Луи Байяр - Черная башня

• Название: Черная башня
• Автор: Луи Байяр
• Издательство: Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Триллер
• Год: 2010
• ISBN: ISBN: 978-5-699-44626-1

В центре Парижа убит человек. В его кармане обнаружен замусоленный клочок бумаги с адресом доктора Эктора Карпантье. Приступив к расследованию убийства, знаменитый французский сыщик Эжен Франсуа Видок обращается к единственному в Париже доктору с таким именем. Вскоре выясняется, что преступление связано с одной из самых таинственных загадок французской истории — судьбой юного дофина Луи Шарля, сына Марии-Антуанетты и короля Людовика XVI. По официальной версии, дофин претерпел страшную смерть в наводящей ужас парижской темнице, известной как Черная башня. Но что, если мальчик остался жив?

---

Теперь мне начинает казаться, что никакое количество кофе не приведет в порядок мои мысли.

— И он пошел на все это, лишь чтобы содействовать возвращению Наполеона?

— Знаете, — задумчиво произносит Видок, — попробуйте взглянуть на ситуацию под таким углом: от Людовика Семнадцатого, если бы он объявился, было бы куда труднее избавиться, чем от Людовика Восемнадцатого. Кто станет поддерживать старого подагрика? А вот сирота из Тампля — совсем другое дело. Воскресший? Да мы бы устелили его путь розами! И ни за что не согласились бы с ним проститься.

— И маркиз, в самом деле, верил, что Наполеон вернется? И Франция зарыдает от счастья?

— В человеческих сердцах всегда найдется место мессии. — Видок пожимает плечами. — Веру объяснить невозможно. Я ведь прав, Эктор?

Глава 47 В КОТОРОЙ ОБНАРУЖИВАЕТСЯ ПРИРОДА ИССЛЕДОВАНИЙ ЭКТОРА

На похоронах маркиза герцогиня привлекает всеобщее внимание своим загадочным отсутствием. Распространяется слух, что она заболела, но на самом деле в минуты, когда прах ее друга предают земле, она занята тем, что в квартире Видока усердно рвет простыни на бинты.

На постели лежит человек, которого она называет братом. Не на высоко взбитых подушках, как раньше. Его плоское изможденное тело едва приподнимает одеяло, он очень бледен и неподвижен.

— Он просыпался со вчерашнего вечера? — спрашивает она.

— Нет. — Я отрицательно качаю головой. — Но у него ровный пульс и хорошее дыхание. Сейчас мы можем лишь перевязывать рану и посильно облегчать его состояние.

Кивнув, она возобновляет свою работу. Можно лишь удивляться, какая сила до сей поры дремала в этих белых руках с тонкими голубыми прожилками.

— Если у вас есть неотложные дела, мадам, то когда его состояние изменится, я буду рад сообщить вам.

— Благодарю, но я предпочла бы остаться здесь. Если вы не возражаете.

Она проводит с братом весь день. И ничто ни в ране Шарля, ни в перевязках не вызывает в ней даже минутного отвращения. Она выполняет все необходимое столь спокойно и методично, что я неоднократно ловлю себя на мысли, не в этом ли заключено ее истинное призвание?

Мне приходит в голову, что именно этого она добивалась все те долгие месяцы в Тампле — возможности ухаживать за братом. И теперь, наконец, такая возможность ей представилась.

Она ни разу не выразила желания обратиться за помощью к придворному врачу.

В четыре часа пополудни является мамаша Видок. В руках у нее колоссального размера поднос.

— Прошу вас, мадам герцогиня. Здесь бисквиты и чайник чудесного чая с лепестками хризантем. Вам надо подкрепиться. Вот вода для нашего пациента, когда проснется. Рюмка черносмородинного ликера для доктора. Пейте, ешьте, мои дорогие. И вот еще простыни. Раздерите хоть все, телу ведь не нужно больше одной зараз…

Несколько минут спустя, заглядывает Жанна Виктория. Вместо приветствия сухо кивает.

— Нужно расстегнуть ему рубаху, — замечает она. — Чтобы было легче дышать.

Одарив меня ценным советом, она выходит. Однако не без того, чтобы отдать дань уважения женщине в черном: у самой двери Жанна Виктория останавливается и приседает в порывистом реверансе.

Я улыбаюсь, но не из-за ее неловкости, а из-за того, что в этот момент особенно выпукло проступает невероятность самой мизансцены: в одной комнате сошлись герцогиня, жена пекаря и любовница вора, и все трое, каждая по-своему, ухаживают за пропавшим королем. Такое в Париже случается не каждый день.

На следующее утро у Шарля появляются первые признаки нагноения раны. Я применяю все средства, положенные в таких случаях. Примочки с хлором, «адский камень». Кровопускание, пиявки. Инфекция продолжает распространяться.

Несколько дней спустя герцогиня во время перевязки чуть не падает в обморок — такая вонь исходит от разлагающихся тканей. Судорожно прикладывая к лицу носовой платок, она смотрит на почерневшую, сочащуюся жидкостью кожу.

— Гангрена, — говорит она.

Полсекунды я думаю, не солгать ли, но меня останавливает ее прямой взгляд:

— Что вы предлагаете?

