Рамон Перес де Айала - Хуан-Тигр

• Название: Хуан-Тигр
• Автор: Рамон Перес де Айала
• Издательство: FreeFly
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2005

Это роман о сильном чувстве, а точнее – о страхе любви.

О страхе ответственных отношений между мужчиной и женщиной, любви, в которой растворяешься без остатка, любви, когда на карту поставлено все…

Есть еще один мужской страх, не каждого мужчины, а того, кто хотел бы себя таковым считать. Страх запятнать свою честь.

Все эти страхи и отравляют жизнь настоящего испанского мачо Хуана, по прозвищу «Тигр».

Преодолеть их – и свирепый «тигр» становится ласковым «котенком». Какой же путь выбирает мачо?

Роман «Хуан-Тигр. Лекарь своей чести» для многих стал эталоном испанской литературы. Его именем названа престижная литературная премия. И, наконец, знаменитый роман Рамона Переса де Айалы выходит на русском языке.

---

Смущенный, Хуан-Тигр опустил голову, словно избегая взгляда вдовы Гонгоры. Он думал: «Она, как по книге, читает в моей душе именно то, о чем я думал ночью: мужчине всегда нужна женщина. Вот и у меня в сердце – будто их нацарапали шилом на коре дерева – остались безумные слова Коласа: "Женитесь на донье Илюминаде, ведь она вас любит". У меня волосы встают дыбом, как от ветра, что ворвался в окно, лишь подумаю: она все насквозь видит. Неужели же она и дальше будет читать мои мысли вслух? Какой позор – хоть сквозь землю провалиться! И зачем это я, дурак, пришел к ней, когда она меня позвала?» А донья Илюминада, со своей стороны, тоже молчала: стоя у самого порога своей судьбы, она, словно переминаясь с ноги на ногу, все никак не могла сделать решительного шага. Она думала так: «Передо мной две дороги, а по какой из них идти – не знаю. На обеих чашах весов – моя судьба, но стрелка моей жизни все никак не может остановиться и дрожит, как испуганный ребенок. Обе чаши выровнялись, и я никак не могу выбрать. Как бы я хотела принадлежать ему! Как бы я хотела, чтобы мой господин вошел в этот осенний сад, скрытый за оградой! Здесь все дышит любовью: я изнываю, я жду моего господина. Пусть он завладеет мною, пусть, наконец, узнает мою тайну: я открою ему дверь. Будто тысячи птиц поют в моем сердце: пришел мой господин, и я пленила его. И я замкну за ним двери, как смыкают в объятии руки, и пусть это объятие будет долгим, как наша с ним жизнь. Пусть со мною он обо всем забудет, пусть насладится мною, пусть успокоится его душа!.. Пустые мечты! Зачем ты, ненасытная, впустую мечтаешь о том, чего и быть не может? Будто хочешь быть его рабой, а сама только и думаешь, как бы им завладеть. Предположим, пустив в ход все свои женские хитрости, ты этого все-таки добьешься. Ну а дальше? Вот ты и поймала его, как доверчивого голубя, в свой силки. И вот он твой. Посмотри, каким жалким, испуганным взглядом глядит на тебя твой пленник! Из твоего осеннего, увядающего сада с какой безнадежной тоской будет он смотреть на другие сады – сады цветущие, сады весенние! И он проклянет тебя… А если он, втайне надеясь на свое освобождение, будет молчаливо ждать, что я открою калитку, что я отпущу его на волю? Он будет смотреть на меня снизу вверх, будет смотреть как нищий на спелое яблоко, которое висит за забором на самой высокой ветке… Кто же я для него – живая женщина или призрак? Безнадежность, безнадежность, ты моя верная подруга, только ты знаешь о моих слезах! Ты как преданный пес, который зализывает своему хозяину раны… Я уже так к тебе привыкла, что скорее откажусь от счастья, чем расстанусь с тобою. Неужели же сейчас произойдет чудо? Сейчас – или никогда. Господи, прошу Тебя, положи Свою руку на ту чашу весов, где моя судьба! Ну, Илюминада, смелее – и да поможет тебе Бог!»

– Надеюсь, дон Хуан, вы не сомневаетесь, что я люблю вас – люблю давно и по-настоящему, от всей души, – пролепетала, бледнея, вдова. – Позвольте же мне дать вам один совет.

– Приказывайте, – ответил ей Хуан-Тигр. – Хотите, ради вас я прямо сейчас брошусь вот в этот фонтан? Честное слово, я сделаю это с огромным удовольствием.

– Нет, зачем же? Я предложила бы вам нечто куда более приятное. Знаете что, женитесь! Еще не поздно, а ваша суженая, быть может, стоит в двух шагах от вас.

За окном только начинало смеркаться, а здесь, в магазинчике, ночь уже наступила, и в этой ночи царил непорочно-чистый, прозрачно-бесплотный лунный лик доньи Илюминады.

Было слышно, как в фонтане на площади журчит вода, но Хуану-Тигру казалось, что это шумит его собственная кровь – шумит и целым потоком выливается наружу, оставляя его бездыханным, так на него подействовали слова вдовы.

Наступило молчание – может быть, и короткое, но зато бесконечно глубокое.

Вдова думала: «Господи, вот Ты и открыл мне Свою волю вот и разрешилась моя судьба. Ты хочешь, чтобы я была Твоей невестой, но не в монастыре, а здесь, в миру. Что ж, я понимаю… понимаю. Вот он, мой второй брак, и он еще чище, чем первый, ведь в нем уже совсем нет ничего ложного, корыстного, грубого или чувственного. Ничего, даже и звука голоса. Я буду его рабой, а он моим господином, но он и не заметит… Я буду жить только для него, но он и не заметит… Я отведу от него все беды, но он и не заметит… Я принесу в его дом счастье, но он и не заметит, что это счастье принесла ему я. Радость переполняет мою душу, как мед – созревшие соты».

