Маалуф Амин - «Крестовые походы глазами арабов»

• Название: «Крестовые походы глазами арабов»
• Автор: Маалуф Амин
• Жанр: История

Основная идея этой книги проста: рассказать историю крестовых походов как они виделись, переживались и записывались в арабском лагере. Содержание книги основано почти исключительно на свидетельствах тогдашних арабских историков и хронистов. Они говорили не о крестовых походах, а о франкских войнах или о «франкских вторжениях». Вместо того, чтобы предложить ещё одну историческую книгу, автор постарался написать, то, что можно было бы назвать «жизненной историей» крестовых походов, историей тех двух столетий потрясений, которые в равной степени воздействовали на западный и арабский мир и которые и сейчас влияют на отношения между ними.

---

Чтобы сломить их упорство, пишет Ибн аль-Асир, франки построили деревянную башню, достигавшую высоты стен. Многие мусульмане, устрашённые и деморализованные, сочли, что надёжнее всего обороняться, укрывшись в самых высоких зданиях города. Они покинули стены, оставив незащищенными те позиции, которые должны были удерживать. Их примеру последовали другие, и ещё часть стены оказалась оставленной. Скоро весь периметр города оказался лишённым защитников. Франки забрались на стены по лестницам, и, когда мусульмане увидели их наверху, они пали духом.

Было 11 декабря, тёмная-претёмная ночь, и франки ещё не решались проникнуть в город. Знатные люди Маары вступили в контакт с Боэмондом, новым хозяином Антиохии, который возглавлял нападающих. Предводитель франков обещал пощадить жителей, если они прекратят борьбу и оставят некоторые здания. Поверив в отчаянии его словам, семьи собрались в домах и подвалах города и провели всю ночь в страхе и ожидании.

Франки пришли на заре. Началась бойня. «Они убивали людей три дня, погубив больше ста тысяч и захватив много пленников». Цифры Ибн аль-Асира очевидно фантастичны, поскольку население города накануне его падения было, по-видимому, меньше десяти тысяч. Но ужас состоял не столько в числе жертв, сколько в невообразимой судьбе, ожидавшей людей.

«В Маарре наши воины варили взрослых язычников в котлах, детей они насаживали на вертела и поедали, как жаркое». Жители городов и селений вокруг Маарры никогда не читали это признание франкского хрониста Радульфа Каенского, но они никогда не могли забыть то, что они видели и слышали. Память о зверствах, сохранённая и переданная местными поэтами и устной традицией, создала неизгладимый образ франков. Хронист Усама Ибн Мункыз, родившийся в соседнем городе Шайзаре за три года до этих событий, впоследствии писал:

«Все, кто хорошо знали франков, воспринимали их как чудовищ, превосходящих людей в смелости и боевом пылу и более ни в чём, точно так же, как это имеет место в отношении животных».

Эта недобрая оценка точно отражает впечатление, произведённое фраками по их прибытии в Сирию; они возбуждали смесь страха и презрения, вполне понятную той части арабской нации, которая, будучи намного выше по культуре, успела полностью утратить боевой дух. Турки никогда не забывали о каннибализме западных пришельцев. Во всей турецкой эпической литературе франки неизменно изображаются как антропофаги.

Являлось ли это мнение о франках несправедливым? Может быть западные пришельцы поедали жителей города-мученника просто чтобы выжить самим? Их предводители так и писали в официальном послании папе на следующий год: «Ужасный голод мучил армию в Маарре и привёл её к жестокой необходимости питаться телами сарацин». Но это объяснение кажется неубедительным, поскольку жители Мааррской области были в ту зиму свидетелями поведения, которое нельзя было отнести исключительно на счёт голода. Они видели, например, фанатичных франков, тафуров, бродивших по окрестностям и открыто провозглашавших, что они пришли, чтобы есть плоть сарацин, и собиравшихся вокруг ночных костров для поедания добычи. Неужели они были каннибалами не только из необходимости? Или не только из фанатизма? Всё это кажется невероятным, но свидетельства ошеломляют не только описанными фактами, но и нездоровой атмосферой, отражённой в этих описаниях. В этом плане особенно ужасающей выглядит одна фраза франкского хрониста Альберта Аве, принимавшего участие в захвате Маарры: «Наши солдаты не ограничивались поеданием мёртвых турок и сарацин; они ели и собак!»

Тяжкие муки родного города Абу-ль-Ала окончились только 13 января 1099 года, когда сотни франков с факелами в руках разошлись по улицам, поджигая все дома. Стены города к тому времени уже были разобраны до основания.

