Дэвид Ротенберг - Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона

• Название: Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона
• Автор: Дэвид Ротенберг
• Издательство: «Эксмо», «Домино»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-45140-1

Когда произносятся два пророчества одновременно, чтобы второе воплотилось в жизнь, первому надо помочь исполниться.

Вот пророчество Первого императора Китая, произнесенное им перед Тремя Избранными на Священной горе: «Нашу страну ждет Эпоха Белых Птиц на Воде. Она ознаменует начало Тьмы, а конец Тьмы и возрождение ознаменует Эпоха Семидесяти Пагод»…

Шанхай на рубеже веков. В многомиллионном городе переплелись жизни трех выдающихся семей бизнесменов, авантюристов, преступников. Но двадцатый век — время великих ожиданий и грандиозных перемен. Что принесет он им? Обретут ли они богатство? Найдут ли любовь?

Исполнится ли пророчество императора? Пробудится ли дракон?

---

Вдруг слева от него что-то хрустнуло. Бандит остановился и вжался спиной в стену тоннеля. В следующую секунду нижняя часть чьей-то ладони врезалась в нижнюю часть его носа. Носовая кость сломалась и вошла в лобную долю мозга.

Лоа Вэй Фэнь затолкал тело бандита в нишу и задвинул его статуей Чэсу Хоя.

Убийца хватал ртом воздух, ослабев от потери крови, но он знал, что раны заживут. Зато теперь он получил ответ на один из двух вопросов, не дававших ему покоя. Оставалось найти ответ на второй.

* * *

Часом позже все бандитское воинство собралось в потайной пещере. Никто не говорил ни слова, и Лоа Вэй Фэню казалось, что само это молчание эхом отражается от стен подземелья. Заметив, что юный резчик смотрит на него с подозрением, он было подумал, что нашел ответ и на второй вопрос, но тут события приняли неожиданный оборот. Прежде чем молодой предатель успел подойти к Ту Юэсэню, предводитель тонгов из «Праведной руки» выкрикнул проклятье и ударил ногой по нефритовым подставкам, на которых до вчерашнего дня покоился пророческий Бивень Первого императора. Затем он повернулся к молодому резчику и одним ударом меча разрешил дилемму Лоа Вэй Фэня. Переведя взгляд на своих людей, боязливо переминавшихся с ноги на ногу, бандит закричал:

— Очистите тоннели от полицейских прислужников фань куэй, а улицы города от самих фань куэй! Каждый новый день, когда они топчут нашу землю, грехом падает на голову Поднебесной!

* * *

Так они и сделали: сначала залили тоннели кровью лакеев фань куэй, а затем выбрались наружу и взялись за тех, в услужении которых находилась полиция, за самих фань куэй.

На улицах города к ним с ликованием присоединились шесть вооруженных отрядов Революционера, уже вдоволь напившиеся кровью, и множество простых китайцев, у которых правление фань куэй стояло костью в горле. На набережной Бунд трое мужчин выдрали из земли знак с надписью «Собакам и китайцам проход воспрещен» и бросили его в воды Хуанпу.

Затем город набрал в легкие воздуху, и началось избиение фань куэй. Годами сдерживаемая боль, порожденная неуважением и ненавистью, разом выплеснулась наружу, и впервые за все время, в течение которого фань куэй жили в Городе-у-Излучины-Реки, они перестали быть владыками и превратились в дичь.

Когда наконец рассвело, стали видны трупы фань куэй, насаженные на пики, и слухи о произошедшем вышли за пределы города. Следом за Шанхаем волна ярости против фань куэй взметнулась в Кантоне, потом взорвался Пекин. Этому в немалой степени способствовала вдовствующая императрица, провозгласившая, что настала пора избавиться от заморских чертей, причем немедленно.

* * *

Отец Пьер давно превратился в старика. Он пережил свою сестру-бандершу, и, чтобы похоронить ее в освященной земле, ему пришлось использовать связи в среде иезуитов. За шестьдесят лет, которые отец Пьер прожил в Городе-у-Излучины-Реки, он дважды возвращался в Париж, и в течение всех этих лет собор Святого Игнатия и его приход продолжали расти и расширяться. Даже после того, как в 1880 годах он потерял зрение. Он не помнил точно, когда это случилось. С годами многие воспоминания смешались. В последнее время он часто беседовал с рыжеволосым иудеем, который погиб, сражаясь за тайпинов. Это были чудесные мгновения, и после каждой встречи с Макси отец Пьер с нетерпением ожидал следующей. Поэтому сейчас он был совершенно уверен в том, что именно Макси открыл дверь восточного трансепта его собора. Эта дверь издавала особый, своеобразный скрип, да и вела она на улицу Евреев. Хотя этот еврей определенно был воином, а не ростовщиком.

Отец Пьер обратил невидящий взгляд к двери восточного трансепта.

Революционер увидел его первым. Проклятый фань куэй стоял на коленях, как и другие черносутанники, которых он и его люди только что прикончили. Но в отличие от других глупцов он не бормотал дурацких молитв. Он махал ему, призывая подойти и взять его за руку.

