Роберт Менассе - Изгнание из ада

• Название: Изгнание из ада
• Автор: Роберт Менассе
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 5-7516-0824-8

На вечере встречи, посвященном 25-летию окончания школы, собираются бывшие одноклассники и учителя. В зале царит приподнятое настроение, пока герой книги, Виктор, не начинает рассказывать собравшимся о нацистском прошлом педагогов. Разгорается скандал, с этого начинается захватывающее путешествие в глубь истории.

---

Он едва дышал от страха, однако при всей огромности это был просто-напросто страх ребенка перед наказанием, которого следовало ожидать.

Он знал, что случится скандал, и хотел этого, хотел скандала, который не изгладится из памяти, не в пример всяким мелким пакостям, ведь они были не такими уж и мелкими, а теперь все же забыты или рассказываются как анекдотичные байки, с несуразной взрослой снисходительностью, с ухмылкой, а то и со смехом, с хлопаньем по жирным ляжкам, — все прощено и забыто во имя воспоминаний.

Он к этому приготовился. Постарался заранее представить себе, кто и как станет реагировать. Был готов примириться с чем угодно, принять любые последствия, ради этого спектакля, который непременно хотел устроить и увидеть. А когда все произошло, как и предусмотрено, получилось, однако, куда страшнее, чем он думал. Ожидал он молчания, потом крика, но не такой тишины и не такого крика потом. Злоба, неприязненные выпады — разумеется, он полагал, что готов к ним, но к такой всеобщей злобе, к такой единодушной враждебности? Нет, сколь ни основательно все обдумал, он тем не менее не ведал, что творит.

Двадцать пять лет со дня окончания гимназии. До сих пор Виктор никогда не ходил на встречи одноклассников и, если память ему не изменяет, уже лет двадцать не получал приглашений. Возможно, они решили, что он так и так не придет, а возможно, и встреч никаких не было, ведь и на первые-то мало кто приходил. Их класс отнюдь не соответствовал идеалу тогдашних педагогов, именовавшемуся «неразделимое сообщество судеб». Сдав выпускные экзамены и получив аттестаты зрелости, они просто разошлись, с этакой холодной радостью, что больше нет нужды встречаться. Порвал этот класс и с давней школьной традицией «выпускного путешествия» — как правило, все абитуриенты вместе с классным руководителем и учителем греческого летели самолетом в Афины, к Акрополю, последняя общая фотография перед Парфеноном, первая большая попойка, хмель от узо и рецины. Они стали первым выпуском, который единодушно и без долгих споров объявил, что подобное итоговое путешествие никого не интересует.

И вот теперь, по прошествии двадцати пяти лет, они все до одного собрались в отдельном кабинете «Золотого тельца», ресторана, расположенного в пяти минутах ходьбы от школы. Растроганные, полные любопытства стояли у длинного накрытого стола, где стаканы для аперитива и бокалы для красного и белого вина ожидали начала торжества, которое затем продлится считанные двадцать пять минут либо, если посмотреть с других позиций, всю ночь до рассвета, — впрочем, сейчас никто не мог предугадать, как именно все обернется.

Какое множество восклицательных знаков после каждой фразы! Двадцать пять лет!!! Четверть века!!! Виктор ожидал увидеть корпулентных мужчин с лысинами, полнотелых мамаш, однако в большинстве все физически прекрасно сохранились, и были от этого в восторге, и то и дело хвалили друг друга, и с удовлетворением принимали похвалу. В сущности, только у одного Виктора волосы заметно поредели, а фигура начала зримо расплываться. Но при том что лица сияли счастьем, в настрое сквозила принужденность. Надо ли разыгрывать былого гимназиста, вернуться к давней роли, какую много лет назад исполнял в кругу этих людей по своей либо по их воле, или же просто демонстрировать, кем и каким стал с тех пор, чего достиг в жизни? Виктор никак не мог решить, прикидываются ли солидные, добропорядочные люди инфантильными, или же, наоборот, люди, оставшиеся инфантильными, изображают солидность, а тем временем каждого вновь прибывшего встречали громким «привет!». Вдобавок, к его удивлению, здесь присутствовал не только директор школы, но и многие из тогдашних учителей. Не верилось ему, что они вправду помнят учеников, которым преподавали более четверти века назад, но в первую очередь его удивило, что они еще живы. И собственные чувства, с какими он на них смотрел, приводили его в замешательство: к примеру, г-жа профессор Рехак, учительница математики, которую он ненавидел и боялся и которую все за глаза звали Ехидной, стала на редкость красивой старой дамой, весьма бодрой, весьма любопытной, притом помнящей всех по именам. Или г-жа профессор Шнайдер, преподававшая у девочек гимнастику, с нею он в школе, понятно, дела не имел, однако хорошо помнил, как она влепила Хильдегунде пощечину потому только, что та пришла в школу в джинсах, — сейчас она выглядела точь-в-точь как современная рекламная бабушка, о какой можно лишь мечтать: вместе с внуками она устраивает велопробеги и покупает им фирменные джинсы, непомерно дорогие для родителей. Профессор Шпацирер, латинист: его оживленная, раскрасневшаяся физиономия образцово сияла неистребимой жаждой наслаждений, которую сокрушит только смерть, но не возраст. Как же Виктор ненавидел его, когда на одном из переводных экзаменов Шпацирер задавал ему особенно каверзные вопросы, в результате Виктор засыпался и все каникулы готовился к переэкзаменовке. Проф. Шпацирер сказал ему тогда: «Если хочешь выдержать экзамен в классической, гуманитарной гимназии, тебе в конце концов необходимо уразуметь: гуманитарность не имеет ничего общего с гуманностью! Садись!»

