Стефан Гейм - «Крестоносцы» войны

• Название: «Крестоносцы» войны
• Автор: Стефан Гейм
• Издательство: Вече
• Жанр: О войне
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9533-3326-9, 978-5-9533-3327-6

Высадившись в Нормандии весной 1944 года, американцы — лейтенант Иетс, сержант Бинг, капитан Трой, рядовой Толачьян и военная журналистка Карен — искренне верят в «крестовый поход» американской демократии против фашизма. Однако им предстоят не только полные опасностей и непредвиденных ситуаций военные будни, но и поиски ответа на непростой вопрос: кто они — воины-освободители или простые наемники, прикрывающие махинации и тщеславные амбиции своих командиров.

Стефан Гейм (1913—2001) — немецкий писатель, автор нескольких десятков романов как на английском, так и на немецком языке, во время Второй мировой войны в чине офицера американской армии участвовал в высадке союзных войск в Нормандии.

---

Иетс видел лица, выглядывающие из-за прикрытых ставен. На коньках крыш, на карнизах, в нишах — всюду, где изобретательные нацисты ухитрились приспособить флагштоки, развевались самодельные белые флаги из простыней, полотенец, наволочек. Горожане, должно быть, хотели подчеркнуть таким образом свою лояльность. И все же то, что они перестарались, было совершенно очевидно. И это не внушало доверия.

Но в конце концов, думал Иетс, ни он, ни Трой, ни солдаты Троя, никто не рассчитывает на лояльность со стороны здешнего населения. Каков бы ни был этот хорошенький, точно с почтовой открытки, покорный город Нейштадт, он лежит во вражеском стане и является ближайшим соседом лагеря «Паула».

Улица расширилась, перейдя в довольно большую продолговатую площадь, в дальнем конце которой стояло готическое здание ратуши. Из-за него, словно владыки города, поднимались две колокольни церкви Святой Маргариты, и лишь только головные машины колонны подъехали к ратуше, колокола Святой Маргариты зазвонили мрачно и гулко, так же, как они звонили на Пасху или в день рождения Гитлера, а еще раньше — в день рождения кайзера.

Часть машин осталась на рыночной площади, другие двинулись к городским окраинам, охранять подступы к Нейштадту. Трой соскочил на тротуар и с револьвером в руке быстро взбежал по ступенькам, ведущим к главному входу в ратушу. Он налег плечом на массивную дверь, она с готовностью открылась перед ним. Внутри, под каменными сводами, было темно, прохладно и пахло плесенью. На полу валялись груды бумаг, порванных, обгорелых, — следы беспорядочного бегства. Он расшвырял их ногами по сторонам.

Бинг не участвовал в занятии Нейштадта. Он сказал Иетсу:

— Теперь отпустите меня, очень вас прошу. Я вернулся домой. Я вернулся туда, где начиналась моя жизнь.

Иетс отпустил его со словами:

— Спокойно, не волнуйтесь!

Бинг шел по улицам Нейштадта, казавшимся ему теперь такими маленькими, узкими, и думал: «С закрытыми глазами — и то найду дорогу». Он миновал аптеку Циппмана. На ее дверях висел замок. Заглянул в витрину—в его воспоминаниях она была гораздо богаче, но ему и сейчас почудился запах трав, из которых Циппман когда-то с таким знанием дела готовил лекарства.

А вот дом, где он родился и где жил; окно первого этажа по-прежнему зарешечено — решетку поставил еще его отец, чтобы мальчик, любивший играть у этого окна, не упал на улицу. Стоя вот в этих дверях, мать поджидала его из школы; он кидался к ней, радуясь возвращению домой после стольких часов, проведенных среди чужих людей. Ему мучительно захотелось войти в этот дом, посидеть в своей бывшей детской, потом в столовой, услышать шаги отца и мягкий голос матери.

Он позвонил в ту квартиру. На его звонок никто не ответил.

Тогда он нажал одну за другой все кнопки на дощечке с аккуратно выписанными фамилиями. Жильцы выглядывали из окон, некоторые вышли на крыльцо, спрашивая, кого ему нужно.

— Что это? — сказал он. — В первом этаже никого нет?

Они не узнали его; он уехал отсюда мальчиком, а вернулся взрослым мужчиной в военной форме.

— Да, герр зольдат, — ответила одна из женщин. — Там никого нет.

— Где же они?

Молчание. Женщина попятилась.

Бинг посмотрел на фамилию против номера той квартиры.

— Здесь живет Фримель — кто он такой?

— Адвокат, — ответила женщина. — Тут так и написано, герр зольдат.

— Нацист? Молчание. — Убежал? Молчание. — Я пройду в квартиру.

— Ключей ни у кого нет, герр зольдат, — с готовностью ответила она.

Тогда Бинг вспомнил, что отец называл фамилию Фримель. Это был тот самый Фримель, который отнял у него практику. Так делалось в те годы: соглашайся сам, а нет, так тебя заставят согласиться.

Он растолкал любопытных и вошел в дом. Дверь в квартиру была заперта на ключ. Он что есть силы ударил в нее ногой. Дверь подалась.

Бинг один стоял в своей старой квартире.

