Никколо Амманити - Ты – мое сокровище

• Название: Ты – мое сокровище
• Автор: Никколо Амманити
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-395-00073-6

Выдержанная в стилистике черного юмора абсурдистская пародия о незадачливом пластическом хирурге, который во время операции в страхе быть арестованным за хранение наркотиков спрятал пакет с кокаином в грудь актрисы.

---

Сарторетти позвонил в пятнадцатый номер. Ему ответил хрипловатый голос прислуги-филиппинки:

— Слушаю.

— Soy Расо.[8]

— Госпожа сейчас спустится.

Сердце комика запрыгало где-то в пищеводе. Он расхаживал взад-вперед, повторяя про себя: «Ты справишься. Ты справишься!»

Сомаини в лифте тоже твердила себе: «Ты справишься. Ты справишься!» Она бросила на себя последний взгляд в зеркало. Наверное, даже с точки зрения парней с Кастрокаро, это выглядело слишком. Она была практически голой. Двери лифта распахнулись, и она, вдохнув, застучала каблучками по мраморному вестибюлю.

Когда ей повстречался инженер Качча, который возвращался с вечерней прогулки со своей лайкой-маламутом, собака шарахнулась в сторону и чуть не сорвалась с поводка.

Актриса открыла калитку[9] и вышла на улицу. Пако не было видно. Перед ней торчал какой-то тип, одетый негром. Карнавал, что ли? Да нет, вроде еще июнь. Однако лицом он явно походил на Хименеса. Только выглядел как после сыпняка. На ее памяти Пако был много привлекательнее и в лучшей форме. И потом, она точно помнила, что Хименес натуральный блондин, а у этого волосы выкрашены перекисью и на лбу залысины.

Но не время было создавать себе проблемы.

Футболист подошел к ней:

— Olà… chica…[10]

— Привет, Пако. Я немного волнуюсь: все-таки знакомлюсь с Золотым Мячом. — Она подошла ближе и подставила щеку для поцелуя.

Пако ограничился рукопожатием:

— Tambien tambien… vamos![11] — Он указал на нечто о четырех колесах, припаркованное во втором ряду.

Симоне не удалось скрыть разочарования.

— No te gusta? Es un carro vintage. Es muy de moda a Londra… saves quanto costa?[12]

Симона помотала головой.

— Mas… Muy mas![13]

Удивленная Сомаини полезла в автомобиль, и ее обдало запахом чеснока и жаркого.

Не включая двигателя, Пако снял машину с передачи, и она заскользила вниз по уклону улицы. Потом шикарным жестом врубил вторую передачу, и автомобиль, кашлянув, завелся. Таинственным светом зажглась приборная доска, осветив леопардовые чехлы на сиденьях.

— Esto es un carro, chichita![14]

Паоло Бокки, оседлав «фантик-кабаллеро»[15] зятя Сарторетти, следовал за «мирафьори-131» как тень. Покашливая, автомобиль повернул к проспекту Бруно Буоцци.

План, который обдумывался в камере два года, начал осуществляться.

Его сокровище лежало совсем близко.

Сарторетти был хорош. Он был просто великолепен!

Флавио Сарторетти вел машину и мучился. Никогда еще он так остро не чувствовал себя изгоем.

Из-за этого ублюдка футболиста, лишенного чувства юмора, его сослали на задворки блистающего мира сцены. В этой сумеречной зоне ему доставались праздники пельменей, вечеринки в провинциальных ночных клубах и конкурсы красоты в деревнях.

А теперь за какие-то гроши он снова вынужден подражать своему злому гению.

В былые времена он бы эту Сомаини в узел завязал, сжевал бы, как тартинку.

Он посмотрел на себя в идиотском одеянии африканского торгаша и прикинул, как будет разыгрывать этот низкий фарс…

— Кто делал рисунок в стиле «фолк» на твоем костюме, Пако? — Голос Сомаини ворвался в переплетение его мыслей.

— Es un stilista magrebbinio. Muy famoso…[16] — ответил он, запретив себе поворачиваться. Если он поглядит еще раз на эти груди, он ее трахнет прямо тут, на Квадратной площади.

Он быстро посмотрел в зеркало заднего вида.

Бокки не отставал, прилипнув к седлу «кабаллеро».

Японский архитектор Хиро Итоки спроектировал ресторан «Реджони» в виде итальянского «сапога» в миниатюре. Если посмотреть на него сверху, вытянутое здание имело форму и пропорции италийского полуострова со всеми островами. Внутри оно разделялось на двадцать залов, соответствовавших формой и кулинарным искусством каждому из итальянских регионов. Столики именовались названиями городов. Сарторетти и Сомаини провели в «Сицилию», в самый отдаленный и обособленный уголок, в пяти метрах от «Калабрии».

Особенность ресторана заключалась в том, что никто никому не морочил голову автографами и фото в различных позах: клиентура тщательно отбиралась.

Для них был заказан столик «Сиракузы», который располагался за огромным аквариумом с лангустами, груперами и муренами. Их встретила официантка в традиционном костюме сицилийских женщин.

