П Бермонт-Авалов - Документы и воспоминания

• Название: Документы и воспоминания
• Автор: П Бермонт-Авалов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Работал он в союзе "Наша Родина" вместе с герцогом Лейхтенбергским, адвокатом Акацатовым, полковником Чесноковым, полковником Потоцким и др. Средства герцог выискал большие, и они приступили к вербовке Южной армии. Местом ее концентрации выбрали Богучарский уезд (Воронежской губернии), отбитой атаманом Красновым у большевиков. Вербуя добровольцев в Киеве, они слали их туда партиями (сорганизовав таким образом два полка).

Сам Бермонт занимал должность начальника контрразведки Южной армии; Потоцкий был в отделе вербовочном; полковник Чесноков работал разно, больше по хозяйственной части.

Ранее этого (до Киева) Бермонт, оказывается, жил в Житомире (это мне было неизвестно), где он часто встречался с офицерами немецкого Генерального штаба, вздумал организовать офицерский отряд.

Так как ему хотелось организацию (при общей зыбкости русских событий) сделать крепкой, со средствами и морально поддержанной большими авторитетами, он написал на имя императора Вильгельма 14 прошение, в котором подробно изложил свою покорную просьбу (о средствах) и план организации. Прошение было послано в Берлин, но ответа на него Бермонт так и не получил. Во всяком случае -- меня заметили, где надо (сказал Бермонт).

Деятельность вербовочного бюро закончилась крахом. Стремительно надвигался Петлюра на Киев с своей буйной ватагой, средства истощались, среди союза "Наша Родина" возник раскол, и он расползался по всем швам. Краснов в это время принял чересчур близкое участие в судьбе двух полков, и они порвали с союзом. А когда Киев был взят Петлюрой, все за тем рассыпалось как песок. Вышло даже так, что многие (не бесследно, однако) исчезли с приличными суммами в карманах.

Бермонт намеками почти никогда не говорит, а фамилий этих гг. деятелей не называл. Судя по характеристикам, которые он давал своим сотрудникам, к числу последних принадлежит юркий полковник Чесноков...

При Петлюре Бермонт был дважды арестован, на третий его усадили в Музей 15. Спустя несколько дней, его приговорили к расстрелу. Однако за два часа до казни его вывезли оттуда, и в эту же ночь с группой офицеров и генералов он катил к германской границе. На станции Клинца на поезд напала разъяренная толпа мужиков. Эшелон растерялся, но Бермонт (по его рассказу) сохранил присутствие духа, забрав в свои руки водительство эшелоном; это подействовало на молодежь подкупающе; с этой ночи за Бермонтом установилась репутация необычайно дерзкого (он в открытую бранил генералов) и твердого офицера. Эшелон не пострадал и благополучно ушел из-под занесенных дубин и щелкающих винтовок.

Живя в Германии (лагерь Зальцведель), Бермонт часто ездил в Берлин, где по счастливой случайности встретил офицера Генерального штаба (немецкого), кап[итана] R-e, который и посодействовал ему в получении разрешительной грамоты на организацию отряда в лагере (с тем чтобы потом с ним отправиться в Прибалтику). Собирая охотников в Зальцведеле, Бермонт не упускал из виду и центра: в Берлине в один из своих приездов он познакомился с представителем ген[ерала] Деникина -- кап[итаном] Непорожным. Последний обещал ему сотрудничество.

К началу мая этого года упорно собранный Бермонтом отряд скрепился, разработан был план будущего разворачивания в "настоящий" отряд, а 14 мая из Зальцведеля в Митаву выехал первый эшелон.

Митаву избрали потому, что она лежит на кровобьющей артерии, уходящей в Германию, откуда должно было происходить главное питание, и вполне удобна для временной спокойной организации. Впрочем, соображений было много. Таково начало. Мальтийский крест на белом поле -- это знак "крестоносный", так как весь свой путь прошлый (киевский) сочли крестным, и весь будущий (здесь, в краях, где когда-то жили рыцари) предполагают пройти под белым ограждающим крестом терпения и неутомимой борьбы.

Так было мне нарисовано Бермонтом; если те внутренние теплые тона, которые проникали его рассказ, лягут в основу его задач (я отбрасываю все другие элементы -- саморисовка, легкомысленный задор и т. п.), дело может принять серьезные, ценные формы; и результаты не замедлят сказаться.

4 июля.

Осведомительный политический отдел в том виде, как он существует теперь, учреждение довольно нелепое. Сегодня зашел нарочно и потребовал некоторых справок -- видимо, обо мне знали: дали без затруднений. Тут же работает и культурно-просветительная секция. Мне любезно предоставили для ознакомления отпечатанные воззвания к красноармейцам, которые секция намеревается в ближайшее время сбрасывать с аэроплана в черте расположения красных войск.

Составлены пошло, крикливо, без необходимой серьезности и обоснований. Я обратил на это внимание сидящего там поручика Гуаданини.

