Гянджеви Низами - Пять поэм

• Название: Пять поэм
• Автор: Гянджеви Низами
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Мифы. Легенды. Эпос
• Год: 1968

За последние тридцать лет жизни Низами создал пять больших поэм («Пятерица»), общим объемом около шестидесяти тысяч строк (тридцать тысяч бейтов). В настоящем издании поэмы представлены сокращенными поэтическими переводами с изложением содержания пропущенных глав, снабжены комментариями.

«Сокровищница тайн» написана между 1173 и 1180 годом, «Хорсов и Ширин» закончена в 1181 году, «Лейли и Меджнун» — в 1188 году. Эти три поэмы относятся к периодам молодости и зрелости поэта. Жалобы на старость и болезни появляются в поэме «Семь красавиц», завершенной в 1197 году, когда Низами было около шестидесяти лет. В законченной около 1203 года «Искандер-наме» заметны следы торопливости, вызванной, надо думать, предчувствием близкой смерти.

Создание такого «поэтического гиганта», как «Пятерица» — поэтический подвиг Низами.

Перевод с фарси К. Липскерова, С. Ширвинского, П. Антокольского, В. Державина.

Вступительная статья и примечания А. Бертельса.

Иллюстрации: Султан Мухаммеда, Ага Мирека, Мирза Али, Мир Сеид Али, Мир Мусаввира и Музаффар Али.

---

Зейд приносит Меджнуну весть о смерти Лейли

Зейд узнает о смерти Лейли, рыдая, надевает траурные одежды и идет к Меджнуну. Он сообщает ему горестную весть. Меджнун падает без чувств, словно сраженный молнией. Придя в себя, он обращает к небу упреки в жестокости, затем спешит к могиле Лейли. Зейд следует за ним. Придя на могилу, Меджнун бьется в рыданиях (предположительно — интерполяция).

Плач Меджнуна о смерти Лейли

«О роза! Ты увяла раньше срока,
Дитя, едва раскрыв глаза широко,

Закрыла их и крепко спишь в земле.
Шепни мне, как очнулась там, во мгле.

Где родинка на круглом подбородке,
Где черный глаз, где глаз газели кроткий?

Что потускнел смарагд горячих уст?
Что аромат волос уже не густ?

Для чьих очей твое очарованье,
Кто твой попутчик в дальнем караване,

По берегам какой реки спеша,
Не кончила ты пиршества, душа?

Но как ты дышишь в подземельях ночи?
Там только змей мерцают злые очи,

Гнездиться только змеи там вольны,
Не место там для молодой луны.

Иль, может быть, как клад, ушла ты в землю,
И я твоей подземной тайне внемлю

И, как змея, пришел тебя стеречь,
Чтобы, клубком свернувшись, рядом лечь.

Ты, как песок, взвивалась легче ветра,
И, как вода, ушла спокойно в недра,

И, как луна, земле теперь чужда,—
Что ж, так с луной случается всегда.

Но, ставши от меня такой далекой,
Ты стала всей моею подоплекой.

Совсем ушла, совсем ушла из глаз,
Но заново для сердца родилась.

Должно истлеть твое изображенье,
Чтоб вечно жить в моем воображенье!»

Сказал, и руки заломил, и вдруг
Затрепетал, сломав браслеты рук,

Со сворой всех зверей ушел оттуда,
И танцевал, и гнал вперед верблюда,

Мешая слезы горькие с песком,
О камень бился огненным виском…

Но захотел он быть поближе к милой,
И с гор его потоком устремило

К могиле, где покоится Лейли.
Он подошел, склонился до земли,

И вся от слез могила стала влажной.
И хищники вокруг уселись важно,

Глаз не сводя внимательных с него.
И стало вкруг безлюдно и мертво,

И путник проходил возможно реже
Дорогой той, недавно лишь проезжей.

Так буйствуя, печалясь и губя,
Он истязал и разрушал себя.

Так два-три дня провел он, горько плача.
Уж лучше смерть, чем жизнь его собачья!

И так он обессилел и устал,
Что книги жизни сам не дочитал.

Салам из Багдада снова приходит к Меджнуну

Салам с великим трудом разыскивает Меджнуна. Меджнун спрашивает его, зачем он пришел. Салам отвечает, что хочет слышать его прекрасные стихи. Меджнун, рыдая, говорит о смерти Лейли — ее душа теперь в раю. Салам остается с Меджнуном несколько месяцев и записывает его стихи, потом уезжает в Багдад.

Смерть Меджнуна

Ладья его тонула в темных водах.
Да, наконец-то обретал он отдых!..

