Аркадий Славоросов - Опиум

• Название: Опиум
• Автор: Аркадий Славоросов
• Издательство: Товарищество "Знак", ИД "Юность"
• Жанр: Поэзия
• Год: 2005

---

Игрушка

Сердце просто капля киновари
В полночь на Суворовском бульваре.
Светофор. Амброзия. Не спится.
Зренье ночью, как стальная спица.
С посошком сквозь мёртвые посады,
Свысока прищурились мансарды,
Бесится хипесница-поземка,
Дышит паром спящая подземка,
И никто не ждёт в колодцах окон.
Эта полночь, как стеклянный кокон.
И поди гармонию нарушь-ка,
Пигалица, спутница, подружка,
От подъезда и до поворота,
Где сквозят Никитские ворота
Злой тоской, что свойственна подросткам.
Ты умрёшь за третьим перекрёстком,
Сгинешь среди алефов да ижиц
В амнезии телефонных книжиц,
В галереях веры календарной,
Благородной, но неблагодарной.
Я останусь где-то вне и между
За ушком чесать свою надежду.
Но когда в глаза заглянет длинно
Злополучный Ангел Лизергина
В тишине почти что госпитальной
Я достану с полки шар хрустальный,
Я встряхну игрушку из Давоса,
И посыплет снег на город косо.
А под снегом, под бесплотной пеной
Ты да я в замкнувшейся Вселенной.
Вот и время, детка, вот и место,
Праведница, странница, невеста.
Господа насмешливая милость.
Даже папе Борхесу не снилась
Истины стеклянная игрушка,
Пигалица, вестница, подружка
В полночь на Суворовском бульваре.

Сердце только капля киновари.

Ноябрь

Наволгшая птица взбивает пахту
Осеннего неба. И скушно во рту
От горького чая, и ночь невзначай
Подступит к глазам. Не спеша, изучай
Процесс трансмутации ранней зимой —
Стирание граней меж светом и тьмой.
И зверь цвета сумерек, маленький бог,
Мяукает строго, струится у ног.
Ничтожного снега блеснёт чешуя,
И мёртвые губы прошепчут: «Но я…»
И от равнодушия скулы сведёт.
Но снова придёт, разговор заведёт
Сестра электричества и нищеты —
Бессонница в платье из блёклой тафты,
Целует в глаза и зевает: «Хандра!
Неплохо бы и не дожить до утра»
А утро — лишь мутный кристалл H2O.
Но куришь, но ждёшь неизвестно чего,
Как ждёт дезертир восклицания «Пли!»,
Чтоб губы испачкать в морозной пыли.

Смоляное чучелко

В темноте ни лучика:
Видно, смерть близка.
Смоляное Чучелко
Дышит у виска.

Что-то ты сегодня скис,
Хитроумный братец Лис.

Ты хотел его обнять,
Глядь, и лапок не отнять.
А хотел поцеловать —
Вот и губ не оторвать.
Ты хотел его убить —
Кулака не отлепить.
Ты хотел бежать тотчас,
Только хвост в смоле увяз.

Не отыщешь ключика,
Не обрежешь нить.
Смоляное Чучелко —
Некого винить.

Так и жить тебе в смоле
На цветущей на земле.

Ты хотел его понять,
Только рук не оторвать.
Ты хотел его любить —
Только губ не отлепить.
Ты хотел его простить,
Да хвоста не отцепить.
Умереть хотел и враз
Окончательно увяз.

Веселей попутчика
Сыщешь ты едва ль.
Смоляное Чучелко —
Никого не жаль.

…И смеётся надо мной
Чёрный будда смоляной.

(В земле от Курил до Польши)

В земле от Курил до Польши,
Где даже вода — кристалл,
Мне нечего дать вам больше,
Я всё уже вам отдал.

Остались мандраж похмельный
Да тоненький голосок.
Я только сосуд скудельный,
А воду впитал песок.

Возьмите меня! Разруха
Одна сторожит в саду.
Рабу не отрежут ухо
И даже не предадут.

Войдите, как в лета оны,
Горланя: «Огня! Огня!»
И Ангелов легионы
Не вступятся за меня.

Напяльте венок терновый,
И плетью а-ну пылить…
За эдакие обновы
Мне нечем теперь платить.

