Николай Федь - Литература мятежного века

• Название: Литература мятежного века
• Автор: Николай Федь
• Жанр: Искусство и Дизайн

---

Приведем весьма любопытный спор о судьбе России между теперешним историком и вызванным им же духом императора Петра Первого. Спор давний, но не утративший своей остроты и в наше время.

"Уж не тебе ли, вор, заказано решать участь России? - спросил Петр с мертвым оскалом, должным изображать усмешку. - Кому это дано знать? Не молчи, говори! Кому? Если у тебя сила провидеть тьму времен, говори смело!"

"- Ты, государь, Россию к европейским меркам тянул, - медленно заговорил Одинцов, стараясь обдумывать каждое слово. - А Россию-то за равную так до сих пор в Европе и не признали, - невыгодно такое расфуфыренной за чужой счет Европе, погрязшей навеки в торгашеском расчете! Нет, государь, невыгодно! Да и не в том грех, сила свое возьмет. Самое главное, Россия по твоей милости, государь, потеряла лицо свое истинное, все корни свои в истории обрубила, вот теперь ни то ни се, ни два ни полтора... А все потому, что в свой час ты не решился исполнить святую заповедь русского племени - не пришел на поклон к душе России, не испил глотка из родникового начала самой Волги. До тебя-то каждый, кто державу под свою руку получал, тайно исполнял сие по вечному завету... да, ты, государь, про это, поди, и не знаешь, хоть и удостоен был в свой час высшего промысла, да забыл, из души выветрилось! Вот от России скоро и совсем ничего не останется, один язык русский, да и тот в качестве северной латыни, эскимосам рецепты в аптеку выписывать... А мне все это дело приходится узаконивать в истории и доказывать, что по-другому и быть не могло. Я тебе честно скажу, не знаю, чего больше во мне - восхищения твоим гением или ненависти к тебе...

Он замолчал, хотя ему еще много чего оставалось сказать, - замолчал он, заметив перемену в глазах императора, какую-то усмешку, сразу поразившую и озадачившую.

- Что умолк? - спросил Петр почти миролюбиво. - Уж куда как заврался дальше некуда! Какой глоток, какая такая заповедь? Вот какова корысть! А? глянул он на дремавшего князя-кесаря. - Ох, куда хватил, а? А про то и не подумал, что гибель России - всему миру гибель, потому что Россия серединный столп, на своих плечах и Европу, и Азию держит. Так испокон веков было, и не тебе Божье уложение менять. Хотел бы я видеть, рухни сия опора, какая бы кровища хлынула в мир - потоп бы кровавый поднялся выше горы Арарат! - Указывая на своего супротивника, император Петр громко и радостно захохотал. - Ты всю жизнь, дьяк шелудивый, блудил с завязанными глазами, мнил себя зело ученым мужем и принимал свой блуд за историю. Зря меня из такой дали призвал - уж я-то тебя не пожалею. Это тебя, вор, не было и никогда не будет, а Россия - она до скончания земли! И я вместе с нею, - был и буду, слышишь ты, червь чернильный? Тебе голову отсечь надо! Голос Петра неожиданно притих, только глаза как бы ожили окончательно, и он на мгновение застыл, озаренный какой-то силой, и тотчас на лице у него появилась величавость и даже торжественность, хотя где-то в усах вновь затеплилась хитроватая усмешка. И тут от императора в душу Одинцова потекла леденящая вечность, и профессор заметался, затосковал, он почувствовал, что дыхание у него вот-вот пресечется.

- Нет же, нет, отрубить тебе голову слишком просто. Другая казнь ждет тебя. Повелеваем...

Кровь еще больше замедлилась в жилах у профессора, он хотел протолкнуть воздух в грудь - и не смог, он лишь видел, как откуда-то возник писец, осторожно шмыгнул красным носом и приготовился увековечить на гербовой бумаге грозные слова императора.

- Повелеваем, - повторил Петр непререкаемо, - явиться сему ученому вору в свет Божий еще раз через два столетия в граде Москве, дабы мог он убедиться в своей гнусности к Русской державе, дабы мог узреть, как все его дела и замыслы бесплодно рушатся, и дабы все его родичи и потомки проклинали час, когда явились в мир от его подлого семени...

Указ сей выполнить с великим тщанием... а теперь вон его! - приказал император".

Спустя четыре года выйдет в свет роман "Число зверя", в котором эта тема будет рассмотрена на примере новейшей истории.