Он надеялся, что в этих комнатах осталось хоть что-то от прежнего. Но они стали совсем другие, запущенные. Обои сменили, мебель новая, дешевенькая. Единственная знакомая вещь — металлический чехол на радиаторе в передней. Ему захотелось отломать кусок от него, но стоит ли обзаводиться таким печальным сувениром? Он прошел по всей квартире, не задерживаясь ни в одной комнате. Ему нечего было делать здесь. Дом, запечатлевшийся в его памяти на всю жизнь, исчез, хотя стоял он на прежнем месте. Кров, под которым протекало его детство, оказывается, существовал только в его воображении.

Он вышел из квартиры, не оглядываясь назад, и оставил дверь открытой в надежде, что соседи или проходящие мимо солдаты приберут к рукам добро герра Фримеля.

Навстречу ему по улице бежала какая-то женщина. Она остановилась, вопросительно глядя на него, и когда он посмотрел ей в лицо, крикнула прерывающимся голосом:

— Так и есть! Мне говорят, к Фримелям кто-то пришел, и я догадалась, что это вы! Сразу догадалась! Какой вы стали большой, и как к вам идет военная форма! Просто не узнать маленького Вальтера Бинга!

Около них опять собралась толпа. Бинг крикнул: — Разойдитесь — ну! — и схватился за карабин. Любопытные бросились врассыпную.

Женщина засмеялась.

— Правильно, герр Бинг! Пусть знают, кто здесь теперь хозяин!

— Вы Фрида? — спросил он.

— А как поживают герр Бинг и ваша матушка? Ах, если б вы знали, сколько раз я вспоминала о старых временах! Ваши родители были такие добрые люди, так хорошо обращались с прислугой! Я всегда говорила Роберту — это мой муж… да, я замужем. — Она хихикнула. — Роберт, говорю, можешь ругать евреев как тебе угодно, но лучших хозяев не найти. Правда, ваш отец не еврей — мать еврейка, но такой доброй женщины я…

— А вы почти не изменились, Фрида. Где ваш муж?

— Роберт? — Она снова рассмеялась. — Ох, он у меня так сглупил! Поддался на уговоры и пошел в фольксштурм. Сейчас его нет. И где он, одному Богу известно. Вы не зайдете к нам? Квартирка у нас маленькая, но очень уютная. Вы же знаете, я женщина домовитая. Брайтештрассе, номер девять. Обязательно заходите. Может, прямо сейчас пойдем?

— Нет, сейчас не могу, — медленно проговорил он. — Да вообще я здесь ненадолго.

— У нас и переночевать можно, — продолжала она. — Кровать вам дам мягкую, постелю чистые простыни, как в добрые старые времена, две подушки положу.

— Нет, мне надо идти, — сказал он. — Меня ждет лейтенант.

— Ох, уж эта война!

Он отошел от нее, а она крикнула ему вслед:

— Адрес не забудете?

Бинг увидел Карен у входа в городскую ратушу и обрадовался ей.

— Ну, как родные пенаты? — спросила она. — Повстречали кого-нибудь из знакомых?

— Да, горничную, которая у нас служила, — ответил он. — Все такая же болтушка. Успела рассказать мне, что с ней случилось за эти годы. Кроме того, я заглянул в дом, где прошло мое детство, но этот дом стал совсем чужим. А знаете что? Хотите, я покажу вам город? Пойдемте к моей школе, и там вы сфотографируете меня. «Самый преуспевающий воспитанник Нейштадтской гимназии» Недурная подпись? И, кстати, это правда. Я жив и преуспеваю! Мои одноклассники, те, которые в свое время травили меня, либо погибли, либо попали в плен, либо торопятся проиграть войну. Пойдемте посмотрим, какой он, этот городок.

— Пойдемте.

К белым флагам прибавились выведенные от руки надписи: «Привет нашим освободителям!» Карен скептически поглядывала на них.

— Освобождение! — сказал Бинг тем насмешливым тоном, который появился у всех у них после вступления в Германию. Трудно было верить в это большое слово, когда такие надписи всюду лезли в глаза; когда полногрудые, веснушчатые, хорошо одетые фрейлейн прежде всего заявляли вам, что вы гораздо лучше фашистов, а потом спрашивали, нет ли у вас сигарет; когда упитанные, круглоголовые мальчишки, так не похожие на истощенную детвору Франции и Бельгии, весело здоровались с вами, поднимая руку гитлеровским приветствием, клянчили конфеты, шоколад, навязывая в обмен дешевенькие сувениры.

— Не знаю, каковы эти немцы были в роли победителей, — сказала Карен, — но побежденные они стали такими паиньками!

— А почему бы вам не написать об этом? Мы, собственно, освобождаем не их, а фотоаппараты, пистолеты, эсэсовские кинжалы. И такое освобождение немцам, видимо, по душе. Они знают, что натворили их соотечественники, и теперь рады — по крайней мере легко отделаются.

Навстречу им по улице, важно вышагивая, двигалась группа солдат в цилиндрах. Они приподнимали их, раскланивались широким жестом и кричали: — Guten Tag! Kommen Sie hier, Freulein![11]

— Вот это для фрицев кровная обида, — сказал Бинг. — Цилиндр в Нейштадте — символ добропорядочности. Он переходит от отца к сыну.

Карен рассмеялась.

— Чего же Трой смотрит! Остановил бы их!