-- Да, да... но ведь это ничего, -- сказал он, -- они все поймут.

-- Поймут-то поймут, но поверят ли?

Гуаданини пожал плечами -- не моя, мол, вина. ...Зашел на минутку к Ремеру, начальнику осведомительного политического отдела. Поделился с ним впечатлениями относительно только что виденных воззваний. Он возражал весьма осторожно, видимо, нащупывая мои мысли; при этом хитро поблескивал узкими глазками из-за пенсне. Говоря, кривит ехидно рот и насмешливо постукивает пальцами по столу. Приглядишься -- и видишь, что это гнутая ящерица. По-моему, он занимает пост не по себе. Однако я уверен, что при всех перемещениях служебных лиц он пойдет вверх, а не вниз.

...Завтра я назначаюсь дежурным по гарнизону -- придется объезжать весь город, проверяя посты: они раскиданы положительно по всем углам и закоулкам.

6 июля.

По городу трубят о счастливой звезде Бермонта: сегодняшней ночью на него совершено покушение -- к счастью, неудачное. И надо же этому случиться -- в мое дежурство!

Вышло это так: около 12 ночи я, подходя к помещению гауптвахты, заметил, как в окне при желтом свете лампы метались испуганные лица солдат, о чем-то горячо переговаривающихся. Услышав мои шаги, они выстроились для встречи, и в ту же минуту начальник караула, подойдя ко мне с ночным рапортом, тревожно стал докладывать: "...Во время дежурства, в половине 12-го случилось просшествие: из сквера, расположенного напротив квартиры командующего отрядом, брошена в окно его спальни бомба. Упав на мягкую землю у самого подоконника, она не разорвалась. Часовой Земенко схватил ее и бросил в канал, после чего сигнальными свистками вызвал караул".

Уже в форме рассказа караульный офицер поведал о том, что еще с вечера якобы кто-то из солдат заметил маленького сухопарого господина в худом пальто, шагавшего по скверу. Он подозрительно косил глаза на окна Бермонта и притворно откашливался, когда мимо него кто-нибудь проходил. Будто видели, как он шептался с таким же человеком за церковью (в сквере же); в сумерки он куда-то исчез.

-- Когда мы прибежали, -- сказал офицер, -- мы уже никого не нашли.

Около пяти утра я зашел к Бермонту. В легком шелковом халате он уже сидел в кресле и чистил ногти.

-- Приветствую, капитан, -- крикнул он беззаботно.

Я рассказал ему о ночном происшествии. Ни малейшего впечатления. Выслушав до конца, он скривил губы и прошелся по комнате. Потом быстро распахнул окно на улицу, выглянул туда; часовой брякнул ружьем.

-- Здравствуй, молодец!

-- Здравия желаю, г. полковник!

-- Ну что, говоришь, убить хотели вашего командира?

-- Так точно, да Бог миловал.

-- Со мной всегда Бог. А как ты думаешь, молодец, убьют меня в конце концов?

-- Никак нет, -- гаркнул солдат.

-- Э, душа моя, убьют -- другой найдется Бермонт. Так или иначе, а в Москве мы будем. Правда, дружище?

-- Так точно.

Это становилось уже театральным. Из глубины комнаты вышел заспанный Линицкий. Еще в дверях он изобразил на лице испуг, сменив его вдруг радостью.

-- Ах, сволочи...

Бермонт задорно оскалил зубы и выругался.

-- Что, Линицкий, шевельнулась, брат, душа? Плохо они знают Бермонта: на него нужны двенадцатидюймовые пушки.

Он щелкнул пальцами (мастер!) и, выглянув в сонную улицу, громко свистнул, потом сказал часовому:

-- Подойди ближе, голубчик, дай твою руку -- вот тебе моя. Передай всем твоим товарищам, что ни один из вас со мной даром не погибнет. Слышишь? Ни один! А убить меня нашим врагам не удастся. Видимо, солдат растерялся: слышно было глухое бормотанье.

...Поверить в искренность покушения какого-то чудака я не могу. Что-то темновато.

9 июля.

Штабы и разные управления нарастают с непостижимой быстротой: появился штаб железнодорожной роты, управление инженерно-строительной роты, рабочей роты и т.п. С каждым днем через вербовочное бюро в Берлине (кап[итан] Непорожный) к нам прибывают офицеры и солдаты разных родов оружия -- саперы, железнодорожники, артиллеристы, авиаторы, пехота.

Один из наших полковников (Вольский) послан в Шавли для открытия вспомогательных вербовочных бюро. В настоящее время число их доходит до одиннадцати. Средства на это отпущены огромные. Кстати, жалование мы получаем -- т[ак] называемые] Ostgeld; солдаты до 10 мар[ок], офицеры от 10 [до] 50 мар[ок] в день. Кухня у нас немецкая -- невкусно, но сытно. Каждый день к казармам подкатывают грузовики, отмеривают "порции" для роты или батальона и катят дальше.