Альберто Моравиа - Римлянка

• Название: Римлянка
• Автор: Альберто Моравиа
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1978

Произведения Альберто Моравиа проникнуты антифашистским и гуманистическим духом, пафосом неприятия буржуазной действительности, ее морали, ее идеалов.

Роман «Римлянка» — это история проститутки, рассказанная ею самой. Рассказанная просто, иногда даже с трогательной наивностью и в то же время устрашающе деловито. Это история о том, как бедная, простая и необычайно красивая девушка Адриана не только превратилась в публичную женщину, но и стала относиться к проституции как к самой обычной профессии, способной обеспечить ей что-то вроде «приличного существования».

---

— Нет, не ошибаюсь, — коротко ответил он.

Немного помолчав, я спросила:

— Ну, а твои друзья?

— Какие друзья?

— Туллио и Томмазо.

— Я ничего о них не знаю, — ответил он с деланным безразличием, — их арестуют.

— Нет, не арестуют! — воскликнула я.

Я считала, что Астарита, конечно, не воспользуется этой минутной слабостью Мино. Но только теперь, услышав фразу об аресте двух его друзей, я по-настоящему поняла всю серьезность положения.

— Почему же их не арестуют? — спросил он. — Я назвал их имена… их наверняка арестуют.

— О Мино! — огорченно воскликнула я. — Зачем ты это сделал?

— Тот же вопрос задаю себе я сам.

— Но если их не арестуют, — ухватилась я за единственную оставшуюся у меня надежду, — тогда еще не все потеряно. Они никогда не узнают, что ты…

Он перебил меня.

— Да, но я-то буду знать… я-то буду знать всегда… буду знать всегда, что я уже не тот, каким был прежде, а другой человек, и этого человека породил я сам, когда заговорил, так же, как мать рождает своего ребенка… теперь, к сожалению, этот человек мне не по душе… в этом вся беда… ведь есть мужья, которые убивают своих жен, потому что жизнь с ними становится невыносимой… теперь представь себе, что в одном теле живут два существа, которые смертельно ненавидят друг друга… а моих друзей, конечно, арестуют.

Не удержавшись, я сказала:

— Если бы ты даже ничего не сказал, тебя все равно освободили бы… и твоим друзьям не грозит никакая опасность…

Тут я вкратце рассказала ему историю моих отношений с Астаритой, о том, как я пыталась вызволить его из тюрьмы и об обещании, данном мне Астаритой. Он молча выслушал меня, а потом проговорил:

— Час от часу не легче… итак, свободой я обязан не только своим заслугам в качестве доносчика, но и твоей любовной связи с полицейским.

— Мино, не надо так говорить!

— Впрочем, — добавил он через минуту, — я рад, что мои друзья счастливо отделались… по крайней мере хоть это не будет на моей совести.

— Видишь, — сказала я живо, — теперь, в сущности, нет разницы между тобой и твоими друзьями. Они тоже обязаны своей свободой мне и тому, что Астарита влюблен в меня.

— Пардон… есть разница… они-то никого не выдавали.

— Откуда ты знаешь?

— Я в них верю… однако разобщенность в таких случаях действительно малоприятная вещь.

— А ты веди себя так, будто ничего не случилось, — принялась я снова уговаривать его, — возвращайся к ним как ни в чем не бывало… что поделаешь? У каждого человека бывают минуты слабости.

— Да, но не каждому человеку выпадает случай умереть и все-таки остаться в живых, — ответил он, — знаешь, что произошло со мной в тот момент, когда я говорил? Я умер… просто умер… умер навсегда.

Тоска сжимала мое сердце, и я разразилась слезами.

— Почему ты плачешь? — спросил он.

— Потому что ты говоришь такие ужасные вещи, — ответила я и зарыдала еще громче, — будто ты умер… мне страшно.

— Тебе не нравится лежать с покойником? — насмешливо спросил он. — Однако это вовсе не так страшно, как тебе кажется… даже совсем не страшно… я умер не в прямом смысле… что касается моего тела, то оно живет, и еще как живет!.. Потрогай, жив ли я, ну, видишь, я жив. — Он взял мою руку, провел ею по своему телу, дошел до паха и надавил на него. — Я весь живой, а с тобой, поверь, я никогда не был таким живым, как сейчас… не бойся, что мы мало занимались любовью в то время, когда я был жив, зато мы все наверстаем теперь, когда я умер.

Он со злобным презрением отбросил от себя мою покорную руку. Я уткнулась лицом в ладони и разразилась громкими и горестными рыданиями, вкладывая в них все свое отчаяние. Мне хотелось плакать без удержу, плакать без конца, потому что я боялась, что наступит минута, когда иссякнут слезы и я, опустошенная и отупевшая, вновь окажусь перед лицом все тех же неразрешимых проблем, которые вызвали этот взрыв отчаяния. Так или иначе минута эта наступила, я вытерла мокрое от слез лицо краем простыни и лежала не шевелясь, глядя в темноту широко раскрытыми глазами. Вдруг он ласковым, задушевным голосом предложил:

— Давай-ка вместе подумаем, что мне делать.

