Павел Скоропадский - Спогади. Кінець 1917 – грудень 1918

• Название: Спогади. Кінець 1917 – грудень 1918
• Автор: Павел Скоропадский
• Издательство: АТ "Книга"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1995
• ISBN: 5-7702-0845-7

Увазі вчених і широких кіл громадськості вперше пропонуються у повному обсязі спогади П. Скоропадського, який в якості Гетьмана Української Держави (травень — грудень 1918 р.) відігравав непересічну роль під час одного з етапів новітнього українського державотворення

---

Железнодорожники, вероятно, учли затруднительное положение Киева в продовольственном отношении. На Украине, как впрочем почти и всюду, железнодорожные служащие работали во время войны выше всякой похвалы, как я уже говорил, и во время революции, осенью 1917-го года, по крайней мере, когда мне приходилось начальствовать над украинскими частями, стоящими на правом берегу Днепра, и приходилось вблизи видеть работу железнодорожных служащих. Я могу с уверенностью сказать, что большинство этих людей стояло сознательно за порядок. Потом уже, когда за время Центральной Рады у нас образовалось нечто вроде пресловутого российского «Викжеля»{230}, затем, когда украинские комиссары, имеющие безусловные заслуги за собой, по люди без всякого образования, начали вмешиваться в дела, которые им не были по плечу, и, наконец, когда, с одной стороны, ввиду отсутствия работающих в мастерских, почти никакого ремонта подвижного сретства производилось, а последний все больше и больше изнашивался, весь подвижной состав был приведен в невозможное состояние, отчего транспорт в конце расстроился. Когда, несмотря на прибавки жалования, из-за дороговизны жить низшим служащим действительно стало трудно, тогда брожение среди железнодорожных служащих стало определенно чувствоваться. Дороги, вместо прибыли, давали колоссальный убыток. Бутенко подсчитал, что железные дороги Украины должны были давать до 600 тысяч карбованцев убытку. Потом он сделал всевозможные сокращения; между прочим, он провел некоторые сокращения в жаловании низшим служащим при условии прибавки на дороговизну. Мера эта была проведена в совете министров при очень слабом количестве голосов, я же ее утвердил, полагая, что Бутенко лучше видно, возможно ли это сделать или нет. Эта мера, конечно, была непопулярна. Затем состоялось, при благосклонном участии российских большевиков и их единомышленников на Украине, нечто вроде того же Викжел я, и господа эти требовали, чтобы это учреждение было официально признано правительством. И Бутенко, п. совет министров, и я решительно это отвергли. Тогда дело осложнилось, и в середине июня вспыхнула всеобщая забастовка железных дорог{231}. В то трудное время Бутенко действовал разумно и энергично. Немцы же также, где могли, помогали. Очевидно, идеей забастовщиков было прекращение подвоза продовольствия к большим центрам, чтобы вызвать тем осложнения, по этого не произошло. Хотя и плохо, но, продовольствие все же прибывало в Киев и в другие города. Цены в городах все-таки возросли. Забастовка эта не встретила всеобщего сочувствия. Были дороги, которые почти не бастовали. Бутенко, очень увлекавшийся своими украинскими комиссарами, уверял меня, что они в этот раз принесли большую пользу в смысле возобновления движения. Насколько это верно, я сказан, не могу. Во всяком случае, забастовка, длившаяся около двух педель, сошла на нет, и ни одно из незаконных требований исполнено не было. Единственно, на чем я настаивал, это на уплате полностью всего причитающегося жалования.

Еще во время Центральной Рады были некоторые категории служащих, которые, под давлением российских большевистских тенденций, получали жалование, ничем не оправдываемое по своей величине.

Бутенко это законом, о котором я говорил выше, сократил, но за прошлое время я считал необходимым выплатить. Сумма недополученного жалования была очень велика, если не ошибаюсь, 200–300 миллионов. Правительство сразу не могло выплатить этой суммы, поэтому было решено, что этот долг служащим, будет погашаться постепенно. Но это устроилось не под давлением забастовки, а было решено раньше. Порядок среди служащих восстановился, поезда пошли. Убытки, нанесенные забастовкой, тем не менее были очень велики, не говоря уже об отсутствии прихода за время стояния поездов.

Главное, что нанесло большой ущерб, это было отсутствие всяких работ в мастерских, а как я уже раньше говорил, подвижной состав был в ужасном состоянии, и спасти его можно было только усиленной работой. Собственно говоря, что за министр был Бутенко определенно я и до сих пор не мог сказать. На него были сильнейшие нарекания со стороны промышленников, сахарозаводчиков и особенно горнопромышленников, не говоря уже о том, что его обвиняли во всевозможных преступлениях, его выставляли в моих глазах как человека безвольного, который не может справиться с делом. Теперь, ещё все эти события слишком недавнего прошлого, и трудно сказать, кто прав, кто виноват. Лично я его считал человеком во всяком случае неглупым и далеко не безвольным, да это доказало и удивительно легкое прекращение забастовки, затем в смысле его преступлений я положительно ничего сказать не могу. Я так привык, что ко мне приходили люди и доказывали, что все те, которые хоть раз со мной имели разговор, оказывались грабителями и чуть ли не убийцами, что раз навсегда я решил не поддаваться этим наветам и по получении таких заявлений приказывал делать беспристрастное расследование, что было сделано, но не доведено до конца и здесь, как я об этом уже писал.

