Феликс Кривин - Пеший город

• Название: Пеший город
• Автор: Феликс Кривин
• Издательство: Илекниф
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 2000

«Птицы бывают большие и маленькие. Есть птицы маленькие на работе, но зато большие у себя в семье. Есть птицы большие на работе, но в семье все-таки маленькие. И только птенцам приходится хуже всех, потому что они маленькие всюду.»

«Вот она, наша жизнь, — только и успел подумать он, — она похожа на палку и хотя имеет один конец, но этим концом достает каждого.»

«Делая добро, не оставляй отпечатков пальцев: мало ли чем твое добро обернется.»

---

И пошел знаменосец к чертовой бабушке. Дошел до чертовой матери, сел передохнуть. Чертова мать чуть было не увязалась за знаменем, но вовремя спохватилась, что не может уйти с дежурства. К ней в последнее время очень много народу посылают, они придут, а ее нет.

А чертова бабушка жила черт-те где. Шел знаменосец, шел, уже и руки знамя не держат, уже и знамя исполосовалось, изорвалось вконец, древко иссохлось, изломалось. Уже все инстанции, к которым его посылали, от него отвернулись, матери состарились, вышли на пенсию, фени не такие ядреные, как были когда-то, бабушки перемерли или сделали вид, что перемерли, чтоб только не тащиться за этим чертовым знаменем… А он все шел и шел, и сейчас, наверно, идет.

А старуха его, бывшая бабенка, заменила мужа, сама стала знаменосицей. Перешила из старого халата знамя, насадила на палку от метлы и ходит по улицам, собирает народ. А вдруг, думает, под знамя что-нибудь кинут деньгами или продуктами. Раньше, при ее старике, хорошо кидали. Но высоко поднять знамя силы нет, тут и сами руки поднять сил не хватает. Был бы с ней ее старик или тот, что навеки ушел за сигаретами… Она уже не помнит, который из них который, память на них, как руки на знамя, не поднимается.

Все чаще посылают старуху по старым адресам, но ноги плохо ходят, адреса в голове перепутались. Да и кому нужна такая старуха? Какому черту, какому лешему? У них там без нее работы хватает.

Тимочка с улицы Рингельблюм

Тимочка — это собачка, в сущности, щенок, но есть и у нее свои проблемы. Когда хозяева подобрали ее на улице, сострадание им помешало определить ее пол, и ее назвали Томом — за черноту, а также в честь знакомого пуделя, который остался на прежней родине.

Потом выяснилось, что Тимочка — девочка, и ее назвали сначала Томочкой, а потом Тимочкой, чтоб знакомая Томочка не обижалась. Хотя чего обижаться? Тимочка — собачка веселенькая и всех облизывает с головы до ног, в том числе и Томочку, бывшую тезку.

Живет Тимочка на улице Рингельблюм — это в городе Беэр-Шеве, что в Израиле. Их дом по соседству со сквером, где все собаки делают свои скверные дела, — все, кроме Тимочки, потому что Тимочка никогда не шкодит там, где гуляет. Гуляй с ней хоть три часа, она все равно дотерпит до дома, чтобы выложить все посреди дома. Выложить начистоту, потому что в доме у них чистота, и она на нее все выкладывает.

Нет ничего удивительного, что Тимочка не справляет свои дела на улицах Беэр-Шевы. Беэр-Шева — город красивый, древний. Есть в нем и театр, и симфонический оркестр, и другие культурные учреждения. Как говорится, есть, где отдохнуть. Не всегда, правда, есть, где поработать, но лично у Тимочки с работой нет никаких проблем.

Судьба ее поначалу складывалась неудачно. В раннем детстве ее выбросили на улицу. Но тут надо учесть, на какую улицу. Ее выбросили на улицу прекрасного города Беэр-Шевы. Так что с улицей ей, можно сказать, повезло. Как же можно шкодить на такой улице?

Новые хозяева Тимочку любят и уважают, потому что она сабра, а сабров нельзя не уважать. Сабры в Израиле самая уважаемая часть населения. А кот Барсик, который приехал с хозяевами, может называться Оле-Лукойе. Оле — потому, что недавно приехал, а Лукойе — потому что родился в ящике из-под лука, в той стране, где лук запасают на зиму.

Этот Оле-Лукойе держит себя в квартире как хозяин, пользуясь тем, что дольше знаком с хозяевами. Но Тимочка ему это прощает. Тимочка — добрая душа. Видя, что ее хозяевам с трудом дается иврит, она изучила их язык и теперь понимает каждое слово. Она понимает не только слово, но и взгляд, особенно, когда нашкодит посреди комнаты. Под укоризненным взглядом хозяев она виновато отводит глаза. Может, эту проклятую нужду вообще не нужно справлять? Она бы и не справляла, но у нее не получается. Не гадить же в самом деле прямо на улицах родного города! Почему такие чистые улицы родного города? Потому что Тимочка все свои дела делает дома.

Любовь на длинном поводке

Вокруг маленьких, свободы больше, но они ею не пользуются. А большие пользуются, даже если свободы нет. В этом и состоит главное отличие больших от маленьких.

