Карлос Кастанеда - Путешествие в Икстлен

• Название: Путешествие в Икстлен
• Автор: Карлос Кастанеда
• Жанр: Зарубежная классика

---

- И это все! Я сам приехал из...

Он не дал мне закончить.

- Знаю, знаю, - сказал он. - ты есть тот, кто ты есть, оттуда, откуда ты есть. Так же как я - яки из Соноры.

Его глаза были очень яркими, а его смех странно беспокоящим. Он заставлял меня чувствовать так, как если бы поймал меня на какой-то лжи. Я испытал любопытное ощущение вины. У меня было чувство, что он знает что-то, чего я не знаю или не хочу говорить.

Мое странное раздражение росло. Он, должно быть, заметил его, потому что спросил, не хочу ли я поесть в ресторане в городе.

По пути назад к его дому и затем ведя машину в город, я почувствовал себя лучше, но полностью не расслабился. Каким-то образом я чувствовал, что мне что-то угрожает, хотя и не мог найти причину.

Я хотел ему купить пиво в ресторане. Он сказал, что никогда не пьет, даже пиво. Я засмеялся про себя. Я не поверил ему. Друг, который свел нас, говорил мне, что "старик большую часть времени находится не в себе". Мне действительно не было дела до того, лжет он или нет о выпивке. Он мне нравился. Было что-то умиротворяющее в его личности.

Должно быть, на лице у меня отразилось сомнение, потому что затем он стал об'яснять мне, что он пил в молодости, но затем однажды просто бросил это.

- Люди вряд ли даже понимают, что мы можем выбросить из нашей жизни все что угодно в любое время. Просто вот так. он щелкнул пальцами.

- Ты думаешь, что можно бросить курить или пить так легко? - спросил я.

- Конечно! - сказал он с большим убеждением. - курение и пьянство - это ничто, совсем ничто, если мы хотим их бросить.

В этот момент автоматическая кофеварка, в которой кипела вода, издала громкий пронзительный звук.

- Слышишь это! - воскликнул дон Хуан с сиянием в глазах. - кипяток согласен со мной.

Затем он добавил после паузы:

- Человек может получать согласие от всего вокруг него.

В этот критический момент кофеварка издала поистине гортанный звук. Он взглянул на кофеварку и сказал: благодарю вас, - кивнул головой, а потом расхохотался.

Я опешил. Его смех был немножко чересчур громкий, но мне искренне все это нравилось.

Затем моя первая реальная сессия с моим "информатором" закончилась. Я сказал ему, что мне нужно навестить некоторых друзей, и что я был бы рад повидать его снова в конце следующей недели.

- Когда ты будешь дома? - спросил я.

Он пристально рассматривал меня.

- Когда ты приедешь, - заметил он.

- Я не знаю точно, когда я приеду.

- Тогда просто приезжай, не заботься.

- Но что, если тебя не будет дома?

- Я буду там, - сказал он, улыбаясь, и пошел прочь.

Я побежал за ним и спросил его, не будет ли он возражать, если я привезу с собой фотоаппарат, чтобы сфотографировать его и его дом.

- Об этом не может быть и речи, - сказал он с гримасой.

- А как насчет магнитофона? Будешь ты возражать против этого?

- Боюсь, что и такой возможности тоже нет.

Я почувствовал себя раздраженным и стал горячиться. Я сказал, что не вижу логической причины его отказа.

Дон Хуан отрицательно покачал головой.

- Забудь это, - сказал он с силой. - и если ты еще хочешь видеть меня, никогда не говори об этом опять.

Я выставил последнее слабое возражение. Я сказал, что фотоснимки и магнитофонные записи являлись бесценными для моей работы. Он сказал, что есть только одна вещь, которая бесценна для всего, что мы делаем. Он назвал ее "дух".

- Нельзя обойтись без духа, - сказал он. - а у тебя его нет. Горюй об этом, а не о фотоснимках.

- Что ты..?

Он прервал меня движением головы и вернулся на несколько шагов.

- Обязательно возвращайся, - сказал он мягко и помахал мне на прощание.

Глава 2. Стирание личной истории. Четверг, 22 декабря 1960 года

Дон Хуан сидел на полу около двери своего дома спиной к стене. Он перевернул деревянную молочную флягу и попросил меня садиться и чувствовать себя, как дома. Я предложил ему пачку сигарет, которую я привез. Он сказал, что не курит, но подарок принял. Мы поговорили о холоде ночей в пустыне и на другие обычные темы.

Я спросил его, не мешаю ли я его нормальному распорядку. Он взглянул на меня с какой-то гримасой и сказал, что у него нет никакого распорядка и что я могу оставаться с ним до вечера, если хочу.

