной плиты, вслушивался до звона в ушах, надеясь на хотя бы робкий стук снаружи, но единственным звуком, нарушавшим тишину, был стук крови в голове.

Самостоятельно покинуть мертвую станцию Князев-младший не смог бы, даже если бы захотел: все туннели были завалены, причем, в отличие от «его хода», давным-давно, а выходы на поверхность – перекрыты гермозатворами, механизмы которых либо имели какой-то секрет, либо испортились в незапамятные времена – открыть себе дорогу к свободе Игорю так и не удалось.

Как не удалось и прежним обитателям Партизанской.

То тут, то там парень натыкался на их останки. Жители Партизанской лежали поодиночке и группами. Порой, прильнув друг к другу в последнем смертном объятии. За десятки прошедших лет одежда истлела, а все ценное было растащено мародерами. Но предать покойников земле так никто и не удосужился.

Игорь, воспитанный в уважении к смерти, занимал бесконечные часы своего заточения тем, что стаскивал черепа и костяки в дальний, противоположный входному туннель и складывал там у подножия еще более монументального завала. И только ослабев от голода и жажды, прекратил эти запоздалые странные похороны, хотя конца и края им еще не было видно...

Конечная. Поезд дальше не пойдет. Просьба освободить вагоны.

Монотонная работа и близость вечности способствовала размышлениям.

Князев нанизывал и нанизывал на одну нить недавние события, оговорки, кажущиеся незначительными факты.

Картина складывалась неприглядная. Со множеством вопросов, ответы на которые были очевидны, но язык не повернулся бы произнести их вслух. Даже шепотом. Даже мысленно.

Кто были те, нападавшие, если все друг друга на двух станциях знают, и случаи разбоя за всю историю подземных городов можно пересчитать по пальцам двух рук?

Кто похитил его Антошку, если гипотетические обитатели Партизанской могли напасть на живого человека, лишь воскреснув из мертвых?

Почему его, Игоря, люди, которым он привык верить с детства, которых уважал и любил, убеждали в обитаемости этой станции? Отряд Федотова, да и, возможно, не он один, легко добирался до нее и не мог не знать о безлюдье этого гиблого места. Иначе не шли бы они так уверенно, плюя на врагов, якобы здесь окопавшихся. И спутало их планы лишь нападение зверя, никем не предвиденное заранее.

Причина, по которой, казалось, весь мир ополчился на братьев Князевых, оставалась тайной. Но Игоря мучило не столько любопытство, сколько разочарование.

Когда-то в детстве – совсем раннем, давным-давно – по еле живому видику (чтобы он работал, приходилось по очереди крутить педали динамо-машины) Игорю удалось посмотреть иностранный фильм об инопланетянах. Вообще-то это былп комедия – так ему Антон потом объяснял – но на Игорька фильм произвел неизгладимое впечатление. Узнать, что где-то высоко-высоко над его головой, в небе, могут оказаться живые существа, что обитатели Первомайской не одиноки во Вселенной, было для мальчика невероятным, волнующим открытием. Он в это поверил сразу, и хотел бы верить до сих пор, сколько бы Антон его не высмеивал, объясняя, что тот давний фильм был дешевой дурацкой комедией.

И вот теперь, когда Батя и другие вдруг признались, что есть в этом мире и еще люди, кроме жителей двух их смежных станций, Игорь ощутил, как возвращается в свое далекое детство, как невозможное чудо вдруг получает право на существование. Но не прошло и трех дней, как судьба снова со смехом объяснила ему, что перед ним опять ломали комедию.

Вот они, жители Партизанской. Жители всего остального метро. Позвоночник отдельно, череп отдельно.

- Я выберусь, – упрямо говорил Игорь темноте. – Найду Антоху. Разберусь со всем. Я выберусь.

Да только непонятно уже было – вслух Князев это произносит, или это в полудреме-полубреду ему чудится, что он так говорит. Божился выбраться, спасти, отомстить, и сам себе не верил.

А сны тут приходили странные.

Один снился ему раз в тысячный, в деталях повторяясь каждую ночь.

Вот он, по-прежнему облаченный в грязный, заплатанный балахон химзащиты, с автоматом под локтем, бредет против движения людского потока по знакомой ему уже до мелочей станции. Только не этой – темной, как братская могила, а ярко освещенной, сверкающей резным мрамором стен и полированным камнем пола, никелем и бронзой.

Нарядно одетые цветущие люди словно не замечают грязного выходца из преисподней, обтекают его, не задевая, весело улыбаются в скрытое уродливой прорезиненной личиной противогаза лицо, что-то со смехом говорят друг другу... Он для них сильных, здоровых, полных сил обитателей Верхнего Мира, не знающих ничего об ужасе Катастрофы, всего лишь чучело, клоун, вырядившийся в карнавальный костюм. Паяц, до того вжившийся в роль, что смердит трупом совершенно по-настоящему. И от понимания этого желание сообщить, предупредить их о приближающемся с неодолимостью рока Конце Света, исчезает без следа...