Все уселись за стол.

Четырнадцать мальчиков, восемь девочек — с какой непринужденностью эти мужчины и женщины снова называли друг друга мальчиками и девочками! — семеро тогдашних учителей и директор, три десятка людей, с некоторой чопорностью наблюдающие, как метрдотель в черном и двое официантов в белых куртках сервируют аперитивы. Большинство согласились на просекко, только Эдуард попросил свежевыжатый апельсиновый сок, Томас — кир-ройяль[2], а Хильдегунда — кампари, каковых предстояло немного подождать. От этого общая скованность еще возросла, ведь никто не решался поднять бокал и выпить, пока этим троим не принесли заказанное; Виктор видел, как д-р Пройс, директор, нервно водит пальцами по ножке своего бокала, вверх-вниз, вверх-вниз, очевидно, ему хотелось поскорей произнести заготовленный тост и, так сказать, официально открыть вечер. Безмолвное ожидание, усмешки, поглядывания по сторонам, словно вот сию минуту ударят в гонг и начнется необузданное веселье.

Ну, наконец-то. Директор встал, откашлялся, заговорил. Виктор ощутил неловкость: каким неуверенным, каким неестественным казался сейчас этот человек, а ведь когда они были подростками, он в два счета мог нагнать на них страху. С гордостью и радостью, говорил директор, он выражает признательность бывшему старосте класса, магистру Фричу, за организацию этой встречи, свидетельствующей об отрадно тесной связи собравшихся со школой, он горд… и надеется… и спасибо, большое спасибо.

В знак одобрения все по-студенчески застучали по столу костяшками пальцев, директор Пройс поднял руки, выражая благодарность и призывая к тишине: он хочет сказать еще несколько слов.

Только одно Виктор не мог предусмотреть заранее, а именно каким способом создаст ситуацию, необходимую для осуществления задуманного плана. Не стоит торопить события, позднее, когда все немножко выпьют, он постучит ножом по бокалу и попросит минуточку внимания, будто собираясь сказать тост. Однако идея, возникшая у директора Пройса, совершенно неожиданно все упрощала и ускоряла. А предложил директор вот что: пусть собравшиеся здесь дамы и господа, экс-учащиеся, по очереди «вкратце, сиречь в общих чертах» расскажут о своей жизни по окончании гимназии. Таким образом, все, по крайней мере в общих чертах, сразу узнают самое важное обо всех, а не только о соседях по столу. Ему кажется, что таким образом и вполне естественное любопытство всех присутствующих будет удовлетворено, и дальнейшее общение, вероятно, упростится. Директор огляделся по сторонам и, когда кое-кто из учителей одобрительными возгласами поддержал его идею, предложил начать с другого конца стола и оттуда продолжать по очереди:

— Итак, господин доктор, прошу вас, да-да, доктор Хорак, начинайте.

Турек, сказал тот, Эдуард Турек, дипломированный коммерсант, у него диплом коммерсанта… На другом конце стола закричали: «Громче! Громче!» Эдуард встал, повторил: «Я, стало быть, имею диплом коммерсанта и…» Виктор мгновенно замер. Он будет на очереди третьим либо четвертым, если, «как полагается», пропустит вперед свою визави Марию. Он не ожидал, что возможность осуществить план представится так быстро, и теперь нервно шарил по карманам в поисках заготовленной записки, в правом, в левом — неужели забыл? Речь Эдуарда журчала мимо него, до боли шумно, фразы вроде «теперь у меня две сотни подчиненных» вызывали у него чуть ли не стон; между тем слово уже взял Вольфганг, конечно же он стал адвокатом, конечно же унаследовал отцовскую контору и заодно конечно же как «почетный член» по-прежнему «занят в студенческой корпорации», в «Баюварии», а не в модной нынче «Тоскане». Смех.