Юрий Клименченко - Корабль идет дальше

• Название: Корабль идет дальше
• Автор: Юрий Клименченко
• Издательство: Издательство "Советский писатель", Ленинградское отделение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1975

«Корабль идет дальше» — документальная автобиографическая повесть. Здесь нет вымысла — только события, фамилии, факты, сюда вошли также воспоминания автора о четырехлетнем пребывании в баварской тюрьме-лагере в 1941–1945.

---

И действительно, по возвращении на Родину бывшие матросы Кузнецов, Сныткин, Леонов, Люсков, Атарщиков, Козодеров и многие другие получили дипломы штурманов двухсоттонников и механиков третьего разряда. Вюльцбургская комиссия была признана правомочной.

К капитану Дальку, секретарю подпольной партийной организации, подходит Мудров. Лицо у него необычно серьезное.

— Савва Георгиевич, — говорит повар, — я не знаю, можно ли, но, если можно, примите меня в партию. Мне кажется, сейчас самое время…

— Почему самое время?

— Если умирать — то коммунистом. Ведь другой-то веры у меня нет.

— Зачем же умирать? С этим торопиться не надо.

— Ну, все равно…

— Посоветуюсь с товарищами, Миша. Возможно, в кандидаты и примут.

— Возможно? Вы считаете, что я недостоин?

— Я этого не сказал, но решить один, принять тебя или нет, не могу. Есть порядок. Подожди немного. Думаю, что примут.

— Пожалуйста, Савва Георгиевич. Заявление писать?

— Никаких бумаг не надо.

На следующем совещании партийная тройка принимает Мудрова в кандидаты Коммунистической партии.

— Билет мы тебе вручить не можем, но считай, что ты его получил… Все остальное, когда вернемся на Родину. Будь достоин этого звания, Мудров. Оно ко многому обязывает, — торжественно произносит Дальк.

— Буду достоин.

Так приняли в Вюльцбурге в кандидаты партии Мудрова, Богданова, Свирина, Валовня, Леонова и Березкина.

А за стенами замка творятся дела, которые вызывают полную растерянность среди администрации ИЛАГ-13. Больше всего неприятностей у Маннергейма. Игорь Маракасов слышал, как комендант орал на него. Орал так громко, что крики разносились по всей комендатуре:

— Что же это такое?! Вы должны положить конец этим безобразиям! Вы отвечаете за то, чтобы у нас не было никаких происшествий! У вас есть для этого все. Если вы желаете оказаться на Восточном фронте, то я вам помогу.

Маннергейм вышел от коменданта красный, как школьник, получивший нагоняй от директора. Смеет кричать на него, офицера гестапо, который не спит ночами и обеспечивает порядок! Если бы не он, то еще бы не то было… Но, если честно говорить самому себе, дела из рук вон скверные.

…Два моряка с «Волголеса» — Ушков и Базанов — и один интернированный из еврейской группы работали на вокзале. Разгружали вагоны. Случайно они обнаружили ящик с оружием. С опасностью для жизни они спрятали три пистолета. Моряки знают, что такое оружие в лагере и как оно может пригодиться. Не раз они мечтали получить в руки хоть один револьвер. И тут такой случай… Но их постигло несчастье. Они попались. Кражу заметили… Этот смелый поступок стоил всем троим жизни. Немедленно по возвращении в Вюльцбург Маннергейм отправил их в гестапо. Они не вернулись.

…Владимира Ивановича Шилина, как хорошего плотника, посылают с группой моряков в город делать какие-то ящики. Одного взгляда на них достаточно, чтобы узнать, для чего они предназначены. Это ящики для оружия. Шилин демонстративно бросает инструмент и отказывается работать. То же делают остальные плотники. Группу немедленно возвращают в лагерь. Открытый саботаж!

— Почему вы отказались работать? — спрашивает Шилина гестаповец, когда моряки приходят в замок.

— Если вы заставили нас копать канавы, валить деревья, производить нейтральные работы, то это не значит, что мы будем что-нибудь делать на оборонных объектах, — с достоинством отвечает ему Владимир Иванович. — Это противоречит международному праву и нашим чувствам русских.

Что такое? Маннергейм ослышался? Он вне себя.

— Молчать! Мы вас заставим делать все. А пока в карцер! Вейфель! Гетц!

Моряков избивают и бросают в холодный, сырой подвал.

С тех пор как мы стали выходить за ворота замка, все чаще и чаще можно было услышать произносимое шепотом слово «побег». Как заманчиво оно звучало! Вырваться на волю, не видеть гитлеровских рож, не слышать их истошных криков, а самое главное, оказаться у своих, рассказать там про наш лагерь…

Сколько самых фантастических планов строилось во время прогулок по плацу! Но все понимали, что из нашей тюрьмы бежать почти невозможно. Значит, остается один путь — бежать с работы. Партийное бюро серьезно обдумывает этот вопрос. Прежде всего, есть ли смысл в таком побеге? Стоит ли рисковать людьми? Желающих бежать много, надо выбрать наиболее подходящих для этого моряков. Смысл есть.

