Василий Великанов - Разбойник и Мишка

• Название: Разбойник и Мишка
• Автор: Василий Великанов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1987

В книгу вошли рассказы познавательного характера, повествующие о животных, которые помогали советским воинам в годы Великой Отечественной войны.

---

И как нарочно, дали молодому обознику несуразную пару лошадей: низкорослую монгольскую кобылёнку серой масти и огромную, как рыдван, трофейную рыжуху, недавно отбитую у противника. У крупной кобылы действительно был неуклюжий склад: седлистая спина, тонкая шея и большущая голова с отвислыми ушами, которая почему-то показалась Сидоренкову похожей на ящик из-под махорки. А ноги у неё были крепкие, как у буйвола, и лохматые, будто в брюках клёш. Совсем не под пару аккуратненькой «монголочке». К тому же эта «образина», как её окрестил Сидоренков, была чужая. Всё вражеское он не принимал душой, и даже цвет немецких солдатских шинелей казался ему лягушачьим, противным.

Запрягая рыжуху в первый раз, Сидоренков замахнулся на неё кулаком и сердито крикнул:

— Ну ты, верблюд! Поворачивайся живее!..

Испугавшись, лошадь высоко задрала голову и замотала ею так, что трудно было надеть хомут. Пришлось Сидоренкову залезать на повозку. А товарищи посмеялись над ним:

— Да ты, Сидоренков, на дерево залезь аль на крышу!..

С усилием напяливая на массивную голову рыжухи хомут, Сидоренков сердито ворчал:

— Стой, не крутись, дьявол… Не понимаешь русского языка… И всю роту демаскируешь… Заметит тебя «рама» и, глядишь, «юнкерсов» призовёт на нашу голову…

Обозная служба явно тяготила Сидоренкова, и своё недовольство он вымещал на ни в чём не повинной лошади.

Старые обозники раздражали его своей медлительностью, неповоротливостью. Он не мог забыть своих молодых друзей по стрелковой роте, но в этом никому не признавался. Ему было стыдно перед солдатами боевых подразделений, что он такой молодой и… в обозе. Чтобы быть под стать обозникам, Сидоренко отрастил усы и ходить стал неторопливо, вразвалку, а при разговоре покашливал и даже басил. Но всё это ему не помогало: обозники считали, что он попал не в свои сани, а рыжуха — не в те руки…

Испытывая на себе непонятную грубость человека, покорная на вид лошадь стала проявлять злой норов: то остановится вдруг ни с того ни с сего на полном ходу, а то вдруг так рванёт, что постромки летят.

— Ну погоди, противная тварь, — сквозь зубы ругался Сидоренков, — я из тебя чёртов дух вышибу…

И чуть какая заминка — кнутом стегнёт.

Товарищи видят, что дело далеко зашло, журить стали:

— Что ты измываешься над бессловесным животным? Лошадь службу несёт, а ты её бьёшь! Смотри, за это тебя командир роты по головке не погладит…

— Нечего меня учить и стращать! Я уж учёный и пуганый…

А тут стали примечать, что когда Сидоренков не бьёт кобылу, не дёргает понапрасну, она тянет хорошо.

…Летом сорок третьего года лило много дождей, и просёлочные дороги Курской области так размесило, что совсем трудно стало проезжать с грузом. И вот застрянет какая-нибудь повозка — хоть трактором тяни. Подпрягут Сидоренкову кобылу, она опустит голову до самой земли, упрётся своими буйволиными ногами и вытянет.

Только кнут ей в это время не показывай — заартачится. А так вот, с добрым словом, вроде как «ну-ну, милая, пошла», старается, будто понимает, что надо. Вот ведь и скотина с добрым словом лучше работает.

— Видишь, какая у тебя золотая коняга, — говорили Сидоренкову его товарищи, — не надо и тягача.

— Она себе на уме, — не сдавался Сидоренков. — Как захочет — гору своротит, а не захочет — хоть убей.

— А ты с ней поласковее.

— Что она мне, невеста, что ли, чтоб с ней поласковее?

Упрямый был мужик. Если невзлюбит — конец.

Но вот однажды его упрямство было сломлено с большим конфузом для него.

Когда наш полк занял город Климов, транспортная рота остановилась на ночёвку в деревне Чернушки.

Идёт Сидоренков по улице посёлка и замечает, что «немка» тянет его к одному двору с покосившимися воротами. Взглянул — изба вроде ничего и двор хороший. И не стал перечить своенравной кобыле. «Видно, клеве-рок чует, — подумал он, — хитрая скотина…»

Подъезжает к воротам и бодро кричит:

— Эй, хозяйка! Открывай ворота, принимай дорогих гостей!

А кобыла вдруг так громко и радостно заржала, будто пришла в родное место.

Во дворе кто-то уже, стучал деревянным засовом, и ворота распахнулись.

В воротах Сидоренков увидел рыжеволосого босоногого мальчишку лет десяти, который почему-то уставился на рыжуху и удивлённо замер. Потом вдруг бесёнком подпрыгнул и пронзительно закричал:

— Ма-ма-а!.. Лебёдка наша пришла!

