Константин Симонов - Русские люди

• Название: Русские люди
• Автор: Константин Симонов
• Жанр: Драматургия
• Год: 1980

«Между 1940 и 1952 годами я написал девять пьес — лучшей из них считаю „Русские люди“», — рассказывал в своей автобиографии Константин Симонов. Эта пьеса — не только лучшее драматургическое произведение писателя. Она вошла в число трех наиболее значительных пьес о Великой Отечественной войне и встала рядом с такими значительными произведениями, как «Фронт» А. Корнейчука и «Нашествие» Л. Леонова. Созданные в 1942 году и поставленные всеми театрами нашей страны, они воевали в общем строю. Их оружием была правда, суровая и мужественная. Она волновала людей, звала на подвиг. И сегодня, по прошествии десятилетий, возвышенная простота «Русских людей» волнует и трогает сердца не меньше, чем в то тяжелое, горестное время, когда смерть была обыденностью, когда весь народ переживал величайший подъем духовных и физических сил в беспримерной в истории человечества схватке с фашизмом. О них, о русских людях, несмотря на все испытания — горечь отступления, гибель друзей и близких, — сохранивших волю к победе, несгибаемость духовной мощи рассказал в своей пьесе молодой Симонов.

---

Молчание.

А Василий?

Валя невольно смотрит на дверь.

Василий?

Из-за занавески, в дверях соседней комнаты, потягиваясь, показывается бородатый мужчина.

Морозов. Ой, Марфа Петровна, и вздремнул я крепко.

Марфа Петровна. Даже немцы не побудили?

Морозов. Нет, на немцев у меня свое чутье, а как вы с девушкой журчать стали, так я опять заснул; думаю, пускай поговорят. (Жмурясь от света, садится.) Ох, и темно же у тебя в подполье!

Валя (внимательно всматривается в него и вдруг всплескивает руками). Сергей Иванович!

Морозов. Я вам, товарищ водитель, не Сергей Иванович, а Василий. Ясно?

Валя. Ясно, товарищ Морозов!

Морозов. И я вам, товарищ водитель, не Морозов, а тоже Василий. Ясно?

Валя. Ясно.

Морозов. И я вам, товарищ водитель, не председатель горсовета, а опять-таки Василий. Тоже ясно?

Валя. Тоже ясно.

Морозов (шутливо). Ну, а раз все ясно, то где же машина? Опять, наверно, не в порядке? Опять что-нибудь там? Рессора лопнула, да? Или как?

Валя. Все вы шутите, Сергей… Все вы шутите.

Морозов. Да. Все мы теперь шутим. Шутим, товарищ водитель.

Валя. Мы, значит, вас-то и ждали.

Морозов. Выходит, что нас. Ну, давай цидульку-то.

Валя достает из-за пазухи маленькую бумажку.

Ну, а ежели бы немцы?..

Валя. Проглотила бы.

Морозов. Ну ладно, коли так. (Читает бумажку.) Да уж придется вам, товарищ водитель, тут суточки посидеть. Тут мне такое воззвание прислали. Это не просто гранату в комендатуру кинуть. Это размышлений требует. Ну, что там слышно у вас в обороне вашей?

Валя. От лимана до поселка — наши. На Заречной — наши. И потом по Ряжской и до лимана обратно, а кругом немцы.

Морозов. Ясно, немцы. Они на тридцать верст вперед ушли уж. Вот, как говорят, не чаяли, не гадали, в тылу немецком оказались. Ну что ж, война. Бывает. У вас-то хоть в полгороде, за лиманом, Советская власть, а у нас — немецкая.

В дверь кто-то тихо скребется. Морозов вытаскивает револьвер. Марфа Петровна делает знак, чтобы они уходили. Валя залезает на печку. Морозов уходит за занавеску; Марфа Петровна подходит к двери.

Марфа Петровна. Кто там?

В дверь опять скребутся. Марфа Петровна открывает дверь, и через порог падает на пол комнаты окровавленный человек в штатском, видимо сидевший прислонясь к двери. Марфа Петровна молча втаскивает его и, заперев дверь на крючок, становится около него на колени.

Ты кто есть?

Раненый (слабым голосом). А тут кто?

Марфа Петровна. Мы, свои.

Раненый. Водицы…

Марфа Петровна. Девушка!

Валя слезает с печки.

Подай воды. Подымем его.

Раненый (услышав, качает головой). Не надо. Тут есть кто? Мне сказать надо… Я помру сейчас.

Марфа Петровна (оставляет Валю с ним). Пои, пои его, девушка. (Идет за занавеску и говорит негромко.) Василий!

Раненый. Это кто, это свои?

Валя. Свои, свои…

Входит Морозов.

Раненый. Я из окружения шел… Они… меня увидели… и вот… А документы взяли они… Моя фамилия… Водицы…

Валя (дает ему еще воды). Ну, фамилия?