За столиком «Катания» сидел президент Национального олимпийского комитета Италии с дамой. Увидев входящего Пако Хименеса в африканской тунике, он выпалил:

— Эй, Пако, ты что, только что высадился в Лампедузе? — и восторженно захохотал над своей шуткой.

— Olà, chico…[17] — процедил сквозь зубы Сарторетти.

Со столика «Кальтанисетта» его заметил обладатель майки с номером один команды «Рома», Серджо Париани. Увидев, как в зал вошел аргентинский центрфорвард с этой финтифлюшкой Сомаини, он выплюнул первую вилку баклажанов и скрючился над тарелкой, как морской пехотинец во вьетнамских джунглях.

— Присядь, присядь! — зашипел он на Риту Бальдо. — Это же Пако, чертова лахудра!

При звуке этого имени знаменитая ведущая передачи «Телегид-4» подпрыгнула на стуле:

— Где?

Серджо, стоявший на четвереньках под столом, удержал ее:

— Заткнись! Можешь ты понять, что если моя жена… А вдруг он меня увидел?

— Конечно увидел и сделал вид, что ничего не случилось. Настоящий джентльмен, не то что ты!

Используя старинную дыхательную технику, вратарь попытался погасить охватившее его волнение. Он расслабил брюшные мышцы, чтобы опустилась диафрагма, и сдавленно захрипел.

— Что за чертовщину ты вытворяешь? — прервала его упражнения журналистка.

— Волнение-волнение-волнение… Позвонить ему? Что делать, звонить? Звонить! Да, звонить.

Он вытащил мобильник.

Его загнали в угол. Патроны кончились, факел погас. У него осталась только кирка. Три медсестры-зомби окружили его и стали стягивать кольцо. Он поразил одну из них, и она рассыпалась. Но две другие уже впились в него зубами.

Тут зазвонил телефон. Пако выронил джойстик и взял трубку:

— Какого черта?

— Привет, это Серджо.

Пако терпеть не мог, когда ему звонили после половины восьмого.

— Давай говори…

— Ты меня не видел!

Пако опешил:

— В каком смысле?

— В том смысле, что ты меня не видел. Если Луана узнает…

— Да в чем дело? Абла громче, ничего не слышно, каброн![18] Ты где?

— Я в «Кальтанисетте»! Ты меня видишь?

— Не-а! — Пако провел по лбу рукой. — У нас послезавтра дерби… куда ты пропал?

— Подожди, я подниму руку… А так видишь? Вот, теперь видишь?

Пако откусил кусочек сосиски, лежавшей на электрогриле возле дивана.

— Серджо, ты меня начал доставать!

— Эй, конечно, Сомаини… куколка, а?

— Ну, куколка… — Он ничего не понимал.

— Не врубаешься? Мы с тобой в «Сицилии». Видишь ли, жизнь иногда… В общем, это лучшее место… Я заказал баклажаны и советую тебе лапшу «алла Норма».[19]

— Серджо, ты меня задолбал!

— Извини, извини… Но ты ведь в «Сиракузах», и я хотел дать тебе совет…

Футболисты долго не могли понять, кто где и что к чему, но примерно через четверть часа клубок начал разматываться.

— Пожалуй, ты прав, это не можешь быть ты. Я тебя вижу, и у тебя в руке нет мобильника. Но тогда кто же это?

— Подожди-ка… В ресторане я и в то же время не я?

— Вот-вот. Но он говорит и двигается, как ты. Правда, одет он странно…

— Серджо, все в порядке. Я понял. Спасибо. Дальше разберусь сам.

Симона Сомаини очень устала, у нее слипались глаза.

Удивительно. Вот уже два года, как она спала не больше трех часов в сутки и не уставала. Точнее, со времени операции на груди она чувствовала постоянный прилив сил и такую энергию, что выдерживала ритм работы, который мог бы свалить слона.

А сегодня, ужиная с Пако Хименесом де ла Фронтера, она хотела только нырнуть под одеяло, и больше ничего. А ведь наверняка на улице ее поджидала армия фотографов, расставленная ее агентом.

Не спать. Не теперь. Не нынче вечером. Не с Пако.

Что произошло? «Шардонне Планета» со льдом, хлеб с овощным салатом-фантазией? Флавио Сарторетти и сам не знал. Но ему не было так хорошо с тех пор, как он победил в телевизионном конкурсе в девяносто девятом году. Единственным диссонансом была Сомаини, которая клевала носом и перестала его слушать. Три таблетки рогипнола, брошенные в ее бокал, пока она ходила в туалет, делали свое дело.

Вот незадача, а то он бы непременно трахнул ее сегодня.

Но ему очень было нужно от нее еще одну вещь, и спрашивать надо было быстро, пока она не вырубилась.

— Симона, послушай, ты знаешь одного актера, великого актера, muy lindo che se llama Flavio Sa…[20]

И вдруг он оказался в другом мире: Симона Сомаини, сидевшая перед ним, исчезла, на ее месте колыхалась какая-то жидкость и на него любопытно таращилась морда групера. А сквозь аквариумное стекло, расплываясь, приветливо махали руками Молитвенник, Закуска, Питбуль и Гробовщик.