Я затрудняюсь дать определение тону, которым она произнесла эти слова. В нем нет ни ярости, ни тени снисходительного высокомерия. Она искренне хочет знать ответ, и я тот самый человек, от которого она его ждет. Я не успеваю даже задаться вопросом, как бы на моем месте поступил отец.

— По моему мнению, следует ампутировать кость до места выше гангрены.

— Ампутировать кость…

Она бросает взгляд на кровать, проверяя, не слышал ли этих слов пациент.

— Некроз слишком распространился, — объясняю я. — Удалив разложившиеся участки и еще немного здоровых тканей, мы, надеюсь, спасем ему руку.

— А его? — Она смотрит мне прямо в глаза. — Его вы спасете?

— Пожалуй, его шансы повысятся до пятидесяти процентов удачного исхода.

Она набирает полные легкие воздуха и, глядя на Шарля, мечущегося в лихорадке под одеялом, решительно выдыхает.

— Как скажете, — заключает она.

Операцию проводим в это же утро. Жанна Виктория фиксирует Шарлю ноги. Видок стальными руками обхватывает его туловище, а хозяйка дома держит лампу. Герцогиня, невзирая на все попытки отговорить ее, вызывается ассистировать — подавать щипцы.

Я усыпляю Шарля щедрой дозой опиума, но как только хирургическая пила начинает свое дело и добирается, миновав слой омертвевших тканей, до живой кости, эффект наркотика почти проходит. Тело Шарля выгибается. Теперь у него идет кровь горлом, он кричит, открывая рот так, что видно мягкое небо, и его воплям нет конца.

— Эктор, — взывает Видок, взмокший от усилий, требующихся, чтобы удержать больного, — нельзя ли побыстрее?

На этот раз, слава богу, удалось обойтись без дегтя. Жгут замедляет кровотечение настолько, что становится возможным лигировать сосуды. Шарль же, после дополнительной дозы опиума, погружается в беспокойный сон.

В течение двух дней температура у него неуклонно растет, изредка падая лишь для того, чтобы повыситься снова. Опять кровопускания, опять пиявки. Новые простыни, разрываемые герцогиней. Еще перевязки. Она прикладывает охлаждающие компрессы ко лбу Шарля, на самые безумные его вопли отвечает хрипловатым воркованием. Ее даже не передергивает, когда на второй день он исполняет — трижды — ту самую непристойную песенку, которой угощал в достопамятную ночь нашего веселья пале-рояльских проституток.

Все же по большей части его репертуар состоит из стонов и воплей. Однажды ночью я, разбуженный душераздирающим криком, срываюсь с койки и бросаюсь к его постели. К удивлению, он, впервые за последнее время, спит безмятежным сном праведника. Секундой позже темноту прорезает новый крик, пронзительнее первого.

Я зажигаю лампу и крадучись выхожу в коридор. Дверь в комнату Видока приоткрыта примерно на тридцать сантиметров, и в просвете я вижу довольное лицо распростертой на постели обнаженной Жанны Виктории. Сверху на нее навалился великий Видок, заросший шерстью, всепоглощающий, божество в облике человека.

Я слишком ошарашен, чтобы сообразить отвернуться или хотя бы спрятаться. Донельзя учтиво, Видок цедит голосом сытого котяры:

— Прикрой-ка дверь, малыш.

Когда он спускается к завтраку на следующее утро, я сижу, ковыряя вилкой омлет с сыром и луком. На все вопросы о состоянии пациента отвечаю односложно и не желаю встречаться с ним взглядом.

— О-хо-хо, — вздыхает он. — Дуемся? Не знал, что должен спрашивать разрешения у вас, прежде чем трахнуть женщину в собственной кровати.

— Она не просто женщина.

— Что правда, то правда! — Он ухмыляется во весь рот.

Я толкаю масленку в сторону Видока. Бросаю в него салфеткой.

— Пообещайте мне одну вещь, — говорю я.

— Какую?

— Вы правильно поступите с ее ребенком.

— С ребенком?

— Ну да, с младенцем, девочкой. Помните, в квартире Пулена?

Он смотрит на меня во все глаза.

— Младенец умер от оспы, Эктор. Не прошло и десяти дней с тех пор, как мы у них побывали.

— Но она… нет, Жанна Виктория сказала, что ребенок с ее братом. В Исси.

— Ну да, там они оба и лежат. Кому знать, как не мне, я оплачивал похороны. Ну, хватит, не надо так смотреть. Жанна Виктория сделана из материала покрепче, чем любой из нас. Она выдержит.

Перед моим внутренним взором вспыхивает образ: ее лицо в темном переулке, когда она стояла над скулящим Гербо. Мелкие острые зубки посверкивают в лунном свете. Свирепая красота. Что правда, то правда: в жизнестойкости этой особы сомневаться не приходится.

— Вопрос в другом. — Видок роняет голову на руки. — Выдержу ли я?

В тот вечер я не дохожу до кровати — засыпаю прямо в кресле. Проваливаюсь в бездонный сон, из которого впоследствии не могу ничего вспомнить. Мамаше Видок наутро приходится трясти меня добрых пять минут, чтобы разбудить.