Ганс Фаллада - Железный Густав

• Название: Железный Густав
• Автор: Ганс Фаллада
• Жанр: Классическая проза

Самый знаменитый роман Ганса Фаллады "Железный Густав"(1938) (нем. "Der eiserne Gustav") о непростой судьбе последнего берлинского извозчика и отца пятерых детей Густава Хакендаля. События этого многопланового. эпического романа разворачиваются на фоне общей трагедии германского народа: Первой Мировой войны и последующей за ней ужасающей депрессией.

---

Гейнц стал читать:

       СЕГОДНЯ ЗАКРЫТО

ПО СЛУЧАЮ СЕМЕЙНОГО ТОРЖЕСТВА

Гейнц недоуменно таращится, но тут до него доходит весь комизм положения. Он торчит перед запертой дверью, а Ирма притаилась в магазине, смотрит в щёлочку на его дурацкую рожу и, должно быть, покатывается со смеху.

И Гейнц круто повернулся на каблуках, крепко сжал кнутик, вызывающе щелкнул трижды кряду и, ни разу не оглянувшись, направился к станции.

«Хорошо еще, — думает он, — что отец навязал мне этот кнутик. Что бы я без него делал! Ну, погоди ж ты у меня!»

12

Глубокая, неестественная, можно сказать, пугающая тишина царит в кухне Гертруд Хакендаль, урожденной Гудде. Как скованный, боясь пошевелиться, сидит одиннадцатилетний Густав под лампой, углубившись в школьную хрестоматию. Лишь изредка украдкой поглядывает он на мать, которая шьет что- то по другую сторону стола. И сразу же отводит взгляд и с видом величайшего усердия снова утыкается в книгу, стараясь но привлекать ее внимания…

То же самое и шестилетний Отто. Каждый раз, сложив свои пестрые кубики на новый лад на полу перед печкой, он порывается крикнуть: «Мама, гляди! Какой красивый паровоз!» или: «Мама, а у козы бывает хвостик?» — но даже и он, так легко забывающийся, проглатывает слова, — уже готовые сорваться с губ, и только боязливо косится на мать и молчит.

Во всякое другое время Гертруд Хакендаль насторожила бы эта пугающая тишина в доме. Она, разумеется, требовала от детей безоговорочного послушания. Когда, будучи уродиной, живешь с детьми, нельзя допускать ни малейшего срыва дисциплины, а иначе — прощай твой авторитет! Но слушаться не значит трепетать. Во всякое другое время от Гертруд не укрылись бы эти искоса брошенные взгляды, эта неестественная молчаливость детей, и вряд ли бы они ей понравились. Сегодня же…

Сегодня мысли ее далеко. Она сидит и шьет, глубокая складка залегла между бровей, тонкие губы крепко стиснуты. Она одна, сама с собой — такой одинокой она еще себя не чувствовала, с тех пор как на Отто пришла похоронная. Нет, сегодня боль, пожалуй, еще горше, — ведь ее предательски обманули! Отто никогда ее не обманывал, Отто всегда был с ней честен и правдив, никогда он не лукавил, не кривил душой!

Она шьет с таким ожесточением, будто игла обжигает ей пальцы. Вновь пытается она вызвать в душе радость, которую ощутила, когда почтальон сегодня утром вручил ей заказное письмо, извещающее, что она получила наследство, что отныне у нее есть собственный дом на родине, на острове Хиддензее. Дом, и лодка, и земля, и скотный двор — там, у моря, где не знают этой спертой духоты, что нависла здесь, среди этого мертвящего нагромождения домов. Там с каждым дыханием в тебя вливается бодрящий запах соленых далей.

Против всяких ожиданий сбылись ее мечты — шальное наследство от старого дядюшки, которого она, возможно, и в глаза не видела. «За отсутствием завещательного распоряжения, вы, как ближайшая известная нам родственница…»

Так мечты стали явью, и неудержимо нахлынули новые видения и мечты: как она туда поедет — сначала чтобы осмотреться… Как распорядится лодкой и условится насчет пая в улове. И кому сдаст в аренду землю, на время, конечно, покуда Густав не вырастет и не возьмет все в свои руки! И как она будет болтать с односельчанами — все эти годы мечтала она услышать родную нижне-немецкую речь! Она так и не освоилась с берлинским жаргоном — даже в устах мужа и детей он остался для нее чужою речью. Отто скоро переучится, а над Густавом будут здорово смеяться в школе, ведь эти маленькие островитяне — озорной народ!

Тысяча мыслей и догадок осаждают ее — о том, что ждет их в новом доме. Она, конечно, в нем бывала, но не сохранила никаких воспоминаний. И все же она силится вспомнить, и как в тумане возникает выложенный щебенкой пол — белый песок, которым он усыпан, так и скрипит под ногами, — возникает большой сложенный из кирпича очаг с открытой трубой, через которую и среди бела дня можно увидеть звезды — необъяснимое чудо ее детства, — но нет, это ей вспоминается родительский дом! Там, в потемневшем деревянном футляре, тикают стенные часы с разрисованным цветами циферблатом — но ведь она унаследовала не родительский дом.

