Бертольд Брехт - О себе, и своем творчестве (статьи, заметки, стихи)

• Название: О себе, и своем творчестве (статьи, заметки, стихи)
• Автор: Бертольд Брехт
• Жанр: Публицистика

---

Такое свободное обращение со стихом - нужно в этом признаться - таит немалый соблазн бесформенности: качество ритмизации гарантируется даже меньше, чем при ритмизации регулярной (хотя правильно отсчитанное число стоп тоже еще не дает ритмизации). Проверка качества пудинга - это только еда.

Далее, утверждают, что чтение нерегулярных ритмов представляет поначалу некоторую трудность. Мне, однако, кажется, что это их не порочит. Наш слух в настоящее время переживает физическую трансформацию. Наша акустическая среда необычайно изменилась. Вспомним хотя бы уличные шумы современного города! В одном развлекательном американском фильме был эпизод, в котором, когда актер Эстейр начинал танцевать стэп под шумы заводского цеха, обнаруживалось поразительное сходство между новыми шумами и джазом с его "стэповым" ритмом. Джаз означал широкое проникновение народно-музыкальных элементов в новейшую музыку - как бы позднее он ни изменился в нашем товарном мире. Вполне очевидна его связь с самоопределением негров.

Благотворная кампания против формализма открыла путь дальнейшему творческому развитию форм в искусстве, показав, что решающей предпосылкой их развития является дальнейшее развитие социального содержания. Всякое формальное новшество совершенно неплодотворно, если оно не подчиняется этому развитию содержания.

"Немецкие сатиры" были написаны для немецкого "свободного радио". Задача была в том, чтобы донести до далеких, искусственно разрозненных слушателей отдельные фразы. Передачам надлежало быть максимально лаконичными, и помехи (забивка) не должны были им причинить чрезмерного ущерба. Рифма, как мне казалось, не соответствует задаче, потому что она легко придает стихотворению нечто законченное, скользящее мимо слуха. Регулярные ритмы со свойственным им монотонным движением тоже недостаточно зацепляют слух и требуют перифраз - они не вмещают многих современных выражений: требовалась интонация прямой, импровизированной речи. Стихи без рифм с нерегулярными ритмами казались мне подходящими для данной цели.

1938

ДОБАВЛЕНИЕ

Подчеркнуто регулярные ритмы всегда оказывали на меня неприятно убаюкивающее, усыпляющее действие, подобно подчеркнуто регулярным однообразным шумам (капли, падающие на крышу; жужжание мотора); они повергают человека в некий транс. Можно себе представить, что когда-то они действовали возбуждающе; теперь этого больше нет. Кроме того, повседневную речь в гладких ритмических формах выразить невозможно - разве что иронически. А простая, обыденная речь мне вовсе не казалась противопоказанной поэзии, как это нередко утверждается. В той неприятной для меня атмосфере полусна, которая навевается регулярными ритмами, стихия мысли играла весьма своеобразную роль: возникали скорее ассоциации, нежели собственно мысли; мысль как бы качалась на волнах, и если человек хотел думать, он должен был всякий раз сперва вырваться из все уравнивающего, нейтрализующего, нивелирующего настроения. При нерегулярных ритмах мысли скорее приобретали соответствующие им собственные эмоциональные формы. У меня не было впечатления, что я при этом удаляюсь от лиризма. Согласно господствующей эстетике, лирика была связана с чем-то вроде атмосферы настроения; однако то, что я знал из современной лирики, меня мало удовлетворяло, и мне казалось маловероятным, чтобы современная эстетика была лучше современной лирики. Во имя некоторых социальных задач, стоявших перед лирикой, можно было пойти новыми путями.

1938

УМЕРЕННОЕ ЗНАЧЕНИЕ ФОРМАЛЬНОГО НАЧАЛА

Так как я в своей области новатор, то некоторые все снова и снова кричат, будто я формалист. Они не обнаруживают в моих работах старых форм; хуже того, они обнаруживают новые и потому считают, что меня интересуют именно формы; между тем я пришел к выводу, что формальному началу я придаю весьма умеренное значение. В разное время я изучал старые формы лирики, эпоса, драматургии и театра и лишь тогда отказывался от них, когда они стояли на пути тому, что я хотел сказать. Почти в каждой области я начинал с того, что следовал традиции. В лирике я начал с песен под гитару и сочинял стихи одновременно с музыкой, баллада была древнейшей формой, и в мое время ни один уважающий себя человек уже не писал баллад. Позднее я перешел в лирике к другим формам, менее старым, но иногда возвращался обратно, даже копировал старых мастеров, переводил Вийона и Киплинга. Когда я воспользовался сонгом, который после войны пришел на наш континент как народная песня больших городов, он уже был традиционной формой. От нее я шел и ее позднее преодолел. Но в массовых песнях содержатся формальные элементы этой косной, чувствительной и суетной формы. Потом я писал безрифменные стихи с нерегулярным ритмом. Кажется, я впервые применил их в драме. Есть, однако, несколько стихотворений из эпохи "Домашних проповедей", которые уже содержат их элементы, - это псалмы, которые я исполнял под гитару. Сонет и эпиграмму я принял как готовые формы - какими они были. В сущности, я не пользовался только формами античной лирики, которые казались мне слишком искусственными.

