Георгий Демидов - Без бирки

• Название: Без бирки
• Автор: Георгий Демидов
• Жанр: Русская классическая проза

---

По обеим сторонам дороги выстроились солдаты с автоматами и почти на каждый десяток этих солдат один из них держал на поводке овчарку. Позади этапа и несколько поодаль от него дорогу перекрывал пикет из нескольких солдат с винтовками и двумя "дегтярами" на рассошках.

Сидящие на земле пятерки заключенных по команде вставали, подходили к столику и становились к нему в очередь. И каждый в порядке этой очереди произносил нечто вроде рапорта, начинающегося со слов: "Заключенный, личный номер такой-то..." Затем следовала фамилия, имя, отчество, год рождения, статья, срок и прочие "установочные данные заключенного", его "позывные", как их называли в лагере. Все это, кроме "личного" номера, для старых лагерников было делом привычным. Но на номере, хотя его можно было считать с собственного колена или шапки, чуть не все эти люди сбивались и путались, как путались когда-то на своих "позывных". Таково действие психологического отвращения.

Однако начальник здешней учетно-распределительной части, молодой старший лейтенант с писарскими усиками добивался, чтобы ритуал представления заключенного своему новому начальству соблюдался в точности. Свою службу в лагере бывший штабной только еще начинал и власть над людьми, из которых многие были более чем вдвое старше его, ему явно нравилась. Сбивавшихся ретивый лейтенант заставлял отойти от стола, подойти снова и с самого начала повторить унылую тираду. Повторно у большинства она получалась еще хуже. От чувства унижения у некоторых срывался даже голос и они начинали путать уже все, включая статью, по которой был осужден и год своего рождения. В таких случаях начальник УРЧ делал насмешливые замечания по адресу путаника-недотепы с явной претензией на колкость и остроумие. Когда, например, ка-шестьсот тринадцатый, тот старый агроном, которому в дороге сулили надеть наручники, все забывал начать свой рапорт со слова "заключенный", начальник спросил его сколько лет он уже сидит в лагере? Двенадцать, - ответил агроном. - И жалуешься, небось, что срок велик! А вот того, что находишься в заключении, никак запомнить не можеть... Старик закусил губу, а стоявшие рядом надзиратели осклабились. - Ничего, у нас запомнит... - протянул начальник берлаговского конвоя, тот самый, который заставил пятиться на вершину сопки итээловский газик.

После отметки в картотеке заключенных тщательно обыскивали, хотя никакой практической необходимости в этом не было, их также тщательно уже обыскали конвойные перед посадкой в машины. Но, во-первых, это был ритуал, как бы подчеркивающий сухость и официальность отношений внутренней и внешней охраны, во-вторых, у заключенных отбирались сейчас "не положенные" в спецлаге вещи. К ним принадлежали все предметы "вольной" одежды, включая нижнее белье, все письменные принадлежности, книги и даже письма и фотографии из дому. Правда, письма и карточки отбирались с обещанием вернуть их после какого-то просмотра, но судя по тому, как их бросали на снег, было очевидно, что все бумаги просто выбросят или сожгут.

Канитель сдачи-приема тянулась страшно медленно. Наступили сумерки, которые приблизила еще плотная шапка свинцово- серых облаков, которая к вечеру нахлобучилась еще ниже на вершины окрестных сопок. В распадке, в котором приютился ОЛП № 12 становилось почти темно и его зона вызывающе вспыхнула всеми своими огнями. Вдоль, длинной еще темной полосы сидящих на дороге людей, лег луч прожектора с вышки у вахты. Все заключенные сидели в одной и той же позе, уткнувшись лицом в колени, схваченные руками. В эту позу их согнул, становившийся уже весьма чувствительным, холод, душевная подавленность, мучительная пустота в желудке, а теперь еще и этот нахальный свет прямо в глаза.

Время от времени, по мере уменьшения числа этапников на снегу, их заставляли подняться и на несколько шагов подойти ближе к лагерю. Соответственно короче и плотнее становились и ряды солдат по сторонам. Но если заключенные от холода все больше сжимались, то тут от того же холода, скуки и желания есть началось шевеление и притоптывание. В дороге было веселее, так как там почти всегда существовала возможность проявить служебное рвение при помощи окрика, размахивания "бруслетами" или автоматом. А повод для этого подневольные пассажиры грузовиков давали часто. То кто-нибудь из них из-за онемевшей ноги пытался переменить позу, то шепотом обращался к соседу, то слишком внимательно "зыркал" по сторонам. И во всех этих случаях можно было свирепым голосом прокричать номер нарушителя, считывая его с тряпки на арестантском колене или шапке. Такое развлечение сочеталось со служебной практикой и демонстрацией своей преданности долгу бойца Советской Армии. Но сейчас, хоть убей, придраться было решительно не к чему. Враги народа застыли в своих скрюченных позах чуть не под стать мертвецам. Солдаты томились.

