Анатолий Ким - Поселок кентавров

• Название: Поселок кентавров
• Автор: Анатолий Ким
• Издательство: Ковчег
• Жанр: Современная проза
• Год: 1993
• ISBN: 5-87639-002-X

"Поселок кентавров" — эротико-философский гротеск. В этом произведении жестокая ярость мира и ужас бытия встречены гомерическим хохотом человека, который знает свою подлинную счастливую судьбу и самым дерзким образом кажет здоровенный елдорай (международный мужской символ) тем силам тьмы, злобы, подлости, что губят сотворенное Богом человечество.

---

Итак, в разрушенном поселке конелюди погибали почти без сопротивления. Они умели стрелять из засады, наступать македонским строем, обученные полководцем Пуду, но нападать и защищаться от врага в одиночку никто не умел. Матерого зверолова Гнэса забил совсем молодой жеребчик, стройный каурый-трехлетка. У зверолова был в руке меч, деревянный щит прикрывал его человеческую грудь, но, замахнувшись мечом, кентавр не решался опустить его на голову атакующего коня, это казалось ему почему-то почти невозможным. Если бы сам кентавр нападал, да еще и сзади, исподтишка, — было бы другое дело, но обученные убивать только того, кто сам не нападает, а боится или убегает или находится в одиночестве вне сплоченной, мерно грохочущей фаланги, кентавры были совершенно беспомощны в поединке. Зверолов Гнэс так и стоял перед нападающим каурым, то и дело замахиваясь и не смея ударить, а в конце совершенно пал духом и даже отбросил в сторону щит свой с мечом. И он погибал, безоружный, закрывши голову руками, — клонился все ниже И ниже к земле, пока каурый жеребчик лягал, повернувшись к нему задом, а после бешено кусал его подставленную шею и колотил передним копытом по затылку.

А виновник того, что кентаврское воинство не знало приемов рукопашной схватки и одиночного ведения боя, сам военачальник Пуду оказал могучее сопротивление, потому что обучался всему этому, служа в македонской армий. Прыгая на трех ногах, слоноподобный Пуду крутился на тесной площади, окруженный со всех сторон возбужденными кровью жеребцами, и, размахивая своей кизиловой дубиной, лупил их по чему попало.

— Хардон лемге… — хрипел он. — Текусме ю чондо… Танопо… Р-раккапи!

И очень ловко поражал балдою кизиловой палицы какого-нибудь близко подскочившего жеребца. Против кентавра-великана хотели выступить много богатырей лошадиного войска, и были среди них настоящие гиганты, не меньше ростом, чем сам Пуду. Но по природному свойству лошадиного боя дрались они всегда в единоборстве и не знали привычки бросаться скопом на одного. Поэтому дикие жеребцы кружились в громе копыт и теснились около исполинского кентавра, огненными глазами пожирая его. Им было неясно, против кого лично направлен беспримерный бой трехногого инвалида, размахивавшего стволом дерева, удары которого по костям и черепам лошадиным были весьма сокрушительными. Выйти же один на один против него пока что никто не решался — даже и трехногий, кентавр-инвалид внушал почтительный страх.

Пыль на площади поднялась густым туманом, и лишь головы лошадиные, высоко задранные, да разлетающиеся по ветру космы длинных грив взметывались над пылевой завесой. Пуду с ревом крутился посреди лошадиной толпы, иногда вскидывался на дыбы, стоя на одной задней ноге, и тут же резко припадал на передние, одновременно вытягивая весь исполинский человеческий торс вперед и доставая ударом набалдашника далеко отстоявшего противника. Он успел изувечить уже нескольких жеребцов — тряся головами и припадая на ослабевшие ноги, они ковыляли в сторону, чтобы лечь где-нибудь на землю и испустить дух.

Вскоре почти все самые видные воины лошадиной армии прибежали на площадь, жаждая вступить в бой с бесновавшимся Великим Кентавром. От тесноты в окружающей Пуду лошадиной толпе жеребцы не могли повернуться, плотно притирались мокрыми боками друг к другу, и когда нужно было выбираться из толпы, каждый мог это сделать, только пятясь и рывками выдирая себя из общей мышечной теснины. А возле хромого исполина вскоре образовался круг, куда ступил наконец лоснящийся и черный, как ночь, вороной гигант. Голова этого колоссального жеребца вздымалась даже выше, чем бородатая, взлохмаченная башка кентавра, да и корпусом сей конь казался выше, чем его противник. Но Пуду был зато почти вдвое массивнее в своем лошадином туловище — это была целая гора воинских мышц. И если бы не увечье Великого Кентавра, вряд ли кому из лошадиных богатырей пришло бы в голову выйти с ним на единоборство.

