Хизер Гуденкауф - Бремя молчания

• Название: Бремя молчания
• Автор: Хизер Гуденкауф
• Жанр: Триллер
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-227-02182-3

В Уиллоу-Крик, маленьком городке штата Айова, пропали две семилетние девочки — Калли Кларк и ее лучшая подруга Петра Грегори. Отец Калли — алкоголик, который, напившись, избивает жену и старшего сына Бена. Несколько лет назад после особенно безобразной сцены Калли перестает говорить, и ее «голосом» становится Петра.

Поиском подруг занимается помощник шерифа Лорас Луис. Он боится, что девочек похитил опасный маньяк, который год назад при сходных обстоятельствах изнасиловал и убил десятилетнюю девочку. Тогда преступника найти не удалось…

---

Хотя я рос на ферме, свиноводство меня не привлекало. Я любил читать и считать. Отец, добрый, простой человек, бывало, только головой качал, когда я отказывался помогать ему при опоросе. Конечно, у меня имелись свои обязанности по хозяйству. Я должен был чистить загоны и разливать по кормушкам пойло. Самыми тяжелыми были для меня дни забоя. Мне не хотелось даже смотреть, как режут свиней. Убийство любого живого существа претило моей природе, хотя свинину я ел без всяких угрызений совести. В день забоя я просто-напросто сбегал из дому. Доставал из чулана ботинки, туго завязывал шнурки, отряхивался от грязи и шел в ближайший от нас городок — почти пять километров. Подойдя к окраине городка, я плевал на пальцы и, наклонившись, счищал с ботинок дорожную пыль. Входя в библиотеку, я всегда проверял, на месте ли мой читательский билет, потрепанный и потертый на сгибах от частого использования. Потом я несколько часов подряд читал книги по нумизматике и истории. Библиотекарша знала меня по имени и часто откладывала для меня книги, которые, по ее мнению, могли мне понравиться.

— Если не успеешь прочесть за две недели, ничего страшного. — Она заговорщически улыбалась и протягивала мне холщовую сумку, туго набитую книгами. Она знала, как мне трудно выбираться в городок каждые две недели, но я все-таки довольно часто ухитрялся наведываться в библиотеку.

К вечеру, зная, что все уже закончилось, я возвращался домой. Отец ждал меня на парадном крыльце, он разминал между пальцами сигарету и прихлебывал холодный чай, приготовленный мамой. Медленно подходя к дому, я всякий раз дивился тому, какой отец огромный. Отец был настоящим великаном — высоким и широким в обхвате. Когда он застегивал рубашку, пуговицы едва-едва сходились на животе. Те, кто не знал моего отца, невольно ежились при виде его огромной фигуры, но, познакомившись с ним, быстро меняли мнение о нем. Отец был очень мягким человеком. Не припомню ни разу, чтобы он повысил голос на мать или на моих братьев и сестер.

Однажды — мне было двенадцать лет — я улизнул в библиотеку, не вычистив загоны и не накормив свиней. Когда я вернулся, отец стоял, прислонившись к деревянной ограде свинарника, и поджидал меня. Его обычно безмятежное лицо было перекошено от гнева, он пристально смотрел на меня, скрестив руки на широкой груди. Мне тут же захотелось бросить книги и убежать. Но я этого не сделал. Я подошел к тому месту, где стоял отец, и уставился на свои парадные ботинки, запачканные пылью и грязью.

— Мартин, — сказал отец новым для меня мрачным тоном. — Мартин, посмотри на меня!

Я поднял голову, заглянул ему в глаза и понял, как сильно он во мне разочарован. После забоя от него сильно пахло кровью.

— Мартин, мы — одна семья. Так уж вышло, что мы разводим свиней. Я знаю, ты этого стыдишься…

Я быстро покачал головой. Стыдился я вовсе не свиней, но не знал, как убедить в этом отца. Он продолжал:

— Я знаю, тебе противно выгребать навоз. И меня ты стесняешься, потому что я не такой способный к учебе, как ты. Я простой фермер-свиновод — уж какой есть. Ты, кстати, тоже. По крайней мере, сейчас. Я не могу прочесть твои толстые умные книжки и не понимаю длинные слова, которые ты выговариваешь без запинки. Зато я работаю от зари до зари, и у нас на столе есть еда, а у тебя на ногах — ботинки. Но чтобы мы не умерли с голоду и не ходили голые, мы должны работать сообща. Ты старший, ты должен помогать. Подумай, Мартин, что ты можешь сделать для семьи, и скажи мне. Делай что тебе нравится, но вноси свой вклад. А еще — ты не имеешь права сбегать в город, не выполнив свои обязанности. Понял?

Я кивнул, и лицо у меня покраснело от стыда.

— Пораскинь мозгами, Мартин. Подумай, а утром скажешь, каким будет твой вклад. — Отец отвернулся и пошел прочь, низко опустив голову и сложив руки за спиной.