Подбегает к лошади, а она доверчиво наклоняет к нему свою неуклюжую голову и тихо ржёт. Обхватил её мальчик за морду, прильнул щекой и целует в бархатные вздрагивающие ноздри:

— Лебёдушка моя миленькая! Пришла, родненькая…

Сидоренков ничего не понимал и рассердился.

— Уйди, пацан, с дороги, а то задавлю. Какая тебе Лебёдушка? Это «немка», — и дёрнул вожжами.

Мальчишка как на крыльях помчался в избу и тут же выскочил обратно, радостно крича на ходу:

— Да вот она, вот наша Лебёдка!

Вслед за ним вышла пожилая женщина с бледным, усталым лицом.

— Здравствуйте, родные наши, — приветливо и взволнованно заговорила она, подходя к повозке и на ходу вытирая мокрые руки о передник. — Заждались мы вас… Спасибо вам… От извергов нас освободили. Да где же вы лошадь нашу нашли?! Эти ироды весной у нас её со двора забрали… Её нам свои солдаты ещё в сорок первом оставили. Раненая она была и тощая, а мы её выходили…

Вытерев посуше руку, женщина протянула её Сидоренкову. Солдат онемел. Молча, как-то растерянно пожал её руку и спрыгнул с повозки.

— А я тут с уборкой связалась, — продолжала женщина, — за два года неволи и убирать не хотелось в доме, а теперь вот, думаю, свои идут — прибрать надо. Передовые-то части утром стороной прошли, а вы заехали… Спасибо вам…

И, подойдя к серой нескладной кобыле, стала поглаживать её по шее и ласково приговаривать:

— Красавица ты наша, Лебёдушка, ишь как похудела… — Затем, обернувшись к Сидоренкову, приветливо пригласила в дом: — Распрягайте скорее да заходите в избу. У меня уже и чай готов… А лошадкам-то вон клеверку в сарае возьмите — от коровы осталось. Последней кормилицы вчера лишились: фашисты на лугу перестреляли всех коров, как отступали…

Сидоренков, понурив голову, неторопливо распрягал лошадей. Ему было стыдно смотреть мальчонке в глаза. А тот вьюном вертелся около и засыпал его градом вопросов:

— Дяденька боец, а где вы её отбили у фрицев? А вы её оставите нам? А вы долго пробудете у нас?

— Да отвяжись ты, пострелёнок! Вот управлюсь с конями, тогда и расскажу…

СМЕРТОНОСНОЕ ПОЛЕ

Ночь была хоть и звёздная, но мутно-серая, без луны. По полю, шурша, неслась сухая позёмка.

Сапёры-собаководы сержант Петухов и рядовой Черкасов, получив ещё с вечера боевое задание, готовились к вылазке на передний край противника: надо было найти, нащупать минное поле врага и обезвредить его — сделать в нём. проход и открыть своему батальону путь к наступлению.

Петухов и Черкасов оделись в белые маскировочные халаты с капюшонами и сразу стали непомерно толстыми, неуклюжими, особенно низкорослый, плотный Черкасов. Белые накидки надели и на своих серых собак. Треф в накидке вёл себя спокойно, а чувствительный Пурик несколько раз встряхнулся, пытаясь сбросить одежду, и успокоился лишь после того, как, очевидно, почувствовал, что она крепко привязана, и когда Черкасов, его хозяин, прикрикнул строго: «Нельзя! Пурик! Фу!»

— Смотри, Черкасов, за своим псом хорошенько, — напутствовал своего подчинённого Петухов, — а то он у тебя какой-то шальной…

— Зато он у меня старательный и чуткий, товарищ сержант…

— Старательность, Черкасов, хороша при уме и выдержке.

Взяв в левую руку поводок от собаки, а в правую щуп — длинную палку с острым железным стержнем на конце, Петухов вылез из окопа и встал на лыжи. Вслед за ним вылез и Черкасов.

Низко пригнувшись, пошли. Впереди — Петухов, а за ним, на дистанции шести — восьми шагов, Черкасов. Без лыжных палок трудно идти, но они мешали бы, да и в снег их опасно тыкать — можно нарваться на мину. Противник маскирует мины в самых неожиданных местах.

Противник, отступая, стал хитро минировать поля и дороги: противотанковые мины заделывал в деревянную оболочку. Такие мины можно обнаружить только щупом и тонким чутьём собаки-ищейки. А между большими минами закладывают и маленькие, противопехотные, с проволочкой, чуть ее задел — и взрыв…

Позёмка несётся по полю, крутится около кустиков и всё заволакивает в мутно-белый цвет.

Ровное снежное поле и пологая высота, на которой зацепился противник, были безмолвны, и казалось, что враг или спит или отошёл…

Нет, вон луч прожектора заскользил по белому полю, выхватывая серые кусты, и застрочил пулемёт. «Ложись!» — одновременно прошептали Петухов и Черкасов и, упав в снег, замерли. Треф прильнул к земле, а Пурик, вздрагивая, прижался к Черкасову. Пулемёт умолк. Оборвалась и полоса света. «Прощупывают и пугают… — подумал Петухов. — Знаем мы ваши повадки — сами побаиваетесь…»