Сергей Костин - Пепел Ара-Лима.

• Название