Дмитрий Мамичев - Преступники и преступления с древности до наших дней. Маньяки, убийцы

• Название: Преступники и преступления с древности до наших дней. Маньяки, убийцы
• Автор: Дмитрий Мамичев
• Издательство: Сталкер
• Жанр: Энциклопедии
• Год: 1997
• ISBN: 966-7104-75-3

Эта книга продолжает серию книг об истории преступлений и преступности.

В ней описываются преступления убийц и маньяков, оставивших свой кровавый след в истории человеческой цивилизации, на ее страницах нашли свое место лица данной категории со времен античности до 90-х годов XX столетия.

Многие из вас впервые узнают о том, что Синяя борода и Дракула — отнюдь не персонажи сказок и легенд, а реально существовавшие люди, чьи преступления до сих пор внушают ужас.

Прочитав о борьбе правоохранительных органов с этим злом в наши дни, читатель поймет, что сегодняшние преступники в сравнении с преступниками прошлых времен умнее и изощреннее.

Поэтому, чтобы противостоять этой криминальной волне, необходимо знать о методах их преступной деятельности.

Книга рассчитана на самый широкий круг читателей.

---

Из книги «40 лет среди убийц и грабителей» (Записки начальника петроградской сыскной полиции И.Д. Путилина). — К.: СП «Свенас», 1992.

6. Дело кровавой красавицы (Записки И. Д. Путилина)

Гусев переулок, коротенький, соединяющий Лиговку со Знаменской улицей, в то время не был застроен пятиэтажными домами и казался огороженным с двух сторон заборами.

За заборами раскидывались широкие дворы с садами, а в середине дворов стояли, обыкновенно, одноэтажные деревянные домики, невдалеке от которых размещались конюшни, сараи, ледник, прачечная и дворницкая избушка.

Дом, в котором произошло это страшное убийство, находился на месте ныне стоящего под № 2.

В самом доме, в нижнем этаже, жил майор Ашморенков с женою и сыном кадетом, приходящим домой на праздники, и двумя прислугами.

В июне месяце 1867 года, рано утром, в Духов день, на кухню квартиры Ашморенкова постучался водовоз, привезший воду, но ему дверей не отворили.

Он постучался еще два раза, не достучался и, слив воду в прачечную и домохозяину, поехал снова к водокачке, на пути заметив дворнику, что прислуга у майора заспалась.

Дворник небрежно махнул рукой, словно хотел сказать: «А ну их»…

Спустя полчаса в двери и окна, которые были закрыты ставнями, стучался булочник, потом молочник, потом опять водовоз — и никто не мог достучаться, а дворник на все расспросы только говорил:

— Чаво пристали. Проснутся и отопрут. Не терпится тоже!..

Наконец, на эти беспрерывные стуки обратил внимание разбуженный домохозяин, коллежский советник Степанов.

Раздраженный, в халате, он высунулся из окошка и, окликнув дворника, спросил, что за шум.

— Да вот! — сердито ответил дворник, — господа и прислуга у майора спят, а эти черти ломятся. Времени им, вишь, нету!

Стоявшие тут же водовоз, прачка, булочник загалдели в один голос:

— Завсегда Прасковья рано встает, а тут на! Восемь часов!.. И господа встают рано!.. В восемь часов майор окно открывает!.. Неладно тут!.. Надо бы квартального!..

Коллежскому советнику Степанову это безмолвие в квартире майора тоже показалось странным.

Он знал майора уже 10 лет. Старый служака, тот всегда просыпался рано и уходил в казармы. Когда вышел в отставку, у него сохранились те же привычки. Степанов накануне играл с ним в шашки до 9 часов, после чего ушел, оставив всех здоровыми и довольными.

И вдруг… такой сон!..

— Беги в квартал, — приказал он дворнику, — а я сойду.

Дворник бросился со двора, и всех охватило какое-то жуткое чувство.

Люди инстинктом чувствуют несчастье.

Хозяин поспешно сошел вниз, как был — в халате и туфлях, и по очереди расспросил каждого: долго ли, в какие двери и окна стучались. Потом сам стал стучаться в обе двери и во все окна.

То же безмолвие…

Теперь уже всех охватил ужас, и все стали говорить шепотом, а закрытые ставнями окна и безмолвие за ними приняли зловещий вид.

У майора была квартира из пяти комнат, сеней и кухни. Красивое крылечко с парадной дверью вело в просторные сени, за ними была кухня, слева были столовая, гостиная и спальня майорши, а справа — кабинет и спальня майора, и все восемь окон с красивыми деревянными узорами, теперь закрытые зелеными ставнями с прорезями в виде сердец, выходили на передний двор, а окно кухни — на задний.

Дверь же в кухню выходила на общую лестницу, по которой можно было попасть во второй этаж, где в мезонине жил сам домохозяин, одинокий холостяк, со старой прислугой.

Минут через двадцать вернулся дворник, с которым пришли квартальный и помощник пристава.

— Что тут у вас? — спросил помощник.

— Да вот, — ответил Степанов и передал все происшедшее — Избави Бог, не беда ли, — окончил он.