Ее лицо белело во тьме, сияя серебристым блеском, а из ее уст изливалась, наподобие нежного сияния, еле слышная речь.

– Мне смешно, – сказала донья Илюминада, но то был безмолвный смех, – смешно потому, что я могу представить себе, какое у вас сейчас испуганное лицо, хоть я его и не вижу. Интересно, что за нелепая мысль пришла вам в голову? Наверное, вы подумали, что я сошла с ума? Хоть вы и храбритесь, но я-то знаю, что вы боитесь домовых и привидений, меня вам не провести. Друг мой, надо жить в реальном, а не выдуманном мире. Вот вы сейчас успокоитесь, и мы, как добрые друзья, продолжим нашу мирную беседу.

У Хуана-Тигра от страха зуб на зуб не попадал. Он пытался, но никак не мог разгадать смысл слов вдовы Гонгоры. Они казались ему таинственными, насмешливыми, горькими… И уж по крайней мере куда менее ясными, чем ее безжизненно-прозрачный девственный лик.

Отворилась дверь, и в дверном проеме показалось маленькое существо, лепечущее сквозь слезы:

– Сеньора Илюминада, миленькая, я от мамы. Мама просит, не можете ли вы дать в долг, ради Пресвятой Девы…

Вдова Гонгора зажгла керосиновую лампу, висевшую над прилавком, и Хуан-Тигр увидел, что у порога стоит смуглая худенькая девчушка лет шестнадцати, вся в лохмотьях, но с огромными, лучистыми глазами.

– Входи же, Кармина, – ответила ей донья Илюминада. – Как там твоя мама? Что тебе нужно?

– Мама все время, и днем, и ночью, сильно кашляет и хрипит, прямо грудь разрывается. Но доктор сказал, что она поправится, если будет пить лекарство, которое он прописал. А еще ей надо поставить пластыри на грудь и на спину, обвязав их шерстяной тряпочкой. Вот мама и прислала меня к вам за желтой шерстью из Прадолуэнго[17] – ей надо треть вары.[18] Она вам заплатит, когда выздоровеет и снова будет торговать на базаре овощами. А пока она совсем не встает и ничего не зарабатывает, у нас даже на хлеб нет денег.

Донья Илюминада достала с полки рулон шерстяной ткани, отмерила и отрезала от него кусачек.

– Вот тебе полвары, вдруг трети будет мало. И скажи маме, пусть не волнуется: когда поправится, тогда и заплатит. И возьми вот эти две песеты. Мало, конечно, но больше никак не могу, а меньше даст только человек с каменным сердцем.

Хуан-Тигр сунул руку в карман жилета и достал оттуда два реала медяками, отсчитав их Кармине монету за монетой.

– Я же говорила, что меньше даст только каменный, – сказала, улыбнувшись, вдова.

– Так это я, что ли, каменный? – мрачно спросил Хуан-Тигр.

– Сердце у вас каменное… Да не будьте же вы таким жадным, дайте ей хоть еще два реала.

– Сеньора, у меня больше обязанностей, чем у вас: вы живете одна, вы только для себя и стараетесь…

– Да, одна, только для себя и стараюсь… Так оно и есть, вы просто насквозь все видите, – пробормотала вдова, пристально взглянув на Хуана-Тигра.

– А насчет того, будто у меня сердце каменное, – возразил он, еще не вполне опомнившись после недавнего потрясения и потому не услышав намека в словах доньи Илюминады, – так я рад, что оно у меня каменное, а не из сливочного масла. И не думайте, что я жадный. Вот тебе, девочка, еще монетка. На, бери! Вот, сеньора, смотрите. Я это ей даю из милосердия, потому что, по моим понятиям, милосердие – это долг, а не слезливая жалость. А для того, чтобы исполнить этот долг, я прямо сейчас же и пойду к зеленщице Кармоне и не возьму с нее ни гроша – ни за осмотр, ни за лекарства. И пусть потом мне скажут, кто лучше лечит больных и кто лучше разбирается в медицине: я, простой знахарь, или те важные докторишки с дипломами.

Девчушка, пролепетав: «Дай вам Бог здоровья», уже собралась было уходить. Ей не терпелось поскорее вернуться домой, к матери, и отдать ей и шерсть, и Деньги.

– Подожди-ка, Кармина. Подойди сюда. Дай я тебя поцелую, – остановила ее донья Илюминада.

– Ах, сеньора, вы так добры: это для меня дороже и вашей шерсти, и ваших денег, – пробормотала девушка.

– А вы, дон Хуан, тигр вы этакий, разве вы ее не поцелуете? Дали деньги, так дайте и чаевые… – добродушно посмеиваясь, отозвалась вдова.

– Иди-ка ты с Богом, девочка. Не охотник я до всех этих телячьих нежностей, – нахмурившись, ответил Хуан-Тигр, волосатой рукой отстраняя от себя Кармину. А когда она ушла, Хуан с вызовом, будто бахвалясь, проворчал: – Никогда я не умел целоваться!

– Надо научиться, друг мой, если вы собираетесь жениться.

Зеленая кислота раздражения, которая в его душе, должно быть, уже смешалась с черной влагой гнева, чуть было не забурлила снова, но Хуан-Тигр, взяв себя в руки, притворился, будто до него не дошло, на что намекает вдова, и перевел разговор на другую тему: