Григорий Дьяченко - Духовный мир

• Название: Духовный мир
• Автор: Григорий Дьяченко
• Жанр: Религия

Настоящая книга, состоя в тесной связи с только что вышедшей книгой под названием: Из области таинственного. Простая речь о бытии и свойствах души человеческой. имеет, тем не менее, свое самостоятельное содержание и план. Главное назначение первой книги состоит в том, чтобы убедить читателя силою неотразимых фактов, добытых преимущественно из области опытной психологии, в той истине, что человек имеет душу, как разумную, свободную, бессмертную, духовную сущность, наделенную такими дивными свойствами, что они ясно и неотразимо свидетельствуют о ее богоподобии; – вторая, т. е. настоящая книга приводит читателя путем рассказов, полных, как нам кажется, самого глубокого жизненного интереса, и доступных по изложению и содержанию размышлений к дальнейшим истинам: к бытию Бога, Творца души человеческой и всего видимого и невидимого мира, т. е. бесплотных сил, из коих – одни святые ангелы, а другие – духи тьмы, демоны.

Составитель этой книги хорошо знает, что сухое, строго научное изложение здесь, как и в первой книге, было бы неуместно: и слишком ещё мало читателей у нас привыкло к чтению с таким изложением. Вот почему мы здесь, как и ранее, поместили и ряд рассказов, заимствованных из вполне достоверных и компетентных источников, которые показывают бытие Божие в природе, в душе человека, в частной жизни людей, во всемирной истории человеческого рода, в истории христианской церкви, и т. д.

Конечно, это не доказательства[1], в строгом смысле этого слова, истины бытия Божия, но это то, что заменяет их в известной степени, или, во всяком случае, это то, что приводит всякого непредубежденного человека к внутреннему сознанию необходимости бытия Божия и духовного мира вообще. Подобным же образом мы поступали и с другими главами – об ангелах и демонах.

В этой последней главе мы поместили весьма необходимую по нашему мнению статью, которая изображает характерные свойства большой истерии и дает возможность отличить истерический припадок и, болезни так называемых кликуш от одержания демонами, или беснования, что, к сожалению, к великому соблазну и еще, и большему вреду, нередко смешивается незнающими.

Цель настоящей книги – противодействовать злому духу нашего времени, который проповедует безбожие, грубый материализм и нечестие. Его гибельное дыхание, начинаясь из Парижа, как современного очага неверия и нечестия, мало-помалу, охватывает все страны мира и хотя еще не в – ясных, но грозных знамениях сказывается уже и в России[2] . Если бы по прочтении этой книги читатель приобрел живое, глубокое и сердечное убеждение в бытии духовного мира, – если бы, благодаря нашей книге, он пришел к более истинному и даже более радостному воззрению на мир и жизнь человека, которая вся проходит под воздействием божественного Промысла и бесплотных хранителей людей – св. ангелов хранителей, – если бы он из нашей книги почерпнул иное направление, вносящее в сферу мышления свет истинного знания, в сердце – мир и радость при представлении будущей посмертной жизни человека во свете блаженства с Христом, в область воли – мужество в несчастиях, бодрость в деятельности, терпение в скорбях и смиренную покорность божественному Провидению, – направление согласное с учением православной церкви и таким образом прямо противоположное гибельному и разрушительному духу нашего времени, вносящему в умы, сердца и волю своих поклонников умственный мрак, безысходную тоску и отчаяние, заключающееся иногда самоубийством, животную разнузданность в нравах и готовность к самым злым проявлениям извращенной воли, ко всяким преступлениям: то составитель, прося у него о себе святых молитв, счел бы труд свой вполне достигшим намеченной цели.

Протоиерей. Г. Дьяченко. 1900 г. июня 1 дня.

