Герберт Циргибель - Иной мир

• Название: Иной мир
• Автор: Герберт Циргибель
• Жанр: Научная Фантастика

Спустя девять месяцев после того, как космический корабль «Чарльз Дарвин» столкнулся с неизвестным небесным телом, профессор Шаган, руководитель обсерватории Маник Майя, обнаружит что астероид Ре 37 больше не находится на своей траектории обращения. На ничтожном участке у Ре 37 и «Дарвина» была одинаковая орбита. Стал ли Ре 57 убийцей шести космонавтов? Но и эта мысль — почти непроизносимая, напрашивается сама собой: Явилось ли причиной пылеобразования вблизи кратера Плутарха, которое наблюдалось и было сфотографировано многими астрономическими станциями, совсем не разрушенный, упавший на Луну космический корабль, а разлетевшийся на куски астероид? И где же «Дарвин»? Носит его, сбитого со своей орбиты, где-то во Вселенной? Невероятная мысль. Теория профессора Шагана недоказуема. Но ее поддерживает его ассистентка Нанга, у которой свои способы, она вдруг упрочняется таинственными радиосигналами, которые не поддаются расшифровке, она наконец-то подтверждается спасательным зондом из из злосчастного корабля, который несет информацию о том, что уже несколько месяцев трое мужчин и одна женщина живут в космосе; запертые в своей капсуле, ограниченные минимальным мирком, оторванные от всего, что может в жизни показаться нам достойным того, чтобы жить. Невероятная история.

Герберт Циргибель описывает экстремальную ситуацию, и он не закрывает глаза на катастрофу, которая может наступить несмотря на все достижения в освоении космоса. Он отказывается от таинственных явлений и утопичного естества, он добивается остроумной техники, он подходит к проблеме с гуманистической точки зрения. Он заставляет читателя, несмотря на весь внешний драматизм, задуматься и не отпускает его до самой последней строчки.

---

Когда его слова, наконец, добрались, он уже забыл свои вопросы и замечания. Оказалось невозможным вести нормальный разговор при таких обстоятельствах и совсем не таким образом, как того хотели бы Нанга и Седрик. Нанга спрашивала о своем письме. Когда его ответ дошел, световой сигнал сообщил о завершении беседы. Времени хватало еще на прощание. Пока оно дойдет до Седрика, его место уже займет Массиму, чтобы поговорить со своими родственниками.

Дамар пришел в контрольную рубку последним, чтобы перекинуться парой словечек со своим братом. Только после этого каждый мог еще раз послушать свой разговор на пленке. Джефсон многократно воспользовался этим. Он проиграл Седрику и Массиму слова своей жены и своего мальчика и забыл при этом на мгновение про «Дарвин», Вселенную и все проблемы, которые еще им предстояли. Только Дамар молча вернулся в свою каюту, и никто на борту не догадывался о причине его расстройства.

Когда Седрик еще раз прослушал пленку, он услышал в прощании Нанги еще два слова, которые она произнесла на своем родном языке: «Silap hati». Седрик прослушал их пару раз. Должно быть Нанга нечаянно произнесла эти два слова. Он забрался в каюту Дамара.

— Дамар, что значит Silap hati?

Дамар вздрогнул. Он молчал.

— Но ты должен знать эти слова, это твой родной язык. Возможно я неправильно поставил ударение. Может быть послушаешь пленку? Это были последние слова Нанги…

Дамар ни с места не сдвинулся.

— Silaphati, — снова начал Седрик, — вслушайся, Дамар: Silaphati — что это может означать? Подумай, — я предполагаю, что это как-то связано с любовью или что-то…

— Оставь меня в покое! — несдержанно крикнул Дамар, — я не знаю этих слов, отстань от меня с этой болтовней…

— Болтовня, — повторил Седрик, — то, что сказала Нанга, во-первых не болтовня, и во-вторых, ты смешон, Дамар. Нанга была твоей коллегой, ты мог бы спокойненько передать ей привет.

После паузы Дамар усталым голосом сказал: «Оставь меня в покое, я устал».

— Ты болен?

— Нет, но ты кажется оглох. Я сказал, что я устал.

— Тогда еще скажи мне хотя бы, что значит Silaphati…

— Вон отсюда! — Дамар закричал так громко, что Седрик испуганно отступил.

— Я думаю, он заболел, — сказал он Массиму, — он болен, сообщи об этом в центр, ты можешь снова взять на себя командование.

— Чего он орет? — поинтересовался Джефсон.

— Спроси у него самого. Он даже забыл свой родной язык. Если бы я только знал, что значат эти два слова. Вы случайно не знаете, что значит Silaphati?

Ни Массиму ни Джефсон не знали этого, и Седрик не узнал это и из транскапуса, с помощью которого он пробежал глазами основы индонезийского языка. Затем эти таинственные слова потеряли для него значение, потому что все их внимание было обращено на новое событие.

XVIII

«Йоханнес Кеплер» вышел на расчетную орбиту, второй этап его полета был завершен. Теперь космический корабль приближался к той сфере, в которой должен был двигаться по своей орбите «Чарльз Дарвин». Несмотря на то, что им был известен день и час, когда будут выключены двигатели и начнется свободный полет, этот долгожданный момент все наступил для них неожиданно. Они уже настолько привыкли к легкой вибрации и тихому шуму на корме, что они на протяжении уже нескольких недель считали, что живут в полной тишине. Теперь эта мнимая тишина сменилась еще более глубоким спокойствием. Указатели измерительных приборов, которые регистрировали работу замедлителей и диффузионного аппарата, устремились к нулю. Небесное тело искусственного происхождения стало планетой, дальнейшая характер изменения траектории которого определялся сложными отношениями силы тяжести. Эту траекторию и в ЦУПе знали лишь приблизительно, потому что «Кеплер» подвергался влиянию не только солнечной массы, но и влиянию других планет.

