Константин Батюшков - Стихотворения (1809-1821)

• Название: Стихотворения (1809-1821)
• Автор: Константин Батюшков
• Жанр: Поэзия

---

И телом и душой ты на Амура схожа:

Коварна и умна, и столько же пригожа.

<1811>

VII

К ЦВЕТАМ НАШЕГО ГОРАЦИЯ

Ни вьюги, ни морозы

Цветов твоих не истребят.

Бог лиры, бог любви и музы мне твердят:

В саду Горация не увядают розы.

1816 (?)

VIII

НАДПИСЬ К ПОРТРЕТУ ЖУКОВСКОГО

Под знаменем Москвы, пред падшею столицей,

Он храбрым гимны пел, как пламенный Тиртей;

В дни мира, новый Грей,

Пленяет нас задумчивой цевницей.

1876 или начало 1817

IX

НАДПИСЬ К ПОРТРЕТУ

ГРАФА ЭММАНУИЛА СЕН-ПРИ

От родины его отторгнула судьбина;

Но лилиям отцов он всюду верен был:

И в нашем стане воскресил

Баярда древний дух и доблесть Дюгесклина.

1815

X

НАДПИСЬ НА ГРОБЕ ПАСТУШКИ

Подруги милые! в беспечности игривой

Под плясовой напев вы резвитесь в лугах.

И я, как вы, жила в Аркадии счастливой;

И я, на утре дней, в сих рощах и лугах

Минутны радости вкусила:

Любовь в мечтах златых мне счастие сулила;

Но что ж досталось мне в прекрасных сих местах?

Могила!

<1810>

XI

МАДРИГАЛ МЕЛИНЕ,

КОТОРАЯ НАЗЫВАЛА СЕБЯ НИМФОЮ

Ты нимфа, Ио; нет сомненья!

Но только... после превращенья!

Июль или август 1809

XII

НА КНИГУ ПОД НАЗВАНИЕМ "СМЕСЬ"

По чести, это смесь:

Тут проза, и стихи, и авторская спесь.

<1817>

СТРАНСТВОВАТЕЛЬ И ДОМОСЕД

Объехав свет кругом,

Спокойный домосед, перед моим камином

Сижу и думаю о том,

Как трудно быть своих привычек властелином;

Как трудно век дожить на родине своей

Тому, кто в юности из края в край носился,

Все видел, все узнал; и что ж? из-за морей

Ни лучше, ни умней

Под кров домашний воротился:

Поклонник суетным мечтам,

Он осужден искать... чего, не знает сам!

О страннике таком скажу я повесть вам.

Два брата, Филалет и Клит, смиренно жили,

В предместий Афин под кровлею одной;

В довольстве? Не скажу, но с бодрою душой

Встречали день, и ночь спокойно проводили,

Затем что по трудах всегда приятен сон.

Вдруг умер дядя их, афинский Гарпагон,

И братья-бедняки, о радость! получили

Не помню, сколько мин монеты золотой

Да кучу серебра: сосуды и амфоры

Отделки мастерской.

Наследственным добром свои насытя взоры,

Такие завели друг с другом разговоры:

- "Как думаешь своей казной расположить?

Клит спрашивал у брата;

А я так дом хочу купить

И в нем тихохонько с женою век прожить

Под сенью отчего пената.

Землицы уголок не будет лишний нам:

От детства я люблю ходить за виноградом,

Водиться знаю с стадом,

И детям я мой плуг в наследство передам;

А ты как думаешь?" - "О! я с тобой несходен;

Я пресмыкаться не способен

В толпе граждан простых,

И с помощью наследства

Для дальних замыслов моих,

Благодаря богам, теперь имею средства!"

- "Чего же хочешь ты?" - "Я?., славен быть

хочу".

- "Но чем?" - "Как чем? - умом, делами,

И красноречьем,и стихами,

И мало ль чем еще? Я в Мемфис полечу

Делиться мудростью с жрецами:

Зачем сей создан мир? кто правит им и как?

Где кончится земля? где гордый Нил родится?

Зачем под пеленой сокрыт Изиды зрак,

Зачем горящий Феб всё к западу стремится?

Какое счастье, милый брат!

Я буду в мудрости соперник Пифагора!

В Афинах обо мне тогда заговорят.

В Афинах? - что сказал! - от Нила до Босфора

Прославится твой брат, твой верный Филалет!

Какое счастье! десять лет

Я стану есть траву и нем как рыба буду;

Но красноречья дар, конечно, не забуду.

Ты знаешь, я всегда красноречив бывал

И площадь нашу посещал

Не даром.

Не стану я моим превозноситься даром,

Как наш Алкивиад, оратор слабых жен,

Или надутый Демосфен,

Кичася в пурпуре пргд царскими послами:

Нет! нет! я каждого полезными речами

На площади градской намерен просвещать.