---

3. 186… года, летом приехал к нам в село один молодой человек лет 25 и поселился в чистеньком домике, рассказывает один священник. Этот господин, или, как называли его крестьяне, «барин» сначала никуда не выходил, потом недели через две я увидел его в церкви. Физиономия его была одна из тех, какие с первого же раза бросаются в глаза и возбуждают любопытство во всяком, кто только успел взглянуть на нее. Несмотря на него молодые годы, лицо его было помято, морщины кое-где легли целыми складками и невольно говорили, что не без потрясений и бурь прошло его юношество. Он стал часто посещать нашу церковь, и не только в праздник, даже и в будни можно было видеть его молящимся где-нибудь в углу, при слабом мерцании лампадки. Он всегда приходил рано, уходил поздно и каждый раз с каким-то особенным благоговением целовал крест и брал у меня антидор. Появление такого господина, приехавшего не знаю откуда, не знаю зачем и, как слышно, рассчитывавшего остаться жить у нас навсегда, его нелюдимость и особенно набожность-все это заинтересовало меня, и я решился познакомиться с ним каким бы то ни было образом; но познакомиться с ним было довольно трудно.

Прошло лето, вот уж и зима на исходе… Животворные лучи февральского солнца начали уже тревожить ледяную кору земли. Наступила св. четыредесятница; уныло и редко гудел церковный колокол, призывая на покаяние грешные души, жаждущие очищения, и как-то особенно хорошо отзывались эти удары в душе истинного христианина. Вот уж наступил и пяток первой недели, и я, значительно устав за исповедью прихожан, возвращаюсь домой и узнаю, что мне прислана записка от барина: – «прошу вас незнакомый, но уважаемый батюшка, пожаловать ко мне в квартиру сегодня вечером». Меня очень заинтересовала эта коротенькая записка, и я спешил отправиться к незнакомому господину.

На мой легкий стук дверь уединенного домика растворилась, и я встретил на пороге барина с улыбающимся лицом.

– Пожалуйте вот сюда, батюшка, в эту комнату, а я сейчас приду к вам – сказал он мне, и удалился в противоположную комнату.

Комната, в которую я вошел, была маленькая. Стены, обитые фиолетовыми обоями, приняли от времени темный вид; шторы, опущенные на окна и не пропускавшие света в комнату, делали эту маленькую каморку какою-то мрачной. Впереди стояло резное Распятие, а пред ним лежал разложенный молитвенник. На столе пред диваном лежало евангелие в русском переводе, несколько духовных журналов, огромный искусственней череп и кой-какие бумажки. Я походил несколько времени по комнате и уселся в кресло, в ожидании хозяина.

– Здравствуйте, батюшка – сказал наконец он входя в комнату и подходя ко мне под благословление.

– Здравствуйте, – отвечал я, благословляя его.

– Извините, пожалуйста, что я побеспокоил вас в такую пору, – теперь уж 11-й час и вы, быть может уже скоро хотели ложиться спать…

– Помилуйте… к чему такие извинения, – отозвался я. – Мне, как человеку, будет очень интересно познакомиться с вами, потому что здесь нет никого, с кем бы можно поговорить о чем-нибудь серьезном; потом как пастырь, я должен по своей обязанности придти к вам потому что, быть может вам нужен я, как пастырь, как врач духовный.

– Именно так: вы мне нужны, как врач… Мне нужно ваше поучение, ваше теплое, сочувственное, наставительное слово.

– Очень, очень рад, что могу послужить вам! Прошу говорить все, что есть у вас на душе; мое дело разделять все нужды моих пасомых, врачевать их раны и переводить к Отцу небесному…

– Благодарю, благодарю вас батюшка… так позвольте попросить у вас внимания и терпения для выслушивания рассказа моей короткой, но дурной жизни. Когда вы узнаете ее, то лучше вам будет предписывать то или другое средство для моего врачевания.

Я слушаю.