В ту ночь я почти не спал. Все старался придумать, чем помочь семье. Присматривать за младшими братьями и сестрами мне не хотелось, в строительстве и ремонте я не был силен. Чем же я люблю заниматься? Я люблю читать и считать. Надо использовать мои сильные стороны! Я думал до самого утра и встал раньше отца. Когда он вышел из спальни, я уже ждал его за кухонным столом.

— Папа, кажется, я придумал, какой могу внести вклад, — застенчиво сказал я, и отец наградил меня знакомой кривой улыбкой.

— Я в тебе не сомневался, Мартин, — ответил он, присаживаясь ко мне.

Тогда я выложил перед ним все тетради, в которых он вел подсчеты. Мне не хотелось его обижать, и я деликатно намекнул, что наши счета ведутся неаккуратно и от случая к случаю. Я вызвался поправить дело. Обещал придумать, на чем можно сэкономить, и устроить так, чтобы наша ферма приносила прибыль. Мое предложение очень обрадовало отца. До сих пор благодарен ему за то, что он поверил в меня. Миллионерами мы, конечно, не стали, но все же наши дела пошли на лад. Мы купили новую мебель и провели в дом телефон, вскоре все дети круглый год могли себе позволить носить обувь, хотя летом ходил в ботинках только я. Как-то раз зимой, перед отцовским днем рождения, я поехал на нашем грузовичке в ближайший городок, где имелся единственный универсальный магазин. Там торговали всем подряд — от продуктов до бытовой техники. Два с половиной часа я, шестнадцатилетний парень, выбирал телевизор. В продаже тогда имелось всего две модели, но я долго сравнивал их, прикидывая достоинства и недостатки. Наконец я остановился на телеприемнике с диагональю экрана тридцать сантиметров и комнатной антенной. Телевизор я вез рядом с собой, в кабине, бережно обернув одеялом, чтобы дорогая покупка не разбилась на ухабах.

Когда отец в тот вечер задал свиньям корм и вернулся в дом, мы все столпились в гостиной, загородив собой подарок.

— Что здесь происходит? — удивился отец. Мы редко собирались вместе — разве что за общим столом во время ужина.

Мама запела «С днем рожденья тебя!», мы все подхватили. Потом мы расступились, и он увидел крошечный телевизор, стоящий на старой книжной полке.

— Что там такое? — недоверчиво спросил отец. — Что вы еще удумали?

Все улыбались, а моя младшая сестричка Лотти, которой тогда было семь лет, закричала:

— Включи его, папочка, скорее включи!

Отец подошел к телевизору и повернул тумблер в положение «Вкл.». Через секунду на черно-белом экране заплясали полуголые танцовщицы. Мы все смеялись от удовольствия и обступили телевизор, чтобы было лучше слышно. Отец долго настраивал громкость, наконец все остались довольны и качеством звука, и изображения. Позже отец отвел меня в сторону, положил мне руку на затылок и заглянул в глаза. В том году я почти догнал его по росту.

— Мальчик мой, — прошептал он, и более нежных слов я не слышал за всю жизнь, до того, как Петра пролепетала «па-па».

Когда я впервые взял Петру на руки, я испытал ощущение чуда. Много лет я упорно выдавливал из себя мальчика со свинофермы, избавлялся от простонародного выговора, стремился казаться культурным, интеллигентным человеком, в котором никто не заподозрит сына необразованного свиновода. В тот миг, когда я взял Петру на руки, она показалась мне совершенством: длинные темные ресницы, темные волосы на макушке вытянутой головы, мягкие складочки кожи на шейке… Она пошевелилась, почмокала крошечными губками, и я растаял. Чудо, настоящее чудо!

Сидя на крыше паровоза, я закрываю лицо грязными руками. Я не могу найти ее… Что скажет Фильда, если я вернусь домой без дочери? Меня снова душит стыд. Я снова уклонился от своих обязанностей, на сей раз отцовских обязанностей… Живо представляю себе папино лицо, на котором написано разочарование.

Помощник шерифа Луис

По дороге к дому Грегори я звоню нашему шерифу, Гарольду Моттсу. Я обязан держать его в курсе дела. Говорю, что у меня дурное предчувствие: по-моему, девочки не просто ушли поиграть и заблудились.

— Какие у тебя доказательства? — спрашивает Моттс.

Приходится признаться, что доказательств нет. Во всяком случае, ничего существенного. Никаких следов взлома или борьбы в комнатах обеих девочек. Но мое чутье подсказывает, что дело нечисто. Моттс мне доверяет. Мы с ним давно знаем друг друга.

— Луис, по-твоему, это ПНД? — спрашивает он.

ПНД на нашем сленге обозначает — «предполагаемые насильственные действия». Если делу присваивается гриф ПНД, все сразу начинают суетиться. Приезжают представители полиции штата и уголовный розыск, собираются репортеры и начинается шумиха.

Я тщательно подбираю слова:

— Что-то здесь не так. Мне будет спокойнее, если мы поставим в известность власти штата. И потом, после того, как мы их известим, ответственность ляжет на них, ведь так? Нашему управлению не по силам, да и не по карману вести полномасштабные поиски и расследование самостоятельно.

К моему облегчению, Моттс говорит: