Е. Григ - Да, я там работал: Записки офицера КГБ

• Название: Да, я там работал: Записки офицера КГБ
• Автор: Е. Григ
• Издательство: Олма-Пресс
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 2001
• ISBN: 5-224-02112-Х

Работать «в поле» … На жаргоне сотрудников секретных служб это означает — заниматься оперативной работой. Автор, в прошлом рядовой контрразведчик КГБ, проработал «в поле» 33 с половиной года — в мобильных группах наружного наблюдения, в знаменитом «Доме 2» на площади Дзержинского (Лубянке), «под крышей» гражданских ведомств. В Москве и Нью-Йорке, в Грозном и Хельсинки, в Питере, Вашингтоне и много где еще он наблюдал за интересовавшими КГБ людьми, участвовал в разнообразных оперативных мероприятиях, а также размышлял о том, что происходило на протяжении этих 33 лет с ним, с КГБ и со всей страной.

---

На участке медицины работали особенно сильные агентуристы, может быть, еще и потому, что начальство считало его самым «блатным». Так в «Доме 2» называли участки работы, где оперработник, руководство и КГБ в целом имели возможность извлекать не только оперативную выгоду, но и выгоду практическую: достать редкое лекарство, положить в хорошую больницу «нужного» человека, обследовать кого-то на уникальной аппаратуре, организовать консультацию у хорошего специалиста. Некоторые начальники использовали эту линию работы для укрепления собственных позиций, но ведь упрекнуть кого бы то ни было нельзя: речь всегда шла о чьем-либо здоровье.

Борис Королев, умерший вскоре от тяжелого заболевания мозга (так и не помог сам себе), Женя Б., изгнанный из КГБ за то, что «протянул язык» не там, где нужно (отдельная история), Евгений К. — работники с участка медицины, люди с большими запасами душевного здоровья, всегда готовые помочь и имевшие для этого возможности, годами создававшиеся на этом участке. Понятное дело, Ф. Д. Бобков был в прекрасных отношениях с медицинским руководством страны, ясно, что многие начальники КГБ поддерживали такие же отношения с различными начальниками от медицины, дружили с ними, но Женя Б., например, умея дружить ничуть не хуже любого начальника, был еще и завзятым меломаном и (не без использования опервозможностей) пропускал через свои супермагнитофоны практически все пластинки, попадавшие в СССР из-за рубежа по почтовым каналам. Евгений К. прекрасно играл в теннис, и однажды, сидя в его кабинете и подняв телефонную трубку (Женя за чем-то вышел), я услышал: «С вами говорит секретарь профессора такого-то. Передайте, пожалуйста, Евгению Васильевичу, что профессор сможет приехать на корт на полчаса позже…» Названа была фамилия одного из руководителей Минздрава СССР, и я понял, что с официальными контактами в «группе медицины» дела обстоят неплохо.

Вскоре после моего прихода на работу в «Дом 2» разразилась эпидемия холеры в Казани — страшный позор для страны, гордившейся «самой лучшей» системой здравоохранения. Наши «медики», конечно, помчались туда во главе с покойным ныне заместителем начальника Управления генералом Н. Вернулись через месяц. Н. почему-то сразу получил орден Красной Звезды (считалось, что за борьбу с холерой), но ребята рассказывали, что серьезная борьба шла и с медицинским начальством.

При подготовке отчета для ЦК возникли некоторые противоречия между представителями медицины и КГБ. Медикам было стыдно признать в отчете, что санитарное состояние городов, где были вспышки холеры, привело их самих в ужас. Поэтому они оказывали посильное давление на Н., стремясь отметить в отчете, что инфекция занесена из-за рубежа через Астрахань. Но в этом случае не исключались «шишки» на голову КГБ, который, выходит, просмотрел завоз из-за рубежа холерных палочек (считалось, что КГБ в ответе за все, что могут привезти из-за кордона и вывезти туда). В конце концов договорились о какой-то эластичной формулировке, которая весьма близко к действительности определяла причины массовых холерных заболеваний, но допускала и возможность завоза инфекции «оттуда».

Немало проблем было связано с использованием психиатрии в борьбе с инакомыслящими. Наши «медики» постоянно таскали какие-то документы из Института Сербского, участвовали в конгрессах психиатров в стране и за рубежом, готовили эти конгрессы и симпозиумы, снабжали материалами наших и зарубежных участников, получали материалы от них и т. д. Насколько я понимал, вся эта деятельность была направлена, во-первых, на то, чтобы скрыть истинные масштабы происходившего, и, во-вторых, чтобы «замазать глаза» иностранцам, периодически поднимавшим шум по поводу творившихся в СССР злоупотреблений.

Как-то во время одной такой конгрессной беготни Женя К. зашел к нам в комнату перекурить — я сидел один. «Слушай, — сказал я, — ну что вы носитесь с этими психами, сколько их в психушках сидит — десять? Двадцать? Пятьдесят?» Я только что провел весьма успешно какое-то важное мероприятие и пыжился от самодовольства — все происходившее вокруг мне казалось плясками цирковых лилипутов.

«Дурачки вы все, — устало пробормотал Женя, тяжело вздохнул и пристально посмотрел на меня. — Газет начитался, что ли? Ну что ты несешь?» Больше он не сказал ничего, но я и сейчас помню тот взгляд и тот вздох…

Сейчас много говорят и пишут о коварных методах КГБ и принудиловке, но мне с этим сталкиваться почти не приходилось. С начала работы в 5-м Управлении я нацелился оставить в своем агентурном аппарате только тех, кого сам привлеку к сотрудничеству: агентурная работа — дело интимное и взаимная уверенность оперработника в агенте и наоборот должна быть весьма высокой.

После необходимого изучения устанавливался личный контакт с человеком, и на протяжении определенного времени я старался понять, подойдет ли он для сотрудничества с КГБ, много ли знает, каковы его перспективы, умеет ли держать язык за зубами. Наверное, и ко мне присматривались, изучали, давали оценку. Случаев отказа я не припоминаю, хотя и рабочие и личные отношения с привлеченными мною к сотрудничеству людьми складывались по-разному. В целом же люди, как мне кажется, охотно шли на сотрудничество, воспринимая его как доверие могущественной организации, проявляя некоторый интерес, надеясь на возможную поддержку. Многие, как я узнал позже, надеялись, что «дружба» с КГБ повысит «выезжаемость», но они сильно ошибались: наоборот, требования к агентам, особенно к опытным, знающим методы работы КГБ, были довольно высоки, и нередки бывали случаи, когда в выезде за рубеж им отказывали.

****

Много говорили и писали о том, что при вербовке отбирается подписка. Это делается не всегда, и вообще это не обязательно — дело в том, что подписка, в сущности, отражает не обязательство сотрудничать со спецслужбой, а обещание не раскрывать методы работы, которые могут стать известными агенту. В целом же подписка — слабая попытка со стороны спецслужб гарантировать неразглашение их тайн, а со стороны вербуемого — выражение доверия к оперработнику и его ведомству. Однако сама вербовка — почти всегда достаточно драматический акт, вот почему Бобков не раз советовал обязательно встретиться с агентом-новичком на следующий день, чтобы поддержать его, посмотреть, как он выглядит, в каком настроении.

За долгие годы службы ни разу не слышал, чтобы агент из числа советских граждан сотрудничал с КГБ на материальной основе. Описанная ретивыми журналистами «статья 9» использовалась вовсе не для выдачи «зарплаты» агентам: платили за квартиры, номера в гостиницах, использовавшиеся для конспиративных встреч, дарили агентам по разным поводам подарки (как правило, очень скромные). В ходу была известная поговорка — дорог, мол, не подарок, дорого внимание… Я с самого начала восстал против такого подхода и даже сумел убедить и Лебедева, и Гостева в том, что секретная служба такой страны, как наша, мелочиться не должна. Либо подарок должен быть дорогим, запоминающимся, либо лучше ограничиться, скажем, ужином и задушевным разговором.

Еще одно воспоминание из 1967 года. Я наслаждался относительно размеренной жизнью, о которой, работая в «семерке», потерял всякое представление: на работу приходил к 9.30 и, пока осваивал участок и не был привлечен ни к каким мероприятиям и операциям, уходил домой в 18.30. Мало того, почти все выходные и праздники я проводил дома, к чему долго не могли привыкнуть ни я, ни мои близкие. Бывало, «Черный», в конце дня разворачивая газету и наблюдая, как я собираюсь уходить домой, цвыкал зубом и ехидно спрашивал: «Уже домой? А мог бы и посидеть еще…» — «Мог бы, да не стал», — привычно отвечал я.

У меня за плечами было девять лет таких задержек и ночевок, о которых «Черный» мог бы только в книжках про ЧК узнать, если бы вдруг начал читать что-нибудь, кроме газет и служебных документов.

Для чего задерживается «Черный», я к тому времени уже знал: с час он почитает газету, а потом начнет бегать по коридорам, стараясь попасть на глаза начальству, желательно Бобкову, — вот, мол, какой я хороший, все по домам разбежались, а я на работе…

Я быстро понял, что таким, как «Черный», действительно больше нечем порадовать начальство — как-то раз я видел заполненный им бланк проверки на иностранца, где в графе «национальность» недрогнувшей рукой было выведено — «негр», а в графе «род занятий» — «бизнисмен». А расти, получать звания и должности, ездить за границу им очень хотелось — вот они и лебезили перед руководством, постоянно что-то «доставали» для него, «стучали» на товарищей по работе, по-всякому их «подставляли». Таких было немного, но в подлости своей они были необыкновенно активны и портили жизнь многим чекистам.

Однако большинство составляли не они. Интересные люди работали в группе «радио-ТВ»: Саша Лордкипанидзе («Лорд») — умница, интеллигент, один из составителей русско-индонезийского словаря, тонкий агентурист и хитрец невероятный; Георгий («Жорес») Калачев — ловкий, энергичный, красивый парень. Потом из этой группы выросло целое отделение — объем работы нарастал с каждым годом. Один из тех, кто «занимался» писателями, Геннадий Геннадиевич, — человек начитанности и литературных знаний необыкновенных, впоследствии кандидат социологии. Феликс П. был связан с Большим театром не только по работе: дважды был женат на тамошних балеринах, сейчас — бизнесмен. «Сгорел» он вместе с «медиком» Женей Б. — два этих блестящих контрразведчика дружили с чуть ли не самым молодым нашим академиком, невероятно одаренным и страшно секретным. Уезжая в отпуск или в командировку, академик оставлял им ключи от своей квартиры.