Она смотрит на свои кухонные часы с уродливым фаянсовым циферблатом. И вдруг ее охватывает нетерпение: надо рассказать о наследстве Гейнцу — сейчас же, еще до того, как узнают дети.

Гертруд надевает пальто, запирает квартиру, ключ для детей оставляет у соседки и отправляется в путь. Для такой слабенькой женщины это далекая дорога — далекая и утомительная. Скользко, снег на улицах накатан, домохозяева упорно забывают посыпать тротуары, хоть это им вменено в обязанность, впрочем, в наше время люди забывают и о более серьезных обязанностях. «Ни пуха ни пера!» — посмеиваются берлинцы, когда тот или другой незадачливый прохожий с размаху шлепается на тротуар…

Гертруд боится упасть — она уверена, что по меньшей мере сломает ногу. Она ступает медленно, осторожно. Тоскливо поглядывает на мчащиеся мимо трамваи, но непроверенное сообщение о наследстве не дает еще оснований для легкомысленных трат. Поездка в оба конца — половина ее дневного заработка, нет, и думать нечего!

Так она идет, нахмурив лоб, озабоченная не только трудной дорогой, но и предстоящим посещением банка. Ей крайне неприятно просить, чтобы вызвали Гейнца, — она знает, как этого не любят. Но сегодня особый случай, ей просто необходимо его видеть!

Наконец она входит в вестибюль банка и излагает господину портье свою покорнейшую просьбу — вызвать на минутку вниз господина Хакендаля, господина Гейнца Хакендаля из статистического отдела.

Портье крайне занят — перед ним список имен, он ставит карандашом против каждого галочку. Наконец он позволяет себе на секунду оторваться, оглядывает просительницу и спрашивает:

— А вы кто будете?

— Я его невестка, — объясняет Гертруд Хакендаль. — Господин Хакендаль живет у нас.

Портье погружается в то же занятие — он ставит против каждого имени галочку. Пройдя таким образом всю страницу, он начинает все сызнова, и рядом с каждой галочкой ставит вторую.

Прошло достаточно времени, чтобы просительница уяснила себе, какая важная персона в главном управлении банка портье и какая мелкая сошка сама просительница, и портье удостаивает ее вопросом:

— А по какому делу?

Гертруд уже понимает, что портье над ней куражится. Возможно, у него зуб против Гейнца, а возможно, он не любит горбунов. Не важно — ей нужно видеть Гейнца, и она говорит:

— По срочному семейному делу.

Портье тщательно складывает список и прячет его в ящик конторки, потом снимает пенсне, протирает и снова водружает его на нос, окидывает Гертруд пронизывающим взглядом и, наконец, говорит:

— Господина Хакендаля нет на службе.

После чего снова достает из ящика только что отложенный список.

В первую минуту Гертруд теряется и не знает, что и подумать. Ей представлялось, что Гейнц все свое рабочее время просиживает в этом доме в некоей определенной комнате, погруженный в работу, именуемую статистикой, и вдруг — нет на службе!

— Ах, сделайте милость!.. — молит она портье.

Тот оторвался от списка и смотрит на нее сквозь стекла пенсне.

— Можно, я его тут подожду?

— Сколько угодно, — говорит портье и внимательно следит, как она садится в кресло в вестибюле, устремив глаза на входную дверь, чтобы сразу же увидеть Гейнца, едва он войдет. У портье на очереди три-четыре посетителя, — с одними он отменно вежлив, тогда как с промерзшим до костей коротышкой рассыльным еще более суров, чем с ней…

Вскоре портье освобождается, он снова смотрит на Гертруд и окликает ее:

— Эй, вы там!

Она вздрагивает в испуге, срывается с места и бежит к нему:

— Вы меня звали?

— А можете вы столько ждать? — осведомляется он.

— Разве еще долго? — спрашивает она.

Он как будто напряженно соображает. А потом:

— До послезавтрашнего утра. — И прежде чем она успевает ответить: — Господин Хакендаль уволился в трехдневный отпуск. — И чтобы совсем ее доконать: — Вам это, собственно, должно быть известно, ведь он живет у вас, не так ли?

Она уверена, что портье сочиняет, он хочет спровадить назойливую просительницу, пришедшую по семейной надобности, ведь служащих не положено отвлекать от занятий. А может быть, тут какое-то недоразумение…

Но портье, уже в достаточной мере доказавший просительнице свое могущество и высокое достоинство, вдруг, при виде ее волнения, исполняется человеческих чувств. Он достает список ушедших в отпуск, и Гертруд видит, что Гейнц Хакендаль и в самом деле еще вчера отпросился в отпуск, что он еще сегодня в отпуску и завтра будет в отпуску, а ей-то он об этом ни словом не обмолвился!