Я быстро повернулась к нему, крепко обняла и начала говорить, почти касаясь губами его губ:

— Не думай больше об этом… не занимайся ты больше этим… что было, то было… вот что тебе надо делать.

— А потом?

— А потом возьмись за учение… получи диплом… возвращайся в свой город… пусть я больше тебя не увижу, лишь бы знать, что ты счастлив… начни работать, а когда придет время, женись на местной девушке, которая будет тебе ровней и которая будет тебя любить по-настоящему… На что тебе политика? Ты не создан для политики, ты поступил неправильно, когда занялся этим делом… это ошибка, но ведь всякий может ошибиться… в один прекрасный день ты сам удивишься, что занимался политикой… а я тебя, Мино, очень-очень люблю, другая женщина на моем месте не захотела бы расстаться с тобой… но, если надо, уезжай хоть завтра… если надо, я готова никогда больше с тобой не видеться… лишь бы ты был счастлив.

— Но я, — сказал он низким и печальным голосом, — никогда больше не буду счастлив… я — доносчик.

— Неправда, — возразила я, — вовсе ты не доносчик… и даже если бы это было так, ты все равно будешь счастлив… есть люди, которые действительно совершили преступления, а они счастливы… с другой стороны, возьми, к примеру, меня… когда говорят: уличная девка, можно подумать бог знает что… а я такая же женщина, как все… и часто я даже чувствую себя счастливой… например, все последнее время, — добавила я с горечью, — я была так счастлива.

— Ты была счастлива?

— Да, очень… но я знала, что так не может продолжаться бесконечно, и правда… — Мне снова захотелось плакать, но я сдержалась и прибавила: — Ты вообразил себя совсем другим человеком, не таким, какой ты есть на самом деле… вот поэтому все так получилось… а теперь будь самим собой… и ты увидишь, что все сразу станет на свои места… в конце концов, ты страдаешь из-за того, что произошло, потому что стыдишься и боишься мнения других, мнения своих друзей… а ты перестань встречаться с ними, познакомься с другими людьми, ведь свет так велик… если они недостаточно любят тебя, чтобы понять твое поведение в эту минуту слабости, то оставайся со мной, ведь я тебя люблю, понимаю и не осуждаю… по правде говоря, — воскликнула я убежденно, — если бы ты совершил в тысячу раз худший поступок, ты все равно для меня остался бы моим Мино! — Он молчал. Я продолжала: — Я бедная, необразованная девушка, это верно, но в некоторых вещах я разбираюсь лучше, чем твои друзья, и даже лучше, чем ты… я тоже пережила нечто похожее на то, что переживаешь сейчас ты… после нашей первой встречи, когда ты не захотел прикоснуться ко мне, я вбила себе в голову, что ты меня презираешь… и внезапно я потеряла всякий интерес к жизни… я чувствовала себя такой несчастной… я хотела бы стать другой и в то же время понимала, что это невозможно, что я навсегда останусь такой, какая я есть… меня жгло клеймо позора, я тосковала и совсем отчаялась… я онемела, застыла, будто меня связали… иногда я думала, что лучше умереть… потом однажды я вышла из дома с мамой, зашла случайно в церковь, стала молиться и поняла, что мне в конце концов нечего стыдиться, и если я такая, какая есть, то это лишь божья воля, я не должна проклинать свою судьбу, а наоборот, принять ее с покорностью и надеждой; и если ты презирал меня, то в этом виноват ты, а не я… короче говоря, я много передумала, и наконец отчаяние мое развеялось, и мне снова стало весело и легко.

Он рассмеялся своим леденящим душу смехом.

— В сущности, я должен был бы смириться с тем, что сделал, и больше не возвращаться к этой теме… я должен был бы смириться с тем, кем я стал, и не бунтовать… да, возможно, в церкви и случаются подобные вещи… но помимо церкви…

— А ты пойди в церковь, — предложила я, хватаясь за эту новую надежду.

— Нет, не пойду я туда… я не верю в бога, и в церкви мне скучно… а потом, что это за разговоры?

Он снова рассмеялся и, вдруг перестав смеяться и схватив меня за плечи, начал изо всех сил трясти меня и кричать:

— Да ты понимаешь, что я наделал? Понимаешь? Понимаешь?

Он с такой силой тряс меня, что у меня перехватило дыхание, потом оттолкнул, и я услышала, как он вскочил с постели и начал в темноте одеваться.

— Не зажигай свет, — с угрозой в голосе сказал он, — нужно время, чтобы я снова мог смотреть людям в глаза… а пока еще рано… берегись, если ты зажжешь свет!

Но я боялась даже дохнуть. А потом все-таки набралась смелости и спросила:

— Ты уходишь?

— Да… но я вернусь, — сказал он и снова засмеялся, — не бойся, вернусь… я даже порадую тебя… я перееду к тебе жить.