— А вот узнаем! Может быть, двери отперты!.. Эй, дворник, попробуй! — приказал помощник дворнику.

Тот побежал к крылечку и подергал дверь. Она оказалась запертой.

Услужливые водовоз и булочник стали дергать дверь в кухню.

Заперта тоже.

— Тогда ломать! — решил помощник. — Как они запираются?

— Передняя — на ключ, — объяснил дворник, — а в кухню — на крюк.

— Ну, тогда легче переднюю! Неси топор!.. Надо составить акт!..

Квартальный составил акт, дворник принес топор, засунул лезвие между дверей у замка и одним нажимом открыл замок.

Помощник отворил дверь и двинулся вперед, за ним шли квартальный и домохозяин. Дворник остался в дверях.

И едва они скрылись за дверью, как раздался крик ужаса, и домохозяин выскочил на двор с криком: «Убиты!», после чего опять вбежал в квартиру.

Собравшаяся уже изрядная толпа хлынула к дверям, когда показался квартальный и, вбежав на улицу, стал неистово свистать.

Созвав будочников, он погнал их на двор для сохранения порядка, а сам помчался за мной…

Было 10 часов утра. Я[17] только что приехал с дачи в своей одноколке, когда квартальный ввалился ко мне, задыхавшийся, и почти прокричал:

— Страшное убийство! Двое, трое, четверо!

— Где?

— В Гусевом переулке.

— Едем!

Я захватил с собой одного из агентов, ловкого Юдзелевича, сел в одноколку и поехал, приказав оповестить судебные власти.

У ворот и на дворе уже толпились зеваки; будочники отгоняли их, переругиваясь и крича до хрипоты.

У крыльца меня встретили бледные пристав и помощник.

Я прошел за ними в квартиру майора, и то, что увидел, оставило во мне и до сих пор неизгладимое впечатление ужаса.

Я вошел не с крыльца, а через кухню, дверь в которую приказал отворить пристав.

Ставни уже были открыты, и ясный летний день весело сверкал в чистеньких комнатах, оскверненных ужасным преступлением.

В просторной, чистой и светлой кухне ничто не указывало на преступление, но едва я дошел до порога внутренней двери, как наткнулся на первую жертву преступления.

Молодая девушка в одной сорочке лежала навзничь, раскинув руки, на самом пороге.

Вокруг ее головы стояла огромная лужа почерневшей крови, в которой комом свалялись белокурые волосы.

Застывшее лицо ее выражало ужас.

Я спросил, кто это, и мне объяснили, что эта девушка — Прасковья Хмырова, служившая у Ашморенковых в горничных второй год.

Я прошел дальше и из просторных сеней направился направо.

Комната, вероятно, была кабинетом майора, судя по письменному столу и куче «Сына Отечества», но в чернильнице не было чернил, и, видимо, эта комната служила местом сладких отдохновений майора, судя по массе трубок и довольно помятому кожаному дивану.

Я прошел в следующую комнату, спальню майора. На постели, залитой кровью, лежал огромный, полный мужчина.

Смерть застала его врасплох. Из проломленного черепа брызнувшая фонтаном кровь, перемешанная с мозгами, запятнала всю стену.

— Экий ударише! — проговорил пристав. — Какая сила!

Мы вернулись назад, перешли сени и вошли в гостиную.

Солнце ярко ударяло в окна, глупая канарейка заливалась во весь голос, и от этого картина показалась мне еще ужаснее.

Посреди пола, в одной рубашонке, раскинув руки, лежал мальчик лет тринадцати, тоже с проломленной головой.

На диване была постлана ему постель, преддиванный стол был отодвинут, на кресле лежала его одежда с форменным кадетским мундирчиком.

Удар застал его спящим, потому что подушка и белье были смочены кровью.

Но потом, вероятно, он соскочил с постели, а второй и третий удары настигли его, когда он был посредине гостиной.

Он упал и в предсмертной агонии вертелся волчком на полу, отчего вокруг него на далеком расстоянии, словно кругом, по циркулю, были разбросаны кровь и мозги…, но лицо мальчика было покойно.

Наконец, мы вошли в спальню жены майора и там нашли мирно лежавшую, как и сам майор, маленькую, полную женщину.

Вся кровать, весь пол были залиты кровью. Голова ее была также проломлена.

Мой Юдзелевич тут же, в гостиной, на стуле, нашел и орудие преступления.

Это был обыкновенный гладильный утюг, снятый с полки, весом фунта в четыре.

Острый конец его был покрыт толстым слоем запекшейся крови и целым пучком налипших волос…

Убийство, несомненно, произведено было с целью грабежа.

Ящики стола в кабинете — майора были выдвинуты и перерыты, яшики комода у жены майора — тоже, буфет в столовой, горка в гостиной и, наконец, сундук и гардероб — все было раскрыто настежь и носило следы расхищения.

Картина убийства выяснилась. Сперва был убит сам, тем более, что он находился в стороне; за ним — сама, кадет и, наконец, горничная.

Но одно обстоятельство меня приводило в недоумение.

Судя по утюгу, убийца должен был быть один, но как он мог решиться один на убийство четверых? Мне казалось это невозможным, и я решил, что действовали непременно два-три человека.