Елена Кассирова - Кремлевский фантомас

• Название: Кремлевский фантомас
• Автор: Елена Кассирова
• Издательство: Захаров
• Жанр: Иронический детектив
• Год: 2002
• ISBN: 5-8159-0261-6

Костин родной Дом на набережной был той же замуровкой с мертвечиной. Кто-то выпрыгнул из окна, кто-то сдавал квартиры и пропадал, бывшие вожди не жильцы, иностранцы и нувориши одномерны, как роботы. Жили рядом два типа неплохих, но верхний, друг детства Аркаша Блевицкий, спился и мечтал о бабе с деньгами, а новый сосед Леонид Иванович Иванов занимался компьютерным обеспечением и на выходные летал к сыну-школьнику в Итон.

---

У КДС тетки навстречу уже не шли, зато Костю обгоняли гуляющий народ и туристы.

Подходя к собору, Котя сунул руки в карманы за мелочью. Денег не было, был скатанный бумажный шарик. Костя вынул, развернул.

Билетик в Оружейную палату от 17 июля сего года. Куртка-наркокурьерка, он же чувствовал, – чужая. В прихожей впотьмах Костя схватил Октябреву – такую же. Конечно! Не хватает того банного билетика и купальной шапочки! Вот тебе и раз! А ведь прикидывался правдолюбцем!

Костя перекрестился, вошел в собор, встал и застыл с остальными.

17 июля. Кража. Билет в Оружейку. В Октябревой куртке.

А Маняша там с ним. Или, может, она ушла к бабушке? Да нет, не ушла: не очнулась еще.

Костя, как робот, вышел из храма и пошел. По Кремлю не бегают. Костя все же побежал, неприличный бег стараясь выдать за ходьбу.

Встречные смотрели с удивлением. Все плыли уже в одном-единственном направлении – навстречу Косте, в собор.

На Троицком мосту встречное течение стало сплошным потоком. Точно вместе разом татарва, ляхи, казаки, Минин с Пожарским и француз. Сквозь них не пробиться.

Впритирку к стене, перебирая руками кирпичные зубцы, потому что подкашивались ноги, Костя пробивался к выходу.

– Не надо нервничать, нервничать не надо, – сказал ему нарядный благодушный человек, которого он задел.

Наконец Костя помчался, как можно мчаться на ватных ногах.

От этих ног зависела сейчас чужая жизнь.

Нельзя было даже схватить тачку.

Объезжать у Манежа – дольше.

Перебежав на свою сторону, ловить на мосту – бессмысленно.

Бегом! Домой!

Галоп, паника, пустота в голове. И, как ни странно, вопрос: тут что-то не так, почему?

Маняша – самая несчастная, самая беспомощная дура!

Подъезд. Лифт. Фомичевская дверь. Дзинь. Октябрь:

– Чё?

– Где она?

– У бабки, что ль?

Вниз. Костя влетел к себе. Прыжок. Прыжок. Дверь.

У раскрытого шкафчика шла борьба. Маняша налегла на бабушку и сдавливала ей шею красной банданой. Отставленные локти торчали почти мертво. Подбородок она уперла бабушке в макушку.

Бабка слабо дергалась и издавала «х», «х», словно выхаркивала кость. Рядом на полу валялась обувная коробка «Ганц Элеганц». Мятая крышка в стороне, брильянты рассыпаны, из коробки, из газетных комков блестит рубин-карбункул.

С дикой – с перепугу – силой Костя снял Маняшу с бабки и дернул с бабкиной шеи жгут.

Бабка дышит. Осела на пол.

Костя дотащил до кровати. Жива. Костя оглянулся.

Маняшу он не узнал. Лицо ее было неестественно белым. На нем три щели – глаз и рта.

Увидишь – не забудешь.

– Подавис-с-сь! – с присвистом выпустила нижняя щель.

Костя загородил бабушкину голову.

– Тьфу мне на всё! – Маняша собрала во рту слюни, плюнула на пернач и пхнула коробку ногой.

– Что? Поимела я вас, новые суки? – она подошла к окну, взлезла на подоконник, где Костя когда-то рассматривал муравья, пригнулась и шажком сошла в воздух.

Звука от падения не послышалось.

Костя подошел к окну и глянул вниз. Маняша лежала плашмя на асфальте между «Субару» и «Крайслером». Ее руки и ноги были вытянуты и сжаты, как по стойке «смирно». Она упала смирно, как жила.

Костя зачем-то бросил ей вниз красный платочек.

31 УТОЧНЕНИЕ АБСОЛЮТНОЙ ИСТИНЫ

Когда на следующее, праздничное, утро у Кости собрались гости, бабушка чувствовала себя почти хорошо.

Клавдия Петровна возлежала царицей, в нарядном халате.

Пришли участковый Овсянников, Дима Минин и Соловьев с Семеновым. Появился даже шеф их, полковник Колокольников. Он смотрел на Костю, не скрывая изумления: кто, мол, он такой, благодаря кому получу я теперь генерала?

Следователи уже относились к Касаткину как к своему. Говорили они с ним по-товарищески. В конце концов, Костя почти стал их коллегой.

Брюханов, Иванов; Потехины, Блевицкий с бабой и приятелем, старухи-маршальши из соседних подъездов и Джозеф Роджерс казались и вовсе родней. Костя позвонил одному Аркаше – а нахлынуло полдома, точно ждали.

До ночи заглядывали соседи, которых Костя уже и не знал по имени. Это были, по выражению Маняши, «новые суки». Костя замечал их во дворе, в «Жигулях» и «Шевроле». Что ж, о Фантомасе думал один Касаткин.