***

Ранее уже говорилось о том, что проблема России, национального характера, а отсюда народности литературы постоянно находится в центре пристального внимания художника, вместе с тем является тем оселком, на котором оттачивается и выверяется его отношение к искусству вообще. И, быть может, он наиболее последователен в стремлении осознать существо отечественной словесности в ее слиянии с корневой системой народного духа и вечно бурлящей его стихией. Здесь он идет в фарватере классики, соотнося ее опыт с новыми условиями общественного и литературного развития. В 1859 году И.С. Тургенев, отмечая огромные заслуги Пушкина перед русской литературой, говорил: "А между тем как наш великий художник (Пушкин), отвернувшись от толпы и приблизившись, насколько мог, к народу, обдумывал свои заветные творения, пока по душе его проходили те образы, изучение которых невольно зарождает в нас мысль, что он один мог бы одарить нас и народной драмой, и народной эпопеей, - в нашем обществе, в нашей литературе совершались если не великие, то знаменательные события".

Соглашаясь с мыслью Тургенева о значении для писателя истинного постижения народной души, Проскурин подчеркивал, что такое возможно лишь при полном слиянии души художника с душою народа. Именно состояние народной души и кипящие в горниле истории противоречия, не только определяют появление титанов духа, но как бы наделяют их способностью создавать особый мир, окрыленный национальной идеей. В ответственности за свое слово наши классики исходили из народных идеалов, на которых лежат отблески будущего. В силу своего недюжинного интеллектуального и культурного багажа они отлично понимали, что дело не в верчении вокруг того или иного предмета, а в самой истине, и подтвердить или отринуть ее может только время: они знали, что высшая формула творчества заключена в необходимости будущего и что только будущее прочно ставит все на свои места.

Жизнь и судьба русского народа - главный предмет художественных исканий и философских раздумий и, как уже отмечалось нами, стержневая тема творчества художника. Это общепризнанно, хотя в полной мере еще не осознан феномен Петра Проскурина и не оценено по достоинству значение его художественных открытий для развития отечественной культуры. Между тем, в последние десятилетия проблема народности в ее настоящей сути стала заметно выветриваться из литературы, пока в конце концов не была вытеснена изображением жизни плаксивых, обиженных судьбой простолюдинов. Писатели, а вслед за ними критики по причине сужения их общего кругозора и незнания, а, стало быть, не понимания советского крестьянства, судили о нем вкривь и вкось, не принимая во внимание, что оно, крестьянство, было и остается сутью народа. А такие его важнейшие и сложнейшие вопросы, как самосознание деревенского жителя - оказались неподъемными для огромного большинства так называемых писателей-деревенщиков. Тому причиной были как субъективные, так и объективные обстоятельства.

Если внимательно присмотреться к нынешнему художественному процессу, можно заметить, что, отрекшись от основополагающего народного начала, писатели поколебали и идею культурной национальной общности, тем самым способствуя дроблению литературы по р е г и о н а л ь н о м у признаку (Сибирская литература, литература Русского Севера и другие), угрожающему ее измельчанию и вырождению в конце концов. Правду сказать, теперь произошло нечто подобное тому, что в некотором роде характеризовало начало прошлого века, а именно: некий всплеск региональной областнической литературы. Разница, в том, что тогда это была болезнь роста, а теперь - признак оскудения и распада.

Странно, но факт: народность, к чему стремилась и чем справедливо гордилась классическая русская литература ХIХ века, несущая на себе печать дворянской идеологии, предается забвению писателями ХХ столетия, вышедшими из трудовой среды и на первых порах поразившими мир именно народными характерами и воспеванием животворных идеалов народа. Поистине было бы не диалектично представлять себе исторический процесс, как развивающийся гладко и прямолинейно, без ухабов и без больших порою скачков назад.

Как бы то ни было, Петр Проскурин возвращает русской словесности утраченную ею коренную особенность художества - народность. Он широко смотрит на данную проблему, памятуя о ее коренных специфических особенностях. Отсюда постоянные размышления о многообразии мира и народа, как движущей силе истории, о национальном характере и судьбе Отечества, отсюда же его инвективы против разрушителей основ народного бытия. Нет, не перевелись еще заботники русской земли и всего что ни есть достойного в этом мире! Не иссякла мудрость, не померкли краски талантов, близко стоящих к недрам народа. В основе каждой формации, каждого явления, размышляет художник, лежит свое особое движение, свой особый опыт, связанный в то же время со всем многообразием мира и жизни развитием этой жизни. И литература не возникла из ничего, а для ее движения и развития требуется определенная среда, исторически обозримая протяженность, наработанное тысячелетиями особое, свойственное лишь человеческой природе.