Шестьдесят четыре миллиона километров разделяли их от родной планеты. Не считая пострадавших на «Чарльзе Дарвине», никто еще не видел Землю с такого расстояния. Четверо собрались в контрольной рубке и с напряжением наблюдали за процессом, который Массиму вызвал дернув рычаг. Нижняя часть корпуса растопырилась, три спицы медленно поползли вверх. Когда они образовали прямой угол к неподвижной части космического корабля, три рукава начали медленно вращаться. Диаметр круга, который они описали, составлял тридцать три метра, и должно было пройти восемь секунд, пока каждая кабина совершит обращение вокруг центральной оси. «Кеплер» превратился в карусель.

Теперь им только нужно было пробраться через рукава к своим каютам, чтобы вернуть чувство земной тяжести. Этот переход был связан со значительными трудностями. Они знали, что их организм должен был постепенно привыкнуть к этим новым условиям, но желание наконец снова почувствовать силу тяжести, заставило их забыть все предостережения. Седрик и следующий за ним Джефсон невольно застонали, когда они пригнувшись пробирались через спицу, а затем их затянуло центробежной силой в кабины. С обоими их спутниками было также: у них было такое ощущение, словно их зажали в тиски. Плюс к этому непривычное вращение; они полезли обратно, бледные и изнуренные.

— Прекрасное изобретение, — сказал Джефсон, у которого на лбу выступил пот, — я больше не полезу на это чертово колесо.

Дамар пропал в лазарете. Ему стало плохо. Массиму раздал таблетки для успокоения желудочных нервов. Через час они попытались снова, пробыли в каютах минутах и снова вернулись обратно. Это вращающееся колеса постепенно перестало быть таким ужасным. Их тела привыкли к нагрузкам, а их глаза — к странной картине, которая открывалась за иллюминаторами к каютах. Вселенная, казалось, пришла в движение и постоянно вращалась вокруг космического корабля. В этих новых условиях жизни были еще странности. В то время, как на Земле все стремилось к центру планеты, центробежная сила несла их кабинами наружу; они стояли головами по отношению друг к другу. Внешнему наблюдателю могло показаться, словно они были подвешены за ноги на колесе обозрения.

Массиму получил из Центра разрешение раздать особый рацион. Он включал в себя консервы, овощи, мясной паштет, шоколад, вафли и прочие сладости. Они съели консервы в саду и не смогли достаточно расторопно вернуться в свои каюты. Вещи, которые долгое время оставались совершенно естественными, показались им чудом. Все предметы оставались на своих местах. Джефсон перекладывал свои консервы с места на место; Седрик основательно распаковал свои вещи и так же радовался тому, что все оставалось на своих местах. Затем они отведали сладости. Массиму пожелал им хорошего аппетита и утверждал, что в жизни не ел ничего слаще.

— Он прав, — сказал Джефсон, — и уже почти невозможно представить, что они на Земле могут устраивать такой пир каждый день. Ты еще можешь представить себе такое, Седрик?

— Порой я могу себе это представить, — ответил Седрик и неторопливо жевал кусочек колбасы. — Земля — это что-то чудесное. Это замечаешь сразу, как только покидаешь ее.

— Когда я вернусь, я буду вдвойне наслаждаться каждым шагом и каждым вздохом, — мечтательно сказал Джефсон, — переходить через улицу или ходить по лесу. Я хочу ходить только пешком, делать один шаг за другим. От нашего дома недалеко до окраины города. Раньше я всегда ездил туда на машине, но когда я вернусь, я ее продам. И тогда я пойду через к окраине города. Там есть пара садов, а за ними лес. Можно прилечь и греться на солнце. И такие вещи я буду есть каждый день. Попробуй мясной паштет, Седрик…

Вновь обретенное чувство тяжести пробудило в них воспоминания и тоску, и в их фантазии повседневные мелочи превратились в чудесные, завидные мелочи. Вращающиеся кабины открывали им через многочисленные иллюминаторы панораму бесконечного космического пространства; звездный океан проплывал мимо, через восемь секунд те же светящиеся точки возвращались снова. Одной из этих точек была Земля. Невероятное число энергии понадобилось для того, чтобы оторваться от нее; сейчас оказалось так, что это планета притягивала их сильнее, чем когда-либо прежде. Они стартовали под принуждением необходимости, и в глазах оставшихся на Земле людей они были героями. Но герои говорили о воде и лесе, о женщинах и прогулках. Герои оставались людьми со всеми томлениями, со страхом и слабостями и воодушевленными единственным желанием, наконец достичь цели экспедиции и вернуться на место, в котором одно существования стоило, чтобы жить.

Все чаще они стояли перед иллюминаторами таращились наружу. Их фотоэлектронные искатели прощупывали окружение, и четыре пары глаз искали среди светящихся точек пострадавший космический корабль, который якобы должен был двигаться по траектории в этой сфере. Что, если Джефсон был прав со своим подозрением, если данные о траектории не соответствовали истине? К сомнению прибавился трезвый расчет. Выжившие на «Дарвине» могли рассчитать правильно, но какую роль играет разница в полмиллиона километров при таких расстояниях? Планету, спутник еще можно было бы хорошо различить с этой точки зрения, но крошечный «Дарвин», эта булавочная головка, оставалась скрытой даже от их радара. Чем дольше длился полет, тем больше их волновал этот тревожный вопрос.