Про смерть Лидии и Маняши уже знал весь дом.

Костя начал рапорт с момента, как пошел на праздничную службу в Октябревой куртке.

– Ну да, – вставил Бодайбо, – щас все в одном и том же ходят, а с ихней х…бой лампочкой спутаешь шубу с трусами.

– Я, – продолжал Костя, – нашел в его кармане билетик в Оружейку. А я знал, что Бодайбо приехал в Москву раньше, чем вернулся к своим женщинам.

– Ну, – признал Октябрь. – Погулял я выходной у одной…

– Я так и подумал. А потом я подумал: нет, слишком просто… А ведь потому и правда, что просто. Но в соборе я еще не собрался с мыслями. Я решил: Бодайбо хотел отравить Маняшу, потому что она узнала что-то. Целил в Маняшу, попал в мамашу. И, значит, теперь он исправит прокол. Припомнил я вам, Октяб Георгич, баню и шапочку. Отсталая деревня, думаю, и жмот. До сих пор пользуется советским ширпотребом.

– Эх, ты, Константин.

– Ну да, дал я маху. Зато я примчался вовремя.

Желавшим подробностей Касаткин вкратце описал безобразную сцену.

Костя показал банную квитанцию и сохраненный Октябрем чек на костюм.

– Ночью, – объяснял Костя, – после всего, я обдумывал и понял. Не мог Бодайбо сунуть музейный билетик в куртку: она куплена позже билетика. И перекладывать его из кармана в карман Бодайбо не стал бы. Он не выкинул его, потому что билетик не попался ему на глаза. Билетик взяла Маняша и сунула ему в куртку сама. Она, таким образом, устроила улику. И куртку она повесила нарочно на тот крючок сбоку, на который повесил свою я. Она ловко рассчитала. В кармане Октябревой куртки я найду билет в Оружейку – лучший вешдок!

А ведь всё уличало именно Фомичеву. Я и раньше смотрел, но не видел. Я думал о другом… Ну, ладно, – спохватился он, покраснев. – Этой ночью я разложил всё по полочкам. Одни ноги ее чего стоят. Но это тоже ладно.

– Нет, не ладно, – вмешался Соловьев. – Эти ее черные башмаки Пелагея Панявина узнала в музее. Мы говорили с Крутиковой. Панявина ей рассказала. Она мыла полы и привыкла смотреть на ноги. Фомичева приходила в усах и мужском костюме. Мамашу в черном кудрявом парике она брала с собой и раньше, однажды в магазин, и теперь сюда. Хотя она и не рассчитывала, что уборщица сядет у дверей зала на подмену дежурной. Панявина увидела – обомлела. Сказала сотруднице: «Наша барышня того. И старая туда же». Крутикова говорит: Панявина назвала Фомичеву-дочь «трисвиститкой».

«Значит, с ментами, – грустно подумал Костя, – Ху-ху-ху, стукачка советская, была откровенней, чем со мной».

– Плохой я сыщик, – вслух сказал он.

– Какой есть, – утешил вдруг Колокольников. – Давай, продолжай. Всё верно.

– Я, – продолжал Костя, – понял уже, что няня Паня что-то знала. Она намекала и хихикала. Значит, она, конечно, поделилась с Порфирьевой. Старухи – тоже советские. Они привыкли бояться и помалкивать. А между собой они, понятно, шушукались. Дошушукались.

Короче, наследники там ни при чем.

Няне Пане в чашку Маняша сыпанула отравы, пока все смотрели Катиного Гау. С Розой на другой день чайный номер, видимо, не прошел – Розу Фомичева удавила.

– Она же ушла раньше нас, – сказал Иванов.

– Она сделала вид. Она засела в шкафу в передней. Дожидалась. Я тогда понял, что со шкафом не в порядке. Когда потом я вбежал, то голову, как всегда, отвернул, а стукнулся всё равно – створка была приоткрыта. Что кому в этом гробу было делать?

– Да уж, нечего, – согласился Блевицкий. – Эти шкафы – тараканники. У меня такой же.

– И у бабушки. Раньше по шкафам лазила Тамара. Потом был скандал, и Тамара показывала, что на шкафы плюет. Фомичева, конечно, могла вернуться к Порфирьевой позже, но был риск, что, пока она дозвонится и достучится, услышат соседи.

Конечно, это всё косвенные улики. Теперь и не докажешь. И прийти в парике и плаще в магазин может кто угодно.

– Тряпки у Фомичевой нашли, – вставил Соловь­ев. – И парики – один кудрявый. Ты скажи про кольт.

– Ну, да, ваш любимый вещдок. У них он остался от Фомичева. Я знал. Говорю же, я думал не о том. Даже когда в бабушкином шкафчике я нашел коробку, сказал себе: спрятать могла одна Маняша, значит – не она! Ну и логика!

Я, кстати, приписывал Фантомасу всё, что вообще было. Чуть ли не шахтерские дела. Бомжа и Вилю-дебила тоже. А ведь выяснилось – эти погибли своим путем. И «Крайслер» был чужой, не Потехиных.

Оперы кивнули.

– Хотя, – заметил Костя, – бомж – свидетель барахляный. Он только и твердил: баба с хвостом, а лицо видел вряд ли. А Виля, может, и рассказал бы, как Маняша выходила из подвала. Виля с Хабибуллиным говорили мне что-то. Но они говорят бестолково. Сразу не поймешь. Виля чаще всего бредит. А Хабибуллин вообще говорил про мужика. Я не сообразил: у него же мужской род – женский, и наоборот.