Я жалок и гол, взгляните,
И сам-то себя стыжусь.
Распните меня, распните!
На большее — не гожусь.

(Пока февраль, играя ртутью)

Пока февраль, играя ртутью,
Жуёт размокшую кутью,
Как долбоёб на перепутье
Пред чёрным камнем я стою.
Славянской вязи буквы строги,
Мыслишку зябкую мастырь,
Но здесь от века три дороги:
Тюрьма, кабак и монастырь.
Судьба-индейка, вита дольче,
Татуировка на груди…
Тюрьма сама придёт и молча
Покажет взглядом: «Выходи!»
Пройду не фрайером, не вором
С крыльца по снегу через двор.
И чёрный ворон, чёрный ворон
В лицо мне каркнет: «Nevermore!»
А в душном зале ресторана,
Где всё — хищения печать,
Так пошло, весело и странно
«In vino veritas!» кричать.
И, если вырезал аппендикс,
То есть ведь совесть и цирроз…
Ах, Джими Хендрикс, Джими Хендрикс,
Сыграй про степь и про мороз…
Рябиной пахнет воздух горький,
И санный путь, как след ремня.
И монастырь на светлой горке
Не про меня, не про меня.
Там чернецы поют литаньи
И гонят демонов взашей…
Не пожалей на отпеванье
Своих ворованных грошей.
И тщетно сны в ночи лелея,
Тверди, тверди, сходя с ума:
Аптека, Лета, Лорелея,
Россия, монастырь, тюрьма.

(В глаза мои не пялься)

J.

В глаза мои не пялься,
Считай свои гроба.
Любови на два пальца
Плесни-ка мне, судьба.

Позорнейшему волку,
Любимцу падших жён…
Но мы допьём бутылку,
Но мы запрём светёлку,
Но мы пойдём на ёлку
И ей свечу зажжём.

Сияй же, ясный венчик,
Шепчи, шепчи о нём —
Полночный человечек,
Играющий с огнём.

Как потерять невинность? —
Она была в начале,
Она лежит в основе
(Не в этой глупой плеве),
Она поёт ночами
О маленькой любови,
Об этой Божьей ели,
Унизанной свечами.

Ты всё на свете знаешь,
Горишь, горишь, не таешь,
Любовь ты не теряешь,
Но лишь приобретаешь.

А мне в предместьях Трои
Останется одно —
Пить горькое сырое
Осеннее вино.

Ах, Джинни, Джинни, Дженни,
Твой ангел улетел.
По правилам движенья
Ты выбрала скольженье
Вплоть до преображенья.
И это твой удел.

Романс

Ах, ты, горькая свадьба,
Воровская женитьба,
Мне и горя не знать бы,
Мне и счастье забыть бы,
Да с тамбовской волчицей
Под сосной обручиться.

То далёко, то близко
Рыскать в поисках мяса…
Ах, шарман, гимназистка
Предпоследнего класса.
Два клыка над губою
Для любви и разбою.

Мне бы выть волкодлаком
Под незрячей луною,
Кадыки рвать собакам,
Тенью течь за спиною,
И с жемчужной подругой
Танцевать перед вьюгой.

Сила в хватке и в лапах,
Пепел в палевых космах.
Как опасности запах
Ощущать этот космос.
В общем, штука простая —
Жить, следы заметая.

Но, когда сучий потрох
Вскинет чёрную «дуру»,
И безжалостный порох
Опалит мою шкуру,
Среди хрипа и визга
Песней смертного часа:
«Ах, шарман, гимназистка,
Ах, прости, гимназистка,
Ах, прощай, гимназистка
Предпоследнего класса».

Апостол

Когда приходит год расплаты
И зеркала огнём полны,
Не время пришивать заплаты
Мне на прожжённые штаны
И языком мусолить даты
Давно проигранной войны.

Когда приходит час прозренья,
Приуготовлен я вполне
Внимать молчанию, как пенью,
Считать песок в чужой стране
И быть лишь тенью, только тенью
На солнцем залитой стене.

Но вот приходит миг удачи,
Весь Рим погрузится во тьму,
Всё до кодранта я растрачу,
Покину отчую тюрьму,
Слезой случайной обозначу
Свой путь по лику Твоему.

Примавера