События в Маарре немало способствовали возникновению той пропасти между арабами и франками, которая разделила их на долгие века. Но в первый момент население было парализовано страхом и перестало сопротивляться — до тех пор, пока для этого не возникли новые побудительные мотивы. Когда захватчики возобновили своё продвижение на юг, оставив за собой только дымящиеся руины, сирийские эмиры поспешили выслать к ним своих эмиссаров с дарами, дабы уверить их в своих добрых намерениях и предложить им любое необходимое содействие. Первым, кто так поступил, был султан Ибн Мункыз, дядя хрониста Усамы, который правил в небольшом эмирате Шайзар. Франки вошли на его территорию вскоре после ухода из Маары. Во главе них находился Раймонд Сен-Жиль, один из командиров, наиболее часто упоминаемых в арабских хрониках. Эмир направил к нему посольство, и вскоре было заключено соглашение: султан не только обещал снабдить франков продовольствием, но также позволил им купить лошадей на базаре Шайзара и дал им провожатых, чтобы они беспрепятственно прошли оставшуюся часть Сирии.

Весь регион уже знал о продвижении франков: их маршрут был доподлинно известен. Разве не заявляли они открыто, что их конечной целью является Иерусалим, где они намеревались завладеть Гробом Господним? Все жившие вдоль пути к святому городу искали спасения от франкской напасти. Беднейшие прятались в окрестных лесах, подвергая себя опасности стать добычей хищников: львов, волков, медведей и гиен. Те же, кто имел средства, направлялись вглубь страны. Остальные находили убежище в ближайших крепостях, как это сделали крестьяне богатой равнины Букая в первую неделю января 1099 года, когда узнали, что отряды франков близко. Собрав свой скот и запасы оливкового масла и зерна, они направились в горную крепость Хисн-аль-Акрад, «Замок курдов», цитадель, которая находилась на почти неприступной вершине, с высоты которой можно было видеть всю равнину вплоть до Средиземного моря. Хотя крепость давно не использовалась, её стены были нетронуты, и крестьяне надеялись найти здесь убежище. Но франки, как обычно испытывая нехватку продовольствия, предприняли осаду. 28 января они стали взбираться по лестницам на стены Хисн-аль-Акрада. Думая, что всё погибло, крестьяне придумали хитрый ход. Они открыли ворота цитадели, позволив уйти части скота. Франки, забыв о сражении, бросились за животными. Хаос в их рядах был столь велик, что осмелевшие защитники сделали вылазку и напали на палатку Сен-Жиля, причём франкский предводитель, покинутый своими стражами, принявшими участие в дележе скота, едва избежал плена.

Крестьяне были очень горды своим подвигом. Но они знали, что нападавшие вернутся, чтобы отомстить. На следующий день, когда Сен-Жиль опять велел своим людям штурмовать стены, защитники не показывались. Осаждающие недоумевали, полагая, что крестьяне придумали новый трюк. И в самом деле, это был самый умный из ходов: осаждённые воспользовались темнотой ночи и бесшумно ускользнули. Именно на месте Хисн-аль-Акрада франки через сорок лет построили один из самых грозных своих замков. Его имя изменилось, но несильно: «Акрад» сперва превратился в «Крат», а затем в «Крак». Этот Крак Шевалье с его впечатляющим силуэтом и поныне господствует над равниной Букая.

В феврале 1099 года эта крепость стала на несколько дней главной штаб-квартирой франков. Здесь разворачивались удивительные сцены. Прибывали делегации из всех соседних городов и даже из некоторых селений, приводя мулов, гружёных золотом, тканями и провизией. Политическая раздробленность Сирии была столь законченной, что самая маленькая деревня выступала как независимый эмират. Каждый город знал, что при своей обороне и при контакте с захватчиками, он мог полагаться только на свои собственные силы. Ни один князь, ни один вельможа, ни один кади, не могли позволить себе даже небольшую попытку сопротивления, не подвергая опасности всех своих людей. Патриотические чувства были, таким образом, на время забыты, и местные властители с вымученными улыбками на устах приходили к франкам, чтобы представлять свои дары и платить дань. «Целуй каждую руку, которую не можешь сломать, — гласит поговорка, — и моли Бога, чтобы он её сломал».

Именно такая мудрость смирения определила поведение эмира Янаха ад-Даула, правителя города Хомса. Этот воин, знаменитый своей храбростью, был самым верным союзником атабега Карбуги всего семь месяцев назад. Действительно, Ибн аль-Асир отмечает, что Янах ад-Даул был последним из тех, кто бежал от Антиохии. Но время воинственного и религиозного пыла теперь миновало, и эмир был особо услужлив в отношении Сен-Жиля, предложив ему, помимо обычных презентов, большое число коней, ибо, как приторно объяснили послы из Хомса, Янах ад-Даул прослышал, что у рыцарей немного не хватает лошадей.

Из всех делегаций, что продефилировали через бесконечные немеблированные помещения Хисн-аль-Акрада, самая щедрая прибыла из Триполи. Выкладывая один за другим драгоценные камни, огранённые городскими ювелирами-евреями, послы Триполи приветствовали франков от имени самого уважаемого на побережье Сирии князя, кади Джалаль аль-Мулька. Он был из семьи Бану Аммар, которая сделала Триполи жемчужиной арабского Востока. Бану Аммары не относились к тем бесчисленным кланам, что захватывали себе владения исключительно силой оружия: это была династия учёных, её основатель был градоначальником, кади, титул который с тех пор сохранили для себя властители города.