Я приготовил несколько опросных листов по генеалогии и родовым отношениям, и я хотел заполнить их с его помощью. Я составил также по этнографической литературе длинный список культурных черт, которые, как считалось, присущи индейцам этого района. Я хотел пройтись по списку вместе с ним и отметить все вопросы, которые были знакомы для него.

Я начал с опросных карт родовых отношений.

Как ты называл своего отца? - спросил я.

- Я называл его папа, - сказал он с очень серьезным лицом.

Я почувствовал легкое раздражение, но продолжал, думая, что он не понял.

Я показал ему опросный лист и об'яснил, что один пропуск там оставлен для отца, а один - для матери. Я привел пример различных слов, которые используются в английском и испанском языках для того, чтобы называть отца и мать.

Я подумал, что, может быть, мне следовало начать с матери.

- Как ты называл свою мать? - спросил я.

- Я называл ее мама, - заметил он очень наивным тоном.

- Я имею в виду, какие другие слова ты использовал для того, чтобы назвать своего отца или мать? Как ты звал их? сказал я, пытаясь быть терпеливым и вежливым. Он почесал голову и посмотрел на меня с глупым выражением.

- Ага, - сказал он. - тут ты меня поймал. Дай-ка мне подумать.

После минутного замешательства он, казалось, вспомнил что-то, и я приготовился записывать.

- Ну, сказал он, как если бы он был захвачен серьезной мыслью. - как еще я звал их? Я звал их эй-эй, папа! Эй-эй, мама!

Я рассмеялся против своего желания. Его выражение было действительно комичным, и в этот момент я не знал, то ли он был очень хитрый старик, который морочил мне голову, то ли он был действительно простачком. Используя все свое терпение, я об'яснил ему, что это очень серьезный вопрос и что для моей работы очень важно заполнить все эти бланки. Я старался, чтобы он понял идею генеалогии и личной истории.

- Как звали твоего отца и твою мать? - спросил я. Он взглянул на меня ясными и добрыми глазами.

- Не трать время на эту муру, - сказал он мягко, но с неожиданной силой.

Я не знал, что сказать. Казалось, кто-то другой произнес эти слова. За секунду до этого он был ошарашенным глупым индейцем, чесавшим свою голову, и уже через мгновение он сменил роль. Я был глупым, а он смотрел на меня неописуемым взглядом, в котором не было ни раздражения, ни неприязни, ни ненависти, ни сожаления. Его глаза были добрыми, ясными и пронизывающими.

- У меня нет никакой личной истории, - сказал он после длинной паузы. - однажды я обнаружил, что не нуждаюсь больше в личной истории, также как пьянство, бросил ее.

Я не совсем понял, что он хотел сказать. Неожиданно я почувствовал себя неловко, под угрозой. Я напомнил ему, что он заверил меня в том, что я могу задавать ему вопросы. Он повторил, что он совсем не возражает против этого.

- У меня больше нет личной истории, - сказал он и взглянул на меня испытующе. - я бросил ее однажды, когда почувствовал, что в ней нет больше необходимости.

Я уставился на него, пытаясь найти скрытое значение его слов.

- Но как можно бросить свою личную историю? - спросил я в настроении поспорить.

- Сначала нужно иметь желание бросить ее, - сказал он, - А затем следует действовать гармонично, чтобы обрубить ее мало-помалу.

- Но зачем кто-либо будет иметь такое желание? воскликнул я.

У меня была ужасно сильная привязанность к моей личной истории. Мои семейные корни были глубоки. Я честно чувствовал, что без них моя жизнь не имела бы ни цели, ни длительности.

- Может быть, тебе следует рассказать мне, что ты имеешь в виду под словами бросить личную историю, - сказал я.

- Разделаться с ней, вот что я имею в виду, - заметил он, как отрезал.

Продолжал настаивать, что не понимаю этого.

- Ну, возьмем тебя, например. Ты - яки, ты не можешь изменить этого.

- Разве я - яки? - спросил он, улыбаясь. - откуда ты знаешь это?

- Правда! - сказал я. - я не могу этого знать наверняка. Это так. Но ты знаешь это, и именно это имеет значение. Именно это делает личную историю. - я чувствовал, что загнал его в угол.

- Тот факт, что я знаю, являюсь я яки или нет, не делает его личной историей, - заметил он. - лишь тогда, когда еще кто-либо знает о нем, он становится личной историей. И уверяю тебя, что никто никогда этого не узнает наверняка.

Я кое-как записал, что он сказал. Я перестал записывать и взглянул на него. Я не мог составить представления о нем. Мысленно я пробежал через свои впечатления о нем. Загадочным и беспрецедентным образом он взглянул на меня во время нашей первой встречи. Очарование, с которым он утверждал, что получает согласие от всего, что его окружает, его раздражающий юмор и его алертность, его явно глупый вид, когда я расспрашивал его о его отце и матери, а затем эта неожиданная сила его утверждений, которые сразу отбросили меня.