1938

О "СВЕНДБОРГСКИХ СТИХОТВОРЕНИЯХ"

...Капиталистический способ производства сковывает производительные силы, и это не может не отразиться, например, на литературе. Рассмотрю это прежде всего на собственном примере. "Домашние проповеди", мой первый лирический сборник, без сомнения, несет на себе печать буржуазного декадентства. Бесчисленность переживаний оборачивается хаотичностью переживаний. Многообразие интонаций содержит элементы распада. Богатство тем и мотивов содержит момент бесцельности. Энергичный язык неряшлив и т. д. и т. п. Относительно этого первого сборника "Свендборгские стихотворения" означают в равной степени как снижение, так и подъем. С буржуазной точки зрения здесь обнаруживается удивительное оскудение. В самом деле, разве все не стало здесь более односторонним, холодным, "сознательным" (в предосудительном смысле этого слова), менее "органичным"? Надеюсь, что мои соратники не просто согласятся с этим утверждением. Они скажут, что "Домашние проповеди" - сборник в большей степени декадентский, чем "Свендборгские стихотворения". Но мне представляется существенным, чтобы они поняли, какой ценой автор достиг подъема - в той мере, в какой этот подъем может быть констатирован. Капитализм вынудил нас к борьбе. Он опустошил наше окружение. Теперь я уже не брожу "один в густом лесу", я окружен полицейскими. Еще осталась "бесчисленность" - это бесчисленность предстоящих битв. Осталось "многообразие" - это многообразие проблем. Каждому сегодня ясно: расцвета литературы нет. Но следует остерегаться мыслить устарелыми метафорами. Представление о расцвете носит односторонний характер. Ценность произведения, определение силы и масштаба нельзя привязывать к идиллическому представлению о цветении в органическом мире - это было бы нелепостью. Снижение и подъем не разделены календарными датами. Эти линии проходят через художников и их произведения.

1938

К ЭПИГРАММАМ

1

В древнегреческих эпиграммах предметы обихода, изготовленные людьми, вполне естественно становятся предметами лирического воспевания - в том числе и оружие. Охотники и воины посвящают свой лук божеству. Вонзается ли стрела в грудь человека или в грудь куропатки - это безразлично. В наше время возникли нравственные сомнения - в первую очередь именно они препятствуют рождению такой предметной лирики. В красоте самолета есть нечто непристойное. Когда я перед войной предложил в Швеции фильм, который должен был быть создан под лозунгом "Самолет - рабочей молодежи!" - это оружие в твердых руках, - и хотел воплотить простую мечту человечества, мечту о крыльях, мне тотчас возразили: они что же, должны стать летчиками бомбардировочной авиации?

1940

2

В настоящее время я могу писать только эти крохотные эпиграммы, восьмистишия, а теперь уже только четверостишия. За "Цезаря" я не принимаюсь, потому что еще не кончил "Доброго человека". Когда я для разнообразия раскрываю рукопись "Покупки меди", мне кажется, будто в лицо мне дует ветер, поднимающий облако пыли. Можно ли представить себе, что нечто подобное когда-нибудь снова обретет смысл? Это вопрос не риторический. Я должен был бы составить себе представление об этом. И если говорить о моем творчестве, то дело не в нынешних победах Гитлера, а только в моей изоляции. Когда я утром слушаю известия по радио, читая Босвеллову "Жизнь Джонсона" и поглядывая в окно на березовую рощу и на туман, поднимающийся с реки, то мой противоестественный день начинается не с фальшивого звука, нет, - он начинается вообще без всяких звуков, он беззвучен.

1940

3

Очищение языка, которое я предпринял, сочиняя финские эпиграммы, естественно влечет меня к раздумьям о развитии лирики. Какое снижение! Сразу же после Гете распадается прекрасное противоречивое единство, и Гейне начинает целиком богохульную, Гельдерлин - целиком жреческую линию. Первая линия, развиваясь, все больше расшатывает язык, потому что здесь естественность достигается незначительными нарушениями формы. Кроме того, остроумие всегда до известной степени безответственно, да и вообще эффект воздействия, извлекаемый лириком из эпиграммы, освобождает его от необходимости стремиться к лирическому воздействию; выражение становится более или менее схематичным, напряжение между словами исчезает, вообще выбор слов - если смотреть на него с точки зрения лирической поэзии - становится небрежным, потому что в лирическом жанре есть свое собственное соответствие для остроумного. Теперь поэт представляет лишь самого себя. Жреческая линия у Георге, выступая под маской презрения к политике, становится открыто контрреволюционной, то есть она не только реакционна, но и приносит пользу контрреволюции. Георге лишен нравственности - он находит ей замену в утонченном кулинаризме. Карл Краус, представитель второй линии, тоже безнравствен, потому что чисто интеллектуален. Односторонность обеих линий все более затрудняет суждение о них. У Георге мы видим крайний субъективизм, который выдает себя за нечто объективное, принимая классицистические формы. На самом деле лирика Крауса при всей ее кажущейся субъективности все же ближе к объекту, она содержит больше элементов реальности. Краус слабее Стефана Георге, это худо. Он мог бы быть гораздо лучшим поэтом. Оба антибуржуазны (Георге клерикально-феодален; у него "языческое", конечно, религия; Краус "радикально" критичен, но он безусловный идеалист, либерал), так что обе линии, во всяком случае, свидетельствуют о том, что развитие культурной традиции связано с отказом от буржуазных интересов. Школа, созданная Георге, лишь тогда даст какие-нибудь ценности, если она будет заниматься творчеством в области перевода. Дело в том, что она в таком случае будет располагать объектом, которого иначе ей никак не раздобыть. Краус в собственной лирике почти не дает образцов воплощения его теории языка и стиха, к которой приходится поэтому обращаться непосредственно.