В беэр-шевском парке, где собаки выгуливают своих хозяев, жизнь больше выкипает, чем кипит, поскольку паркуются здесь в основном пенсионеры. Но средний возраст хозяина и собаки не превышает тридцати пяти лет. Собака всегда добавляла человеку молодости.

Поэтому, когда жизнь выкипает, страсти кипят, достигая порой шекспировской отметки.

Собачка Дези полюбила чужого хозяина.

Собственный хозяин для верности держал ее на поводке, но разве может поводок обеспечить верность?

И вот она полюбила. Маленькая такая, рыженькая, на кривых тоненьких ножках, — даже непонятно, где там может поместиться большая любовь. Она и на свете-то существует исключительно благодаря любви хозяина.

Весьма незаурядного, кстати, человека. Пенсионные коллеги охотно припарковывались к нему, возмещая пробелы в образовании.

Был хозяин Дези гроссмейстер и поэт, сочетание, которому могли позавидовать Пушкин и Капабланка. Впрочем, Капабланка здесь упомянут для красоты слога, поскольку был хозяин Дези не шахматный, а шашечный гроссмейстер. Хорошо, что не карточный, иначе он назывался бы по другому.

Литературные же познания приближали его к Белинскому и Чернышевскому, с той разницей, что он никогда не звал к топору Русь, как не звал и другое, приютившее его государство. Когда он беседовал со своими престарелыми перипатетиками, у Дези отвисала челюсть, причем не от жары (хотя и от жары тоже), а от полной неуловимости сути разговора. Хотя была она собачка умная, многое понимала, но тут она чувствовала себя, как литературный герой, который, убояся бездны премудростей, просил об отставке из учебного заведения.

Хозяин Дези — назовем его Юра (его уже так назвали, но не грех еще раз назвать) — кроме незаурядных познаний, обладал незаурядной внешностью. Был он в прошлом статен, высок (он и сейчас высок, если его разогнуть и слегка поддерживать голову), по всему видно, что в прошлом он был сердцеед и ни одна Дези перед ним бы не устояла.

А кого полюбила эта Дездемона? (Возможно, именно так звучало ее полное имя, что уже само по себе предвещало трагедию).

Предметом ее любви был коротышка, не согнутый годами лишь потому, что короткое труднее согнуть, чем длинное. Он приходил в парк без собаки и занимался исключительно кошками. Приходить с собакой и кормить кошек было бы неэтично, а кормилец кошек был в высшей степени этичный человек. Этичность была его главным, если не единственным качеством.

Вы думаете, он был гроссмейстер? Как бы не так. У него и о литературе были весьма смутные представления. Весь круг его интересов составляли кошки, и напрасно Дези старалась проникнуть в этот круг.

При виде кошек лицо его не расплывалось, а буквально тонуло в улыбке, и, возможно, одну из этих улыбок, адресованных кошкам, перехватила собачка Дези, и это перевернуло ее жизнь.

И с тех пор, завидев старика еще издали, Дези улыбалась несвойственной ей кошачьей улыбкой, совершенно неуместной в данной ситуации, потому что кошки улыбались от голода, в ожидании пищи, а ради чего улыбалась собачка Дези, далеко не каждый мог бы понять. Хотя любовь, говорят, это понимание, но саму ее понять совершенно невозможно.

Если бы она только улыбалась. Она буквально рвалась с поводка, замечательного поводка, который обладал таинственным свойством растягиваться, приближая неволю к свободе. Хозяин Дези объяснил бы ей, что вся наша литература была на таком поводке, который давал ей возможность только приближаться к свободе, никогда не достигая ее. И он же, хозяин, растолковал бы, что литература теряет смысл без иллюзии приближения к свободе. Иллюзия ей нужна больше, чем свобода. В этом было что-то от Дезиной любви.

При виде своего соперника, к которому относился с большой симпатией, поскольку и сам в глубине души любил кошек, а к собакам относился более поверхностно, хозяин Дези спускал ее с поводка, и она устремлялась к своему возлюбленному, сметая на пути растерянные кошачьи улыбки и пренебрегая всеми правилами этики. Кошки провожали ее ревнивыми взглядами, но она их не замечала. И, добежав, начинала прыгать вокруг старика, словно пытаясь запрыгнуть ему на голову, что было нетрудно, учитывая мизерный рост этого коротышки, но совершенно невозможно, учитывая ее собственный никудышный рост.

Отчаявшись запрыгнуть на голову любимого, Дези принималась тереться о его ноги, которые, словно специально для этой процедуры, были одеты в короткие штаны — память о далеком детстве. Не исключено, что собаки для того и хватают людей за штаны, чтобы их сорвать и приласкаться к ногам человека.

Дези не смущало даже то, что ноги старика пахли кошками. Кошки о них терлись, имея определенную корысть, а Дези терлась бескорыстно. Возможно, если бы старик ее прикармливал, у нее бы тоже появилась корысть, но строго кошачья ориентация старика спасала ее от любви по расчету.