Николай Дашкиев - Зубы дракона

• Название: Зубы дракона
• Автор: Николай Дашкиев
• Жанр: Научная Фантастика

На Республиканском конкурсе на лучшую научно-фантастическую и приключенческую книгу для детей и юношества повесть Н.Дашкиева "Зубы дракона" отмечена третьей премией.

---

Обо всем этом Хаким собирался рассказать русскому врачу. Осуществи он своевременно свой замысел, — возможно, удалось бы предотвратить большую беду. Но сагиба никак нельзя было застать в лагере — он все куда-то уезжал.

Андрей действительно возвращался "домой" лишь для того, чтобы выспаться, а рано утром с ассистентом выезжал на "периферию". Как хирург, он обслуживал Навабгандж регулярно. Но таких поселков в Бенгалии — тысячи. Не каждый из больных осмелится обратиться к советским врачам, да не каждый и сможет дотащиться до лагеря экспедиции. Приходилось отправляться в путешествие самому.

Это была добровольно взятая на себя обременительная и мало приятная задача. Часами перед глазами врача проходили сломанные кости, воспаленные аппендиксы, вывихнутые суставы, гнойные раны. С каким-то лихорадочным подъемом доцент выходил на бой с болезнями. Он решил хотя бы этим помочь обездоленной стране в последние дни пребывания в ней. Еще недели три-четыре — и экспедиция выедет отсюда. Дождутся ли тогда бедняги-больные квалифицированной помощи?

И еще казалось Андрею, что тяжелый труд поможет забыть о своих заботах, о своей печали. Уехала Майя — и как в воду канула. Ни письма от нее, ни весточки. И начинало мерещиться, что не было у нее никакой любви, — просто обыкновенное любопытство. Может, уже милуется она с красавцем Бертоном разве кто-нибудь способен понять капризы девичьего сердца?

Гнал от себя Андрей образ любимой, старался вычеркнуть из своей жизни минуты, ставшие знаменательными, пробовал заглушить ревность холодным скептицизмом — но все напрасно. Чувство — не бумажка: не сомнешь, не сожжешь, не развеешь в чистом поле.

И вот, когда у Андрея иссякло терпение, неожиданно приехал Джоши и привез маленький розовый конверт с лаконичным адресом: "Андрею Ивановичу. Лично".

Старый индиец, обрадовавшись встрече, пустился в длинные разговоры, однако Лаптев не мог сдержать желания прочесть письмо немедленно.

— Извини, Джоши, возможно, тут срочные дела.

Он с подчеркнутым равнодушием разорвал конверт и пробежал глазами страницу, исписанную ровным, аккуратным почерком.

"Обнимаю ноги твои, властелин мой! — писала Майя. — Вас не удивляет такое странное обращение?.. Это — общепринятое начало письма бенгальской женщины. Десятки раз я встречала такой оборот в книгах, привыкла к нему, и лишь теперь, когда впервые написала его сама, да еще по-русски, поняла жестокое и унизительное содержание этих строк. Но я не отрекаюсь от них, нет. Словесными вывертами не изменишь положения индийской женщины, а я сегодня, как никогда, чувствую себя индианкой из глухого уголка страны.

Есть у нас легенда о царе Тришанку. Умный, но слишком заносчивый владыка захотел померяться силой с богами и взобрался на небо. Однако разгневанные боги столкнули его оттуда… И повис царь Тришанку между небом и землей, превратившись в тусклое холодное созвездие…

Как Тришанку, я рвалась в поднебесье. Попав в вашу среду, почувствовала себя счастливейшим человеком в мире, способным на невероятные подвиги. Каким же горьким было мое падение!.. Как тот мифический царь, я повисла между небом и землей: не достигла Вашего уровня, Андрей, и оторвалась от окружавшего меня с детства. С горечью смотрю я на стены нашего обветшалого дворца и думаю о том, что это и есть символ старой Индии, которая вскоре разрушится, упадет, и лишь некоторые из прочных камней, очищенных от плесени и грязи, лягут в фундамент нового светлого строения.

Не мне, слабосильной девчонке, поднять хотя бы один из камней. Первая неудача подрезала мне крылья. "Тепличное растение" не выдержало дуновения ветра.

Грустно мне, Андрей, тоскливо!.. Простите, что называю Вас без всяких титулов. "Господин" или "мистер" Вас обидят. "Товарищ" — я не заслуживаю. Единственное, что я могу написать — это "друг мой".

Друг мой, приезжайте! Вы мне очень, очень нужны! Я хочу сказать Вам то, чего не могу доверить даже бумаге. Завтра шестой день месяца Ашшина, канун праздника Калипуджа в честь богини Кали. Я покажу Вам наши народные обычаи. Вы увидите и услышите немало интересного. Приезжайте обязательно!

Майя".

Таким было письмо, заставившее Андрея забыть обо всем в мире и сразу же помчаться в имение Сатиапала.