По представлению диких лошадей, четвероногое существо, потерявшее хотя бы одну конечность, уже не могло считать себя принадлежащим к миру радостных елдорайцев, бодро скачущих на пастбищах жизни. Несчастного должен был обязательно добить кто-нибудь из сильных и здоровых, и никогда не бывало так, чтобы в этом благотворительном для инвалида последнем поединке побеждал увечный, а не полноценный четырехногий. Однако сейчас все стало как-то непонятно: уже стольких жеребцов изувечил и убил этот трехногий кентавр, что в умах лошадиных возникло даже сомнение: а собирается ли вообще умирать мохнатое чудовище и не считает ли оно, что ему можно оставаться жить ковыляющей на трех ногах несуразицей, в то время как вокруг скачут по земле и едят траву вполне бодрые четырехногие существа?..

Пуду не задумываясь первым кинулся на вороного, но запальчиво устремившись на трех ногах, не успел изготовиться и подняться на дыбы, в результате чего вынужден был с ходу, стоя передними ногами на земле, замахнуться дубиной, чтобы нанести удар по голове черного гиганта. Но тот сам вспрянул на дыбы — оказался воспарившим над кентавром, который занес двумя руками палку огромного размера. И удар кизиловым набалдашником пришелся по черному тугому животу вороного, у которого загудело и грохнуло в утробе и вылетело горячее раккапи из-под хвоста.

Кони дружно заржали, пятясь, — натиск задних был столь силен, что места для единоборствующих почти не осталось, и они вынуждены были драться без простора и разбега. Дубиной другой раз было не размахнуться, и Пуду отбросил ее. Вороной с дыбков, с высоты, рухнул на кентавра и обхватил его передними ногами, чтобы удобнее было запускать в человеческое тело противника свои зубы и рвать его мясо. В ответном порыве Пуду также стиснул передними лошадиными ногами шею вороного, а свободными руками зажал ему храп, схватил и скрутил жгутом верхнюю губу жеребца. Но удержаться на одной ноге кентавр-инвалид не мог, и, потеряв равновесие, он рухнул на землю, увлекая за собою и вороного жеребца. Оба стали бешено ворочаться под ногами лошадиной толпы, скрытые от нее густыми клубами пыли.

Когда оба они поднялись, вновь возвысившись над более мелкой толпою, воитель Пуду и вороной гигант стали неузнаваемы. У кентавра отсутствовала нижняя челюсть — на его человеческой голове лишь мотался длинный язык, по обеим сторонам которого кровавыми сосульками торчали слипшиеся остатки бороды. Вороной жеребец лишился одного глаза, который висел на кровавой нитке, выскочив из глазницы, и храп его вместе с верхней губою был разорван надвое, отчего зубы обнажились и жеребец казался смеющимся.

Погибая, исполинский кентавр был еще достаточно силен, чтобы размахнуться волосатым кулаком и так хватить по впадине виска противника, что конь коротко проржал, словно охнул, зашатался, пытаясь удержаться на ногах, — и рухнул как подрубленный. А лошади вокруг ржали, визгливо грызлись, неистовствовали, сцепившись в пары дерущихся между своими, храпящих и бесноватых… Такими вдруг стали все жеребцы, собравшиеся на этой площади, — и уже давно вороной гигант бездыханным валялся под их-ногами, затоптанный насмерть, и воитель Пуду без нижней челюсти выбрался из толпы и побрел куда-то в сторону, пригнув голову и чихая в пыль дороги брызгами густой кентаврской крови.

Охватившее лошадиную толпу яростное бешенство передавалось от этого места далее, все шире и шире — и вскоре все лошади, а за ними и кентавры, убиваемые завоевателями, стали попарно драться и убивать друг друга, заразившись неудержимым конским бешенством.

По истечении недолгого времени в поселке кентавров было убито всех душ ровно половина, считая вместе и хозяев и оккупантов. Оставшаяся в живых половина коней и кентавров ползла, изнемогая от усталости, в разные стороны сквозь проломы в глинобитной стене. Вся долина перед ущельем, от реки и до громадного пожарища, оказалась заполненною бредущими в одиночку, натыкающимися в темноте друг на друга кентаврами и дикими лошадьми.

Дети и женщины кентавров, также принявшие участие во всеобщей потасовке безумства, пострадали меньше мужского населения, потому что розовые кентаврята и изнеженные растительной пищей кентаврицы не умели убивать до смертельной окончательности. Бредущие в глубоких сумерках маленькие фигурки кентавренышей, утирающих на ходу слезы, изредка оказывались среди множества изнуренных коней и полуживых поникших кентавров. Иной детеныш плакал навзрыд, и в предночной тишине его писклявый голосок, призывавший мать, звучал столь заунывно и скорбно, словно плакал это последний оставшийся живым на земле человек:

— Келиме-е! Уо, келиме! Кугай сунгмо, урели ми юн лачача, уо! Купай чиндо, уо. — И так далее и тому подобное.

Ночь после побоища была одна из самых страшных за всю историю лошадей и кентавров, но ни те и ни другие не осознали этого. Многие из диких жеребцов самого отменного здоровья вдруг легли на землю и, выпустив елдорай на полметра, почему-то умерли в эту трагическую ночь. Тогда же и народ кентаврский, подвергшийся захвату и избиению, потерял три пятых своего мужского населения.