Андрей Рубанов - Живая земля

• Название: Живая земля
• Автор: Андрей Рубанов
• Жанр: Детективная фантастика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-066509-9, 978-5-271-27563-0

Прозаик Андрей Рубанов – лауреат «АБС-премии» (международная премия им. Аркадия и Бориса Стругацких), участник лонг-листа «Большая книга», четырехкратный номинант «Нацбеста», один из самых неординарных писателей России и литературный провокатор, переплавляющий свой разнообразный жизненный опыт в умопомрачительные истории. Каждый его роман – событие.

«Живая земля» – продолжение нашумевшего романа «Хлорофилия». Это книга о том, как Москва заросла травой высотой с телебашню; о том, как люди искоренили траву и решили жить по-новому; о том, как столицу России перенесли в Сибирь; о том, как можно изменить мир при помощи стакана воды и что любовь бережет тех, кто умеет любить.

---

– Ага, – пробормотал Глеб. – Ладно, бог с ними, с политиками. Допустим, из музыкантов? Или актеров?

– Стинга. Мэрилин Монро. Чарли Буковского. Хантера Томпсона.

– Мэрилин Монро знаю, – пробормотал Студеникин. – Остальных не знаю. Кто такие?

– Долго рассказывать. Титаны далекого прошлого.

– А Элвиса угостил бы?

– Можно.

– Майкла Джексона?

– Чуть-чуть. За то, что правильно помер.

– Гришу Дно?

– Нет. Он разбогател при жизни, так у русских художников не принято.

– Леонардо?

– Ну, Леонардо, наверное, сам бы меня угостил.

– Согласен. Что скажешь насчет спортсменов?

– Третьяка и Зидана. Это из древних. А из новейшего времени – Сару Бейкер. Великая женщина. Сто четырнадцать побед, и все нокаутом.

– А этого, который… десятикратный чемпион по боям без правил в невесомости…

– Джо Уайт? Можно.

– Иван Крышоедов? Непобедимый геймер?

– Точно.

– Марадона?

– Он же кокаин нюхал. Его бы не вставило.

– Пеле?

– Нет. У него все было в порядке. Вот Гарринчу, умершего в нищете, угостил бы.

– А, например, Билла Гейтса?

– Никогда. Но вот Стива Джобса – обязательно.

– Калашникова?

– Накормил бы от пуза. Как лучшего оружейника за всю историю человечества.

– Гагарина?

– И Леонова.

– А Армстронга?

– А его за что?

– За то, что первым ступил на Луну.

– А он туда ступил?

– Но ведь место высадки нашли.

– Кто нашел? Американцы нашли?

– Ну… Да.

Денис криво усмехнулся.

– Вот то-то и оно.

– Принцессу Диану? – спросил Глеб.

– Вряд ли. Лучше – бабку. Елизавету. Крутая была бабка, слов нет.

– А, допустим, Фердинанда Порше?

– Тогда и Энцо Феррари.

– Доктор Элшаддай?

– Отец Андроидов? Согласен.

– Шварценеггер?

– Однозначно – нет. Малый за жизнь сделал три карьеры, зачем ему что-то еще?

– Симона Горского?

– Точно.

– Достоевского?

– Обязательно, от души.

– Ивана Грозного?

– Я же сказал: всех тиранов, кроме Сталина. Его мой дед ненавидел, потому что дед моего деда заживо сгнил, по приказу Сталина, в таком месте, где даже бактерии не живут.

– Ладно. Закончим про тиранов. Ван Гога?

– Да. Но до того, как он отрезал себе ухо.

– Пикассо?

– Нет. Лучше Модильяни.

– Он тоже рисовал?

– Да. Только Пикассо умер в шоколаде, а Модильяни – в нищете.

– Афоню Веретено?

– Нет. Меня его музыка не вставляет.

– Меня тоже, но он – гений.

– Какой же он гений, если не вставляет?

– Ладно, пусть. А Сальвадора Дали?

– Нет. Но Галу, его жену, – да, угостил бы.

– А, допустим, Ли Кьонг Минь?

– Да. Мужик нарисовал три тысячи фильмов, не выходя из дома.

– Да, это сила. А из поэтов?

– Высоцкого. Чтоб не мучился. И Бродского.

– Артема Переверзева?

– Нет. Я не верю в биомеханическую литературу. Книги не должны визжать и подпрыгивать.

– Джона Леннона?

– Да. Но без Йоко.

– Нет, ее тоже надо. Ее все ненавидели…

Студеникин усмехнулся, потер ладонью щеки и нос. Его лицо продолжало отекать, вся левая сторона съехала в нелепой ухмылке, глаза сделались стеклянными. Он сорвал крышку с очередной фляги, налил воды всем троим, протянул полный стакан Тане – она небрежно, даже брезгливо отмахнулась. То ли от стакана, то ли от Студеникина.

– Ты не выглядишь радостным, Глеб, – произнес Денис.

Студеникин посмотрел мрачно, оценивающе.

– Угадаешь, куда я ночью иду?

– К Постнику?

– Да.

– Я так понял, он твой главный клиент.

– Есть и другие, – сухо произнес Студеникин. – Хочешь знать, что заказал Постник?

Денис пожал плечами.

– Ничего, – сказал Глеб. – Приходи, говорит, пустой. Только обязательно один. И никому не говори, что ко мне пошел. Никто не должен знать. Ни друзья, ни коллеги по бизнесу. Если, говорит, кому-нибудь расскажешь, сам потом пожалеешь.