Размолотый на мельнице судьбы,
Он напоследок взвиться на дыбы,

Встать на ноги, разрубленный, пытался,
Но, как змея, с обрубком не срастался.

Закрыв глаза, к нагой земле прильнув,
Он молвил, руки к небу протянув:

«Внемли, создатель всех земных созданий,
Освободи мне душу от страданий,

Соедини с любимою женой
И воскреси изгнаньем в мир иной».

Так он сказал, могилу обнял нежно,
Всем телом к ней прижался безмятежно.

Сказал: «Жена!» — и перестал дышать.
Теперь ему осталось не сплошать

На той последней темной переправе,
Что миновать никто из нас не вправе.

О ты, сидящий крепко на земле,
Под крепким кровом в неге и тепле!

Вставай, не спи! Жилье твое непрочно,
Должна река разлиться в час урочный,

И рухнет каждый мост когда-нибудь.
Встань, не зевай! Гони верблюда в путь!

Земля есть прах. Расстанься с нею быстро.
Душа твоя истлеет малой искрой.

Без сожаленья растопчи свой сан,
Незнатным ты предстанешь к небесам.

Заранее мертво, что не навеки,
Не обожай того, что не навеки!

Племя Меджнуна узнает о его смерти

Так на могиле милой он лежал,
И весь огонь с лица его сбежал.

Так целый месяц тлел он на могиле
Иль целый год (иные говорили).

Не отходили звери ни на шаг
От мертвого. И спал он словно шах

В носилках крытых. И охраной мощной
Вокруг стояли звери еженощно,

И кладбище травою заросло,
Сынам пустыни логово дало.

И, сторонясь встречаться с хищной сворой,
Про кладбище забыли люди скоро.

А тот, кто видел издали порой
Роящийся, подобно пчелам, рой,

Предполагал, что то паломник знатный
В тени перед дорогою обратной,

Надежно охраняемый, уснул.
Но если бы он пристальней взглянул,

Он увидал бы лишь нагое тело,
Что до предела ссохлось и истлело,

В чьем облике от всех живых частей
Была цела одна лишь связь костей.

Столь дорогой гиенам и шакалам,
Зиял костяк нетронутым оскалом.

Пока оттуда звери не ушли,
Запретным слыло кладбище Лейли.

Год миновал, и вновь ушли в пустыню
Все хищники, что стерегли святыню.

Сначала смельчаки, потом и все,
Путь проложив к таинственной красе,

Заметили и умилились слезно
Нагим костям, и мертвый был опознан.

Проснулась память, заново жива,
Пошла по всей Аравии молва.

Разрыли землю, и бок о бок с милой
Останки Кейса племя схоронило.

Уснули двое рядом навсегда,
Уснули вплоть до Страшного суда.

Здесь — клятвой обрученные навеки,
Там — в колыбели спят, смеживши веки.

Прошел недолгий срок, когда возник
На той могиле маленький цветник,

Пристанище всех юношей влюбленных,
Паломников селений отдаленных.

И каждый, кто пришел тропой такой,
Здесь находил отраду и покой.

Могильных плит касался он руками,
Чтоб исцелил его холодный камень.

Зейд видит во сне Лейли и Меджнуна — они в раю

Зейд часто приходит на могилу Лейли и Меджнуна. Он слагает повесть об их любви и всем рассказывает ее. От него эта повесть и пошла по миру… Зейд все думает о влюбленных — где они? Спят под землей, или они — украшение рая? Как-то раз он видит во сне райский сад. В этом саду на берегу ручья стоит трон. На троне восседают два ангела. Они пьют вино, ласкают друг друга. У трона стоит старец, осыпающий временами ангелов драгоценными камнями. Зейд спрашивает у старца имена этих ангелов. Старец отвечает, что ото души верных влюбленных, на земле их звали Лейли и Меджнун. При жизни они не добились счастья, здесь же они вкушают вечное блаженство. Зейд просыпается и раскрывает людям тайну, поведанную ему старцем. Глава завершается рассуждениями о бренности этого мира и о том, что вечное счастье достижимо лишь в мире потустороннем, путь же к нему — самоотверженная любовь (предположительно — интерполяция).

Заключение

Низами снова обращается к шаху Ахситану. Он надеется, что шах милостиво взглянет на поднесенную ему поэму, и просит разрешения заключить ее несколькими советами. Хотя Ахситан и справедлив, но будет неплохо, если он еще умножит свое правосудие. Пусть он не доверяет врагам, пусть советуется с друзьями, пусть не торопится катить того, кто в его власти. «Впрочем, — заключает Низами. — ты не нуждаешься в таких советах. Я же буду молиться о твоем благополучии», Глава завершается пожеланиями успеха и долголетия.