Ты сам, оставя плуг, придешь меня внимать,

С народом шумные восторги разделяя,

И, слезы радости под мантией скрывая,

Красноречивейшим из греков называть.

Ты обоймешь меня дрожащею рукою,

Когда... поверишь ли? Гликерия сама

На площади с толпою

Меня провозгласит оракулом ума,

Ума, и, может быть, любезности... Конечно,

Любезностью сердечной

Я буду нравиться и в сорок лет еще.

Тогда афиняне забудут Демосфена

И Кратеса в плаще,

И бочку шута Диогена,

Которую, смотри... он катит мимо нас!"

"Прощай же, братец! - В добрый час!

Счастливого пути к премудрости желаю,

Клит молвил краснобаю;

Я вижу, нам тебя ничем не удержать!"

Вздохнул, пожал плечьми и к городу опять

Пошел - домашний быт и домик снаряжать.

А Филалет? К Пирею,

Чтоб судно тирское застать

И в Мемфис полететь с румяною зарею.

Признаться, он вздохнул, начавши одиссею...

Но кто не пожалел об отческой земле,

Надолго расставаясь с нею?

Семь дней на корабле,

Зевая,

Проказник наш сидел

И на море глядел,

От скуки сам с собой вполголос рассуждая.

- "Да где ж тритоны все? где стаи нереид?

Где скрылися они с толпой океанид?

Я ни одной не вижу в море".

И не увидел их. Но ветер свежий вскоре

В Египет странника принес;

Уже он в Мемфисе, в обители чудес;

Уже в святилище премудрости вступает,

Как мумия сидит среди бород седых

И десять дней зевает

За поученьем их

О жертвах каменной Изиде,

Об Аписе-быке иль грозном Озириде,

О псах Анубиса, о чесноке святом,

Усердно славимом на Ниле,

О кровожадном крокодиле

И... о коте большом!..

- "Какие глупости! какое заблужденье!

Клянуся Поллуксом! нет слушать боле сил!"

Грек молвил, потеряв и важность и терпенье,

С скамьи как бешеный вскочил

И псу священному, о ужас! наступил

На божескую лапу...

Скорее в руки посох, шляпу,

Скорей из Мемфиса бежать

От гнева старцев разъяренных,

От крокодилов, псов и луковиц священных

И между греков просвещенных

Любезной мудрости искать.

На первом корабле он полетел в Кротону.

В Кротоне бьет челом смиренно Агатону,

Мудрейшему из мудрецов,

Жестокому врагу и мяса и бобов

(Их в гневе Пифагор, его учитель славный,

Проклятьем страшным поразил,

Затем, что у него желудок неисправный

Бобов и мяса не варил).

- "Ты мудрости ко мне, мой сын, пришел учиться?

У грека старец вопросил

С усмешкой хитрою, - итак, прошу садиться

И слушать пенье сфер: ты слышишь?"

"Ничего!"

- "А видишь ли в девятом мире

Духов, летающих в эфире?"

- "И менее того!"

- "Увидишь, попостись ты года три, четыре,

Да лет с десяток помолчи;

Тогда, мой сын, тогда обнимешь бренным взором

Все тайной мудрости лучи;

Обнимешь, я тебе клянуся Пифагором..."

- "Согласен, так и быть!"

Но греку шутка ли и день не говорить?

А десять лет молчать, молчать да все поститься

Зачем? чтоб мудрецом,

С морщинным от поста и мудрости челом,

В Афины возвратиться?

"О нет!"

Чрез сутки возопил голодный Филалет:

- "Юпитер дал мне ум с рассудком

Не для того, чтоб я ходил с пустым желудком;

Я мудрости такой покорнейший слуга;

Прощайте ж навсегда Кротонски берега!"

Сказал и к Этне путь направил;

За делом! чтоб на ней узнать, зачем и как

Изношенный башмак

Философ Эмпедокл пред смертью там оставил?

Узнал и с вестью сей

Он в Грецию скорей

С усталой от забот и праздности душою;

Повсюду гость среди людей,

Везде за трапезой чужою,

Наш странник обходил

Поля, селения и грады,

Но счастия не находил

Под небом счастливым Эллады.

Спеша из края в край, он игры посещал;

Забавы, зрелища, ристанья,

И даже прорицанья

Без веры вопрошал;

Но хижину отцов нередко вспоминал,

В ненастье по лесам бродя с своей клюкою,

Как червем, тайною снедаемый тоскою.

Притом же кошелек

У грека стал легок;

А ночью, как он шел через Лаконски горы

Отбили у него

И остальное воры.

Счастлив еще, что жизнь не отняли его!

"Но жизнь без денег - что? мученье нестерпимо!"

Так думал Филалет,

Тащась полунагой в степи необозримой.

Три раза солнца свет

Сменялся мраком ночи,

Но странника не зрели очи

Ни жила ни стези: повсюду степь и степь

Да гор в дали туманной цепь,

Илотов и воров ужасные жилища.