Он ехал той же дорогой, на той же старенькой машине рядом с верным Джоши и шофером Рами, и ему почему-то казалось, что вовсе не существовало тех нескольких месяцев, столь богатых событиями. Просто, заболела рани Мария, ее надо вылечить, вот и везут советского хирурга в имение Сатиапала. Только везут долго-долго: тогда была ночь и канун дождливого Азарха, а сейчас сияет солнце в небе, и золотые листья осыпаются на цветы месяца любви, Ашшина; тогда слово "Майя" было обычным звукосочетанием, а сейчас оно приобрело живое, неповторимое содержание — звенит серебристым смехом, звучит нежной мелодией, заглядывает в сердце бархатисто-черными глубокими глазами… И казалось Андрею: первой во дворце он встретит Майю. Память отбрасывала Сатиапала, отодвигала его на второй план. Девушка в скромном черном "сари" — вот кто стоял перед глазами.

Но первым встретился Чарли Бертон, еще километрах в двух от имения. Приподнятое настроение Андрея мгновенно сменилось подсознательным чувством настороженности и неприязни.

С ружьем за плечами, в сбитом набекрень берете, Бертон напоминал одного из тех гитлеровских молодчиков, каких не раз приходилось видеть в кадрах трофейной кинохроники, да на страницах фашистских журналов.

— Поздно, поздно, мистер Лаптефф! — закричал он, слишком горячо пожимая руку Андрея. — Вас ждут уже давно. Как видите, мисс Майя даже послала меня служить вам почетным караулом.

— Очень рад услышать это из ваших уст! — улыбнулся Лаптев. — Ну, как глаз?

— О, превосходно! Только… только… — Чарли похлопал рукой по ложу ружья. — Я сегодня решил поохотиться. Представьте себе, я не убил ничего, хотя вот только что с пятидесяти ярдов попал в консервную банку. Я так думаю, господин доктор: приживленный мне индийский глаз слишком мирный и не хочет целиться во имя убийства. Вы испортили воинственного британца, сэр!

— Я именно это и имел своей целью. Но вы, пожалуй, ошибаетесь: восстание сипаев, а вслед за ним длиннейший ряд других вооруженных выступлений показали, что индийцы тоже умеют прекрасно стрелять.

— Согласен с вами, — охотно согласился Бертон. — Собственно, из этих соображений я и покинул королевскую армию.

Со стороны могло показаться: двое близких знакомых, упражняясь в красноречии, ведут ничего не значащий разговор. Однако и Лаптев, и Бертон чувствовали за каждым словом иное содержание, старательно замаскированную недоброжелательность. У ворот имения беседа прервалась.

Андрей надеялся: навстречу выйдет Майя. Они останутся вдвоем, пойдут вон по той пальмовой аллее, сядут на берегу крошечного озерка, и там сам собой начнется разговор. А впрочем, нужны ли слова?.. Своим письмом Майя уже дала ответ на еще не высказанный Андреем вопрос. На протяжении нескольких ближайших часов он должен определить и собственную судьбу, и судьбу девушки, во имя любви отрекающейся от родителей и их мировоззрения, готовой отдать спокойное прошлое за тревожное и неустойчивое будущее. И Андрей решил: сегодня он скажет любимой все, а завтра увезет ее из родительского дома навсегда.

Однако пусто было во дворе и на веранде дворца! Навстречу Андрею спешили только слуги. Они с искренней радостью приветствовали его, сложив руки ладонями перед грудью в традиционном "намаете", и считали своим долгом сказать русскому врачу что-нибудь приятное.

Ему сразу же доложили, что рани Мария и раджа Сатиапал долго ждали сагиба и лишь недавно уехали по делам в соседнее селение. Молодая госпожа извиняется, что не может встретить гостя и просит его располагаться в той комнате, где он жил раньше. К услугам сагиба парикмахер и повара, ванна и чистое белье.

Теплая встреча рассеяла у Андрея чувство неудовлетворенности и беспокойства. А когда он зашел в знакомую комнату, у него на душе стало радостно и светло.

Все в этом помещении оставалось таким, как в день отъезда Андрея, — даже недочитанная им монография по патологической анатомии лежала развернутой на главе "Экспериментальные карциномы", — лишь всюду стояли цветы, много красных цветов. Но больше всего поразил Андрея его собственный портрет над столом.

Кто рисовал эту картину? Когда?

Пожалуй, художнику не хватило времени или терпения отшлифовать ее детали: тени еще слишком резки, даль не приобрела прозрачной пространственности, а второстепенные предметы проступали нечеткими контурами. И все-таки, это настоящее художественное произведение. Андрей залюбовался, — не собой, нет, — он видел, что художник придал персонажу слишком много привлекательного. Поражало умение выбрать неожиданные сочетания цветов, способность схватить и отобразить главное.