Отец Пьер почувствовал приближение старинного друга и вытянул пальцы в направлении Макси. В последнее время ему нравилось, когда тот держал его за руку. Ему было холодно. Теперь он постоянно мерз.

— Возьми меня за руку, старый друг, — проговорил он.

Революционер услышал, как отец Пьер окликает его на каком-то иностранном языке. На французском, наверное. Впрочем, его не интересовало, какой это из чертовых языков. Ему хотелось лишь одного: чтобы фань куэй убрались из его дома.

— Встань на ноги, старик! — крикнул он стоявшему на коленях дураку.

— Что-то ты сегодня расшумелся, Макси. Я слепой, но не глухой, — засмеялся отец Пьер собственной шутке. — Подойди ближе и возьми мою руку, дружище. — Священник держал руку вытянутой и, не ощутив прикосновения Макси, примирительно сказал: — Ну что ж, не хочешь — как хочешь.

Старик перестал призывно махать рукой в направлении Революционера и сделал жест, который, как тот понял, означал «все в порядке». Тогда Революционер вытащил из ножен меч и отрубил попу кисть руки — чисто и аккуратно.

По телу отца Пьера прокатилась волна боли. Он вскочил на ноги и бросился прочь, словно пытаясь убежать от нее. Революционер был удивлен такой реакцией старика. Одновременно с тем, как отрубленная кисть руки шлепнулась на землю, священник плашмя упал на большую цветочную клумбу.

— Осторожнее, старина, а то невзначай набьешь себе шишек, — проговорил Макси и заботливо помог старому священнослужителю подняться на ноги. — И возьми вот это. Она понадобится тебе там, куда ты идешь, — добавил он и отдал отцу Пьеру отрубленную кисть его руки.

Революционер ошеломленно наблюдал, как старый священник встает с клумбы и поднимает собственную отрубленную руку.

— А теперь пошли, — сказал Макси.

— Нет! Куда я должен идти?

— Ты сам знаешь ответ, — с улыбкой ответил Макси. — В конце концов, ты же священник!

— Да, мой друг. Я священник.

Революционер с ужасом смотрел на то, как отец Пьер Коломб, из французского Парижа, а теперь — из Шанхая, сделал ровно двадцать шесть шагов и положил голову на высокий алтарь, а потом подвигал ею, словно выслушивая последние слова, произнесенные его Богом.

— Хорошо. Очень хорошо. — Голос Макси звучал совсем рядом от уха отца Пьера. — Человек работает, работает, а когда больше не может работать, он отдыхает. Ну же, дружище, ты довольно поработал.

Революционер услышал вздох, который старый священник исторг из своей груди. А затем его глаза широко раскрылись, и Революционер понял: в последние мгновенья своей жизни слепой старик увидел то… чего ему не увидеть никогда, сколько бы лет он ни прожил на свете и как бы зорок ни был его взор.

* * *

Убийство отца Пьера и последующий поджог собора Святого Игнатия придали китайцам еще больше храбрости и подстегнули их выступления против фань куэй. То, что в определенный момент могло рассматриваться как контролируемые вспышки насилия на расовой почве, превратилось в широкомасштабную войну, которой было суждено войти в историю под названием восстание ихэтуаней[15].

Рикши останавливались в безлюдных переулках и убивали своих пассажиров. Повара, всю жизнь проработавшие в дорогих ресторанах фань куэй, подсыпали отраву в лучшие блюда. Писатели убивали издателей. Горничные нападали на хозяек, пока те спали. Даже торговцы Хонг, купцы и компрадоры, почуяв запах перемен, поставляли ихэтуаням продовольствие, оружие и боеприпасы.

Город-у-Излучины-Реки, шестой по величине торговый порт мира, рай, в котором белые люди зарабатывали огромные состояния, содрогнулся до основания и был готов сбросить тех, кто жил на вершине, в бездонную пропасть.

Вдовствующая императрица, игнорируя протесты племянника-императора, открыла для восставших маньчжурские арсеналы и объявила денежную награду за голову каждого фань куэй. Одновременно с этим она усилила нажим на бандита Ту. Цыси была уверена, что пророческий бивень находится у него и что он либо попытается положить начало собственной императорской династии, либо, как минимум, станет вымогать у нее в обмен на реликвию непомерный выкуп. Она ни на секунду не поверила посланию, в котором бандит заявлял, что «Бивня не оказалось там, где он должен был находиться».

Императрица приказала войскам, стоявшим кольцом вокруг Шанхая, войти в город и помочь восставшим.

— И принесите мне голову ушастого бандита, — добавила она напоследок.

* * *

Впервые в жизни Ту Юэсэнь испытывал страх. Он знал, что кто-то предал его. Поначалу он был уверен, что это сын Резчика. Но сразу после того, как в одном из тоннелей Муравейника нашли труп опозоренного Красного Шеста, который кто-то бесцеремонно затолкал за древнюю статую, изменил свое мнение.

Вслед за тем, словно не было других печалей, маньчжуры объявили награду за голову бандита и маньчжурские войска вошли в город.