«Отец мой, – начал он, был мелкопоместный помещик в Я… губернии, Д… уезда принадлежала ему одна деревенька. В этой-то деревне мой батюшка имел большой дом, в котором он постоянно жил и в котором я получил первоначальное воспитание. Мой батюшка постоянно почти был дома и вместе с матушкой старался вложить в меня начала всякого добра и христианского благочестия. Оба они любили рассказывать мне разные священные истории, и часто, бывало, слушая эти рассказы в продолжение долгого зимнего вечера, я так и засыпал, где сидел. И, Боже мой, какие сладкие сны тогда грезились мне! Все что я слышал в этот вечер отражалось у меня во сне, и в моем истинно-невинном воображении, как бы в тумане, проносились дорогие, священные образы из рассказов родителей. Вот как теперь вижу – Спаситель в терновом венце, обагренный кровью, висит на дереве, Его глаза полны любви, и Он просит Бога Отца отпустить мучителям: «не ведят бо, что творят!» И Божия Матерь- как теперь вижу – стоит при кресте, с бледным лицом, полная беспредельной любви к страдающему Сыну, – и сколько муки и страдания выражается в Ее очах! Все эти сны наполняли мою душу неизъяснимым блаженством, я переживал много такого, что недоступно иногда другому человеку, и на моем лице показывалась какая-то неземная улыбка, как говорила моя добрая мать. И сколько радости было у них, когда они любовались мной у моей кроватки: «с ангелами беседует», – говорили они. Тихо, плавно текла жизнь моя, и я был примерный ребенок. Я молился, и моя детская молитва была искренна, усердна и тепла, – хорошо жилось тогда, и нельзя без радостного замирания сердца вспоминать теперь об этой детской жизни. Но не всегда же должна была продолжаться эта блаженная жизнь: мне исполнилось 10 лет и я поступил в одно из средне – учебных светских заведений.

Тяжело мне было привыкать к новой жизни; в заведении, в которое я поступил я уже не слышал более того теплого, истинно религиозного наставления, какое мне давалось дома на каждом шагу. Сначала я был религиозен и часто молился. Молился я…, но эта молитва была часто причиной насмешек моих глупых и дурных товарищей. Все воспитанники этого заведения, без надзора богобоязненных родителей, были страшными кощунниками, и их язвительные насмешки сыпались градом на мою голову за мою набожность. Время шло, поддержки у меня не было, и моя охота к молитве постепенно начала ослабевать и наконец совсем пропала, сначала потому, что я боялся товарищей, потом уж это обратилось в привычку; я пристал к моим товарищам и молитва более уже никогда мне не приходила на ум. Беседы и разговоры наши были самые грязные, богопротивные: насмешки над Священным Писанием, над богослужением, над усердием и религиозностью некоторых священников и простого народа – вот что было постоянным предметом наших разговоров. Сначала меня коробило от всего этого, потом время и общество притупили во мне и это последнее проявление доброго – остаток домашнего воспитания. Но все-таки, как я ни опошлился в этой среде, во мне было сознание того, что я грешу этим пред Богом, но я продолжал делать за одно с товарищами… Иногда – это бывало очень не редко я чувствовал потребность молиться и даже начинал молиться, но это была уже не прежняя молитва, – это была скорее механическая работа, не согретая сердцем, и я чувствовал что чего-то не достает во мне… Время шло, я перешел в последний класс, и тут-то окончательно совершилось мое падение, и прежние насмешки над обрядами и религиозностью людей перешли в полное осмеяние всей Божественной религии.

Время летело, и я сделался отъявленным неверующим безумцем. Бытие Бога, бытие души, будущая загробная жизнь-все это я считал порождением фантазии, и зло смеялся над всем. Крест – это орудие вашего спасения, я сбросил с себя и с каким-то презрением посмотрел на него. Когда стоял в церкви, по приказанию начальства, как издевался я, как смеялся над отправлением божественной службы! Когда наступали постные дни, я нарочно старался покушать скоромного, чтобы показать полное презрение к церковным постановлениям. Св. иконы, жития святых были главными предметами моих насмешек. Одним словом, в это время я был каким-то извергом а не человеком. Но вот наступало время моего выхода из заведения, и тут-то со всей силой я ринулся в бездну погибели, и много я увлек за собой чистых и невинных душ…

Да, за эти падшие души мне придется отдать страшный отчет Господу! я их соблазнил, а в Писании сказано: «горе тому человеку, чрез которого соблазн приходит!»

Окруженный безбожными и развращенными товарищами и потерявшими стыд и совесть женщинами, я проводил целые ночи за бутылками вина, и чего не бывало в этих шумных бесовских оргиях!… Время шло, я еще больше развратился и окончательно погряз в бездне порока. Казалось – чего больше: человек окончательно погиб, и никакая сторонняя рука не могла меня вытащить из этого омута; но, знать, нет греха, побеждающего милосердие Божие, знать, Господь не хочет смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему; если мне не мог помочь человек, то помог всесильный Господь, Которого я отвергал; особенное действие Промысла Его обратило меня на путь истинный и воззвало к нравственному возрождению.