Но вот, в дальнем конце оцепления этапа партии с автоматами насторожились, а одна из собак заурчала. Из рядов сгорбленных фигур на дороге послышалось какое-то невнятное бормотание сначала одного, а потом и нескольких голосов, похожее на приглушенный спор. Никто, однако, не пошевелился. Поэтому установить, кто же именно нарушил приказ об абсолютном молчании было нельзя и младший сержант, начальник отделения был вынужден ограничиться только грозным окриком: "Прекратить разговоры!"

Бормотание стихло. Но через несколько минут кто-то в том же ряду резко вскочил на ноги. Соседи нарушителя, схватив его за полы бушлата, заставили опуститься на место: - Совсем чокнулся, Кушнарев! Хочешь, чтобы из-за тебя и нас перестреляли? - Начальник отделения, однако, уже заметил его номер: Же-триста восемнадцатый, выйти из строя! - Однако теперь же-триста восемнадцатый съежился на своем месте и не выходил. Очевидно это был истеричный тип, под влиянием мгновенного нервного импульса сначала совершивший нарушение, а потом испугавшийся его последствий, но младший сержант уже выхватил из кармана наручники.

- Кому приказано, же-триста восемнадцатый?

- Выходи, Кушнарев! - шипели соседи нарушителя, - выходи, хуже ведь будет...

Кушнарев робко поднялся на ноги и двинулся к краю ряда. Но тут при виде направленных на него автоматных дул, его охватил новый приступ истерии: Стреляйте! - закричал жэ-триста восемнадцатый, наступая на ближайшего солдата с автоматом, который от неожиданности попятился, - Мне все равно, стреляйте!

- Ткачук, Барса! - крикнул начальник отделения. - Больной он, гражданин начальник... - попытался заступиться за Кушнарева кто-то из сидящих на снегу. - Разговоры! Больные в больнице! - Подбежал солдат с собакой: - Барс, взять! - Огромная овчарка с глухим рычанием бросилась на нарушителя и сразу же сбила его с ног. Послышался треск раздираемой материи. Собака входила в раж и захлебывалась от злости, рвала в клочья и без того изодранный бушлат Кушнарева.

- Отставить! - Ткачук с трудом оттащил Барса. - А ну, поднимайся! пнул сержант сапогом в бок нарушителя, лежавшего на снегу с прижатыми к лицу руками. Тот, пошатываясь встал на ноги. - Руки! - завел назад руки и начальник отделения довольно ловко защелкнул на них наручники. - Садись вон там! - Два солдата, подталкивая Кушнарева в спину прикладами, отвели его немного в сторону. Теперь одна из понурых фигур темнела на снегу уже по другую сторону шеренги конвойных. Рядом с ним рычал и скалился на поводке собаковода Барс. Эпизод был мелкий, начальство у ворот не обратило на него внимания.

Муштра и шмон продолжались, но дело подвигалось еще медленнее, чем прежде, так как теперь принимали уже новичков, только что привезенных с Материка. Большинство были не русскими, и чтение длинного шифра своих позывных многим из них не давалось почти совсем. У людей еще недавно живших дома была масса недозволенных в лагере вещей, возня с которыми сильно задерживала приемку. Кроме того в Ногаево новичкам выдали новые бушлаты и телогрейки, но еще без номеров. Теперь один из надзирателей в тех местах, где они должны были красоваться, вырезал ножницами огромные дыры. Завтра же сами заключенные залатают эти дыры прямоугольными латками со своими номерами, которые им выдадут в зоне. Дыра на месте самовольно споротого номера неплохо его заменяла. Мало что изменила бы даже серая латка на месте прорехи, слишком показательным было бы ее место. Мысль современных тюремщиков направлял опыт старой каторги,  на которой бубновые тузы не нашивались на арестантские халаты, а вшивались в них.

Тоже уже уставший от однообразно покорного и столь же однообразно бестолкового поведения принимаемых арестантов начальник УРЧ оживился, когда к его столу подвели последнего из сегодняшнего этапа. Вид у него был измученный и как-то по особенному угрюмый. Изодранный Барсом Бушлат третьего срока имел только одну пуговицу. Жалкий вид этого человека совсем не соответствовал надетым на него наручникам. Вся фигура Кушнарева выражала страшную подавленность, потухшие глаза глядели исподлобья, но выражали теперь только затаенную тоску и усталость.