Часто бывали такие случаи: приходит господин и доказывает мне, что такой-то украл столько-то, причем рассказывает все подробное и, впечатление действительно получается ужасное. Я записываю, по уходе этого господина, обдумываю, кого бы назначить для производства расследования, причем обязательно беру человека, вдали от меня стоящего, не заинтересованного в оправдании предполагаемого преступления. Проходит несколько времени. Расследование вполне обеляет данное лицо. Зову господина, который с такой кажущейся самоотверженностью и сознанием своих гражданских обязанное гей приходил ко мне с этим донесением: «Послушайте, ведь Вы мне говорили о преступлениях, расследование же показало то-то и то-то. Все это неправда!!» — «Ах, так, ну слава Богу, я очень рад за него. А мне передавали, что он сделал то-то». Помню, что несколько раз после таких ответов я стал высказывать довольно горькие истины подобным незваным доносчикам. И что лучше всего — это то, что часто эти же самые доносители и были преступниками, как оказывалось позже.

Виноват ли так Бутенко или не виноват, я не буду судить, но верно то, что наследство он получил очень плохое, а, кроме того, было несколько таких обстоятельств, которые значительно способствовали развалу порученного ему дела. Вот, например, хотя бы вопрос отсутствия смазки. Этот вопрос был неразрешим у нас до моей поездки в Берлин. Бывали случаи, что вышедший поезд в составе 45–50 вагонов доходил до места назначения в составе двух-трех вагонов, все же остальные постепенно выделялись из-за отсутствия смазки. Горнопромышленники обвиняли Бутенко в том, что он якобы нарочно не спешит со смазкой, так как есть заводы для производства искусственной смазки, которую можно было бы при известных затратах от министерства путей сообщения добывать немедленно. Бутенко умел всегда оправдываться, объясняя это просто желанием промышленников наживаться за счет казны, без выгоды для дела. Кто прав, кто виноват, должно было выяснить расследование генералов Кислякова и Герценвейса. Еще во время Центральной Рады из целого ряда служащих-украинцев, оставшихся без работы, был образован полк так называемых железнодорожников. Он был организован для охраны всяких железнодорожных грузов от расхищений. Часть эта не была официальная, она содержалась на какие-то денежные остатки. Полк этот состоял из самостийников. В первые же дни Гетманства полк этот просил разрешения мне представиться. Я произвел ему смогр. Самостийники клялись верно служить. Прошло несколько дней, однажды ко мне утром прибегает Ризниченко, о котором я как-то писал и которого я знал еще с 17-го года, и говорит, что с утра, пришли немцы и обезоружили полк.

Меня это взорвало. Во-первых, я хотел знать, почему они это сделали, во-вторых, я был чрезвычайно неприятно удивлен, что меня не предупредили. Немедленно, я пошел выяснить, в чем дело. Ко мне явился немецкий офицер из «Оберкомандо» и сообщил, что часть эта неофициальная, что они никаких сведений об ее существовании не имели, но что одновременно с этим, по имеющимся у них сведениям, в полку идет пропаганда против меня. Я вызвал Бутенко, он так распинался за свой полк, что в результате, не желая, чтобы мой престиж так подрывался немцами, и с другой стороны, допуская, что немцы были и правы (необходимо заметить, что сведения, которые они получали, были всегда очень точны), я, сговорившись с немцами, послал Туда смешанную комиссию из немецких и украинских офицеров для производства подробного расследования. Через некоторое время выяснилось, что наряду с неподходящим элементом, который немедленно был удален из полка, остальная часть людей представляла из себя хороший материал, но что снаряжение и обмундирование — ниже всякой критики. У меня было малб частей, мне необходимо было увеличить военную мощь всеми возможными средствами. Главным обьектом действий мы имели тогда большевиков, а эта часть для борьбы с ними представляла хороший материал. Решено было, что часть будет приведена в порядок вновь назначаемым командиром, а старого, мало деятельного, уберут. Когда все будет в порядке, я им сделаю смотр, и тогда они присягнут Украине и Гетману и я их переведу в военное министерство. Но время шло, а я все не получал рапорта о приведении части в полный порядок. Наконец, уже в конце октября мне было донесено, что там всего человек 200 пригодны, все остальные не годятся.