Раненый. Моя фамилия… Ой, водицы…

Ему дают еще воды. Человек, вздрогнув, затихает.

Валя (отпускает его голову; смотрит на его пиджак, у которого выворочены карманы и разорваны рукава). Ой, как разорвали все. Документы, наверно, искали.

Морозов (поднимается, стоит руки по швам). Ну что ж, прощай, неизвестный товарищ. (Неожиданно стирает слезу рукавом.) Вот, кажется, и привык, а жалко людей. (Смотрит на Валю.) А ты что ж, водитель, не плачешь?

Валя. Не могу. Я уже все видала, Сергей Иванович, что и не думала никогда видеть — видала. Не могу плакать. Слезы все.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Штаб Сафонова. Прокуренная комната железнодорожного помещения. Несколько дверей. Сафонов, Ильин. За машинкой — Шура.

Сафонов. Одиннадцатый день. И Крохалева позавчера убили. Или нет, когда? Ты у меня какой день за комиссара? А, Ильин?

Ильин. Два дня. Нет, три.

Сафонов. Три? Дни через эту бессонницу мешаются. Ты вызвал этого… Васина?

Ильин. Вызвал.

Сафонов. Хороший старик, говорят?

Ильин. Говорят.

Сафонов. Он у меня начальником штаба будет, если хороший. А звание я ему восстановлю по случаю нашей полной осады. Да, Ильин, мало людей остается.

Ильин. Вали второй день нет. Неужели ее немцы взяли?

Сафонов. Не хочу я этого слышать.

Пауза.

Нет, ты мне скажи, почему мужики такие сволочи? Девка вызывается в разведку идти, а вы молчите.

Ильин. Женщине легче. Я могу пойти, если надо. Только толку меньше будет.

Сафонов. Это верно. А писателя вызвал?

Ильин. Вызвал.

Сафонов. Я его хочу начальником особого отдела.

Ильин. А разве Петров… ведь еще вчера вроде был совсем…

Сафонов. Что совсем? Умер. Вот тебе и совсем. Шура его вылечить обещала, а не вылечила, соврала.

Шура. Я около него двенадцать часов сидела. Я ему голову держала. У меня руки болят, я печатать не могу. Вот видите, как дрожат, а вы говорите…

Сафонов. Это все история. Это мы потом тебе благодарность вынесем, а теперь — не вылечила, соврала, вот что сейчас я знаю.

Открывается дверь. Входит Васин, очень высокий, сутуловатый, с бородой, в штатском пальто, подпоясан ремнем. На плече винтовка, которую он носит неожиданно ловко, привычно.

Васин. По вашему приказанию явился.

Сафонов. Здравствуйте, садитесь.

Васин. Здравия желаю.

Сафонов. Вы в техникуме военное дело преподаете?

Васин. Преподавал. Сейчас, как вам известно, у нас отряд.

Сафонов. Известно. Сколько потеряли студентов своих?

Васин. Шесть.

Сафонов. Да… Садитесь, пожалуйста. Курить хотите?

Васин (берет папироску). Благодарю. (Зажигает спичку, закуривает, дает прикурить Сафонову.)

Прикуривать тянется Ильин. Васин неожиданно тушит спичку. Ильин удивленно смотрит на него.

(Чиркает другую спичку.) Простите. Старая привычка: третий не прикуривает.

Сафонов. Блажь. Примета.

Васин. Не совсем. Это, видите ли, с бурской кампании повелось. Буры — стрелки весьма меткие. Первый прикуривает — бур ружье взял, второй прикуривает — прицелился, а третий прикуривает — выстрелил. Так что примета почву имеет.

Сафонов. Вы, я слышал, в русско-японской участвовали?

Васин. Так точно.

Сафонов. И в германской?

Васин. Так точно.

Сафонов. А в гражданской?

Васин. В запасных полках, по причине инвалидности.

Сафонов. А в германскую войну, я слышал, вы награды имели?

Васин. Так точно. «Георгия» и «Владимира с мечами и бантом».

Сафонов. А чем доказать можете?

Васин. В данное время не могу, так как с собой не ношу, а доказать могу тем, что храню.

Сафонов. Храните?

Васин. Так точно, храню.

Сафонов. «Георгия» — это ведь за храбрость давали?

Васин. Так точно.

Сафонов (после паузы). Вас Александр Васильевич зовут?

Васин. Так точно.

Сафонов. Так вот, Александр Васильевич. Хочу я вас к себе в начальники штаба взять. Как вы считаете, а?

Васин. Как прикажете.

Сафонов. Да что ж, прикажу. Как здоровье-то ваше? Можете?

Васин. Полагаю, что могу.

Сафонов. Город хорошо знаете?

Васин. Здешний уроженец. Родился здесь в тысяча восемьсот семьдесят девятом году.

Сафонов (мысленно считает). Однако старый вы уж человек.

Васин. Совершенно верно.

Сафонов. А вот опять воевать приходится.