Барбара Картленд - Черная пантера

• Название: Черная пантера
• Автор: Барбара Картленд
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-9524-0962-8

---

Он был русским, его звали Мелинкофф. Он был ювелиром и любил красивые вещи. Думаю, он посчитал меня достойным экспонатом своей коллекции. Он удочерил Надю и дал ей свое имя. Она была очаровательной девчушкой, необыкновенно грациозной, однако подсознательная брезгливость тех, у кого белая кожа, по отношению к тем, у кого кожа чуть темнее, отталкивала от нее окружающих. Она собиралась сделать себе карьеру в театре, и не только потому, что хотела подражать мне, — ее влекла музыка, под звуки которой она начинала парить, подобно невесомой птичке.

Вскоре после своего замужества я опять оказалась в Индии. Мой муж был уполномочен заключить несколько сделок. Мы взяли с собой Надю. Мы пробыли там гораздо дольше, чем рассчитывали — почти восемь лет, — путешествуя по всей стране. Мой муж занимался своим бизнесом, продавая и покупая камни и отсылая их в Англию.

Все это время Надя впитывала в себя образ жизни, музыку и в какой-то степени культуру своей родины. Она полюбила Индию. Для нее наша поездка превратилась в своего рода «возвращение домой», и она стала, как цветок, наливаться силой под жарким солнцем. У нее появилась страсть к посещению храмов. Очень часто она убегала, и я начинала в панике искать ее, пока не находила в каком-нибудь храме, где она пыталась принять участие в богослужении, или на улице, в религиозной процессии.

Когда ей исполнилось пятнадцать, она, невзирая на яростные протесты отчима, настояла на том, чтобы изучать профессиональные индусские танцы. Через три года, когда мы вернулись в Англию, мы с мужем обнаружили, что она лучше нас поняла, что ей лучше всего подходит. Она имела большой успех. Я отвела ее к Израилю Гроссману, с которым познакомилась в те годы, когда сама выступала на сцене. После первого же прослушивания он устроил ее в большое театральное ревю, которое проходило в Лондонском павильоне. А потом она стала участвовать в шоу, в котором была звездой.

Шла война, мужчины приезжали в отпуск. Они боролись между собой за привилегию пригласить ее на ужин после спектакля. Я боялась, что она потеряет голову и один из них разобьет ей сердце. Но нет, она просто флиртовала с ними, она делала их счастливыми, однако мужчины ничего не значили для нее, пока не появился Филипп Чедлей. И тогда Надя впервые познала ту самую любовь, которую я много лет назад испытала в объятиях ее отца!

Мадам Мелинкофф замолчала и прикрыла рукой глаза. Подождав несколько мгновений, я тихо спросила:

— Почему он не женился на ней?

— Я молилась об этом, — ответила она. — И все же в глубине души я знала, что это невозможно. Я слишком хорошо сознавала — я много выстрадала, чтобы не понимать этого, — какой ужас испытывают белые по отношению к цветным. У Филиппа была большая семья, он занимал высокое положение, к тому же нельзя было не задумываться над тем, какая судьба ожидала бы их детей. Если Надя и надеялась стать его женой, она никогда не говорила об этом. Но однажды, когда она отдыхала после длительного выступления, я сказала: «Ты устала. Не ходи никуда. Почему бы тебе не провести один вечер дома?»А она ответила: «У меня нет дома. Разве может женщина назвать домом квартиру, в которой она ест и спит в одиночестве?» Дом» подразумевает двоих — двоих, которые любят друг друга «.

Я не раз интересовалась их отношениями, но она не желала идти со мной на откровенность. Думаю, любая критика в адрес Филиппа воспринималась ею как святотатство. Она сильно похудела, как будто страсть высасывала из нее все соки. Но когда появлялся Филипп, она возгоралась, как огонь. Стоило ему войти в комнату, как она вскакивала — живая, веселая, свежая, — словно это не она всего минуту назад лежала без сил.

Они куда-то ходили вдвоем — я не знаю куда, возможно, в танцевальные клубы или сидели в его великолепном особняке, о котором она часто рассказывала мне, но которого я никогда не видела.

Конец настал совершенно неожиданно, ничто не предвещало подобного исхода. В тот вечер я ждала своего мужа. Было тепло, и я приготовила холодный ужин. Раздался стук в дверь. Я решила, что муж забыл ключи. Открыв дверь, я увидела секретаря Филиппа — мы были едва знакомы. Он и рассказал мне, что произошло.

Они отвезли Надю на ее квартиру. Холодная и неподвижная, она лежала на серебряной кровати, которой страшно гордилась. На лице не было ни единой царапины. Она ударилась о тротуар затылком и сломала шею. Надя, моя красавица Надя, чьи танцы волновали весь Лондон, сломала шею!