– Может, подстава?

– Может, и подстава.

– А зачем ты тогда Хобота…

Глеб ухмыльнулся.

– Хоботу я скажу, что заказ отменили. И Тане тоже так скажу. Она уснет, а я пойду тихо. А Хобота я отправил не для того, чтоб он поставку собирал.

– А для чего?

– Надоел.

Глеб встал, размял плечи, сделал несколько танцевальных движений. Танцевать он не умел.

Денис тоже не умел.

– Хобот – надежный пацан, – сказал Глеб. – Даже надежнее тебя. Помнишь старую поговорку насчет того, с кем в разведку идти? Вот бывает – смотришь на человека и понимаешь, что ходил бы с ним в разведку хоть каждый день. А сядешь за стол, выпьешь, – а вам говорить не о чем…

Таня расстегнула пуговицу на рукаве Дениса; он посмотрел осуждающе – она показала ему язык.

– А зачем ты тогда мне рассказал? Про Постника?

– Чтоб ты знал.

– Но он просил…

– Мало ли чего он просил, – сказал Глеб. – У него своя жизнь, у меня – своя.

Глава 5

Когда он пришел, мать смотрела телевизор. Это Вовочка приохотил ее к телевизору, с осуждением подумал Денис. Она вообще сильно опростилась в последнее время. Даже в баню стала ходить. Но с Вовочкой, наверное, ей все-таки лучше, чем без Вовочки.

Сам Вовочка, к счастью, отсутствовал. В ночь с воскресенья на понедельник он всегда ночевал у себя, на благопристойном шестом этаже. Чтоб ровно в восемь утра начать выполнять свои странные трудовые обязанности. Денис часто собирался спросить у бойфренда матери, в чем, собственно, заключается работа налогового инспектора в безналоговой зоне, но так ни разу и не спросил.

Мать сидела спиной к двери, в кресле, неподвижно – видимо, только что приняла цереброн. Дениса не заметила. Под цереброном она была сама не своя. Денис вспомнил, как однажды, примерно год назад, проглотил одну таблетку цереброна, из любопытства, и как потом мучился головной болью и тошнотой. Матери ничего не сказал, но стал жалеть и уважать, хотя она была сама виновата. Зачем принимала концентрат мякоти?

Впрочем, тогда, в старые времена, все жрали концентрат мякоти. И родители Дениса. И родители Тани. И родители Хоботова. Глеб Студеникин в одиннадцать лет остался без отца и матери, но точно знает, что они тоже жрали концентрат.

Теперь старшее поколение спасается цереброном. Лучше головные боли, чем расчеловечивание.

Экран переливался красками: общероссийский Нулевой канал вещал в отличном качестве. Давали вечерний блок актуальных интервью: гость студии – некто суровый, в грубо сшитом сюртучке – веско формулировал, делая простые выразительные жесты, а ведущий шоу кивал и поддакивал. Сюртучок гостя, правда, был самую малость слишком грубо сшит, а формулировки самую малость слишком веские, а жесты слишком простые, а визави кивал хоть и с умным видом, но тоже слишком истово.

– Очень просто, – излагал суровый, живописно набычившись. – Как только административная столица переместилась в Новую Москву, туда же переместилась и финансовая столица. Хотя финансистов никто под Купол не звал. Туда вообще никого не звали. Ни промышленников, ни торговцев, ни рестораторов, ни деятелей шоу-бизнеса. Заявлено было кратко и просто: администраторы едут в Азию, в Сибирь, бизнесмены остаются в Европе. Власти – отдельно, бизнес – отдельно, между ними четыре тысячи километров. Прекрасная идея (ведущий мелко тряс напомаженной головой, демонстрируя понимание). Но не вышло. Бизнесмены почему-то устремились вслед за администраторами. Остались деятели культуры, но им деваться было некуда, пришлось ехать вслед за бизнесом, ибо культура у нас привыкла быть либо при бизнесе, либо под бизнесом. Кроме того, трудно называть культурной столицей город, застроенный черными безжизненными башнями, в которых выше двадцатого этажа творится черт знает что…

Денис ухмыльнулся, бесшумно прошел к себе в комнату. Стянул через голову свитер, лег. Отягощавшая задний карман пачка червонцев мешала устроиться удобно – он вытащил, поигрался гибкими пластиковыми денежками, их количество умиротворяло. Бросил на пол.

Почему «черт знает что»? Там жизнь творится. И ниже двадцатого, и выше двадцатого. Люди добывают пищу, размножаются, спят и бодрствуют. Ссорятся и мирятся. Спасают друг друга или умерщвляют. При чем тут черт? Все они поминают черта, как только речь заходит про этажи выше двадцатого. Мы живем на третьем, и с нами бог, а все, что выше, – от лукавого.

Все телевизионные умники одинаковы. Профессионально передернуть – вот их задача.

Мама вошла почти бесшумно.

– Тебя весь день не было, – сказала она. – Ты ел?

Десны прилипли к внутренним поверхностям щек. Денис с трудом раскрыл рот. Щелкнув языком, отодрал сухой язык от неба; вспомнил Модеста: перед тем, как что-то сказать, зеленый человек издавал точно такой же звук.

– Да, ел. Два раза.

Мать увидела деньги и изменилась в лице:

– Это что?

Денис закинул руки за голову:

– Это деньги, мама. Это деньги.

Мама кивнула. Смотрела без тревоги или осуждения, но так внимательно, что сама эта внимательность содержала бесконечное количество тревоги и осуждения.