В Советском Союзе не представляют, в каких условиях содержатся советские интернированные. Об этом надо рассказать. Только не лезть на рожон, произвести хорошую подготовку, выбрать соответствующую погоду и время года.

Первые два человека — электромеханик Самойлов и штурманский ученик Зайцев — получают от партийного бюро «добро». Они бегут с работы из города. Их ловят, посылают в штрафной лагерь, через два месяца измученных возвращают в Вюльцбург.

Не успели забыть о побеге этих двух парней, как из леса, с валки деревьев, бегут еще три моряка — Круликовский, Шанько и Шумилов. Их тоже ловят, тоже посылают в штрафной лагерь и через некоторое время возвращают в замок. Такая же судьба постигает механика Сысоева. И хотя шансов на успех очень мало, — Вюльцбург расположен в центре Германии, каждый моряк на счету, никто не знает языка, линия фронта лежит за тысячи километров от лагеря, — люди не оставляют мысли о побеге, стремятся выполнить задание. В Советском Союзе должны знать правду о судьбе моряков.

Неспокойно живется Маннергейму и коменданту. Усиливают охрану. Протягивают еще один ряд проволоки на железобетонных столбах. Ночью между проволочными рядами пускают свирепых собак. Устраивают дополнительную проверку интернированных.

В лагере появляется свой поэт. Это радист Жора Филиппов. Он пишет патриотические, полные веры в будущее и нашу победу стихи и песни. К ним подбирают музыку. Когда бывает очень горько и заедает тоска по дому, мы тихонько напеваем его песни, и становится легче… Кто из интернированных моряков не помнит этих песен: «Караван», «Давай закурим», «Катюша», «Пароход»! Услышишь какую-нибудь из них, и вспомнится все дорогое, что так безжалостно отняли у тебя гитлеровцы…

И крепко с причалом связал пароход
Конец проржавевший стальной.
Он снова встречает в плену Новый год.
Запущенный, ржавый, больной.
Когда же двенадцать ударов звучит
И сделан из кружки глоток,
На судне заржавленный брашпиль стучит
И слышится хриплый гудок….

Любили мы и другую песню — «Давай закурим». Она начиналась словами:

Почему, мой друг, ты так нахмурен,
Светится печаль в глазах твоих?
Доставай кисет, давай закурим
Папиросу дружбы на двоих…

Жора Филиппов писал не только песни. По поручению партийного бюро он составлял злые антифашистские раешники, призывающие советских людей, военнопленных и репатриированных, к борьбе. Вот кусочек текста такого раешника, обращенного к солдату РОА:

«Кто давно изменил чести знамени красного и не хочет искать себе выхода ясного, кто сменил интересы народа и Родины на кулек недозрелой фашистской смородины, кто немецкою пулей в брата прицелился, кто священную клятву нарушить осмелился, если в немца он штык свой вонзать собирается, так скажите, чего ж он сейчас дожидается?»

Раешники подписывались псевдонимом «Ермил». Ермила знали за стенами замка, с нетерпением ждали от него вестей. С бумагой в лагере было плохо, и писалось все на рекламных листках. Их крали и приносили работающие на фабрике металлоизделий. Желтый листок, на одной стороне кот в сапогах с кастрюлькой в лапах, другая сторона чистая. На ней и писали. Специальные доверенные переписчики размножали эти листовки, а Маркин, работавший грузчиком на лагерной автомашине, с большим риском развозил их по окрестным лагерям военнопленных и репатриированных в Швабах, Нюрнберг и Вайсенбург. Содержание листовок согласовывалось с Устиновым, которому бюро поручило связь с внешним миром.

Вообще что-нибудь вынести или принести в замок было делом чрезвычайно трудным. Унтера при выходе из ворот или возвращении в лагерь устраивали обыск. Но моряки оказались хитрее. Они применяли самые совершенные методы контрабанды. Куда только не прятали запрещенное! Вплоть до банок с двойным дном, в которых носили баланду. Так проникли к нам ножички, пилочки, напильники, украденные в мастерских. Этим же путем уходили из лагеря пачки патриотических листовок. На воле, в городишке Вайсенбург, появляются друзья немцы, с которыми коммунисты устанавливают связь. Как-то матрос Вакульчук принес из Вайсенбурга такие новости:

— Сегодня водили на фабрику к Ансельму. У него русские военнопленные работают. Пока наш фриц ходил к хозяину пить свой шнапс, мы покалякали. Говорят, что приехали к ним эти — ну как их там? — из армии Власова. Не то РУА, не то РОА. Всех военнопленных вербуют в эту армию. Форму немецкую дают, паек немецкого солдата, а кто не хочет, того в лагеря смерти…