Наступило тягостное молчание. Я увидела, что мадам Мелинкофф плачет.

Глава 20

Трудно описать словами, как подействовали на меня слезы мадам Мелинкофф. Я чувствовала, что моя душа преисполнилась скорби. Я была готова на все ради того, чтобы хоть чем-то помочь ей.

— Не надо, пожалуйста, не надо! — бормотала я. — Я не хотела расстраивать вас. Я только хотела узнать правду.

Она прижала к глазам платок и через несколько мгновений снова заговорила тихим и ровным голосом:

— Тогда я думала, что моя жизнь кончена. Надя была для меня всем. Я так гордилась ею, мне так хотелось, чтобы она добилась успеха в жизни, чтобы она нашла счастье, которого лишилась я.

Увидев удивленное выражение на моем лице, она сказала:

— Мой муж был добр ко мне, но все же мне пришлось вынести много оскорблений. До войны люди не были так терпимы, как сейчас. Я очень страдала, нанесенные раны так и не зарубцевались. Ко мне относились с пренебрежением, надо мной издевались, меня подвергали страшным унижениям. Возможно, я заслужила это; возможно, я поступила не правильно, уйдя от своих родителей и отказавшись от тех устоев, которые мне прививали с детства. И все же, даже в минуты полного отчаяния, я смотрела на Надю и думала, что мои страдания стоили того. Я поняла, что даже замужество не было способно спасти меня от скандала, причиной которого я же сама и послужила. Я стала чрезмерно чувствительной, я постоянно находилась в состоянии обороны, ожидая ото всех удара, я стала с подозрением относиться к тем, кто проявлял ко мне интерес, уверенная, что их доброта превратится в жестокость.

Надя тоже страдала, особенно в детстве, правда, в меньшей степени. Она ходила в английскую школу, и ученики смеялись над ней. Родители, естественно, изо всех сил старались помешать своим детям подружиться с полукровкой. В Индии все было по-другому. Она была вынуждена ходить в школы для евразийцев и для детей из высших кругов, но все они были очень добры к ней. Во время путешествий я сама занималась ее обучением, хотя мне не хватало опыта.

Мой муж боготворил ее, и для него не имело значения, что наши новые знакомые, впервые попав к нам в дом, смотрели на его падчерицу с отвращением. Во время войны ситуация несколько улучшилась: индусы сражались за Англию, и их встречали такими же радостными возгласами, как и наши войска. Ну, а когда Надя стала звездой, никого уже не волновало, какого цвета у нее кожа. Она бывала на приемах, обедала и ужинала с теми, кто при других обстоятельствах приказал бы слугам немедленно вышвырнуть ее из дома. Приглашения, которые ей присылали, вызывали у меня не только горечь, но и смех.

— Мне трудно поверить, — проговорила я, — что есть такие, кто с предубеждением относится к людям с другим цветом кожи.

— И все же они существуют, — сказала мадам Мелинкофф. — Здесь, в Лондоне, их мало, но к востоку от Суэца… — Она замолчала. — Давай не будем обсуждать этот спорный вопрос. Эта тема приводит меня в ярость, поэтому я много лет назад дала себе слово, никогда не касаться ее.

— У вас есть фотографии вашей дочери? — робко спросила я, надеясь, что она не решит, будто я слишком много себе позволяю.

— Конечно! — ответила она. — Я покажу их тебе. Она оперлась на трость и поднялась на ноги. На почетном месте, на столе, застланном тончайшей индийской шалью, отделанной серебряной каймой, лежал огромный портфель. Она открыла его, и внутри я увидела сотни всевозможных фотографий. Она стала вынимать одну за другой и протягивать их мне.

Стоило мне взглянуть на это овальное красивое лицо, как меня опять охватили те же смятение и ощущение, что я его уже видела, как и в тот раз, когда я смотрела на портрет над камином в спальне Филиппа. Я пристально изучала каждую черточку. На многих снимках она была одета в сценические костюмы: пышные расшитые юбки, шаровары, браслеты и ожерелья, которые, как я знала, при движении издавали мелодичный звон.

Сомневаюсь, что в Лондоне нашелся бы хоть один фотограф, который не попытался сделать портрет красавицы Нади Мелинкофф. Она была не только фотогенична — в ней присутствовала некая таинственная неуловимость, из-за чего все фотографии казались незаконченными, как будто аппарат остановился в момент истины. Ни один снимок не отражал в полной мере личностные свойства ее характера.

— А вот здесь мы вместе, — сказала мадам Мелинкофф, протягивая мне фотографию. — Этот снимок сделан просто так, ради шутки, после того, как я помогала Наде во время одного сеанса. Но газета опубликовала его. Я тогда страшно переживала, потому что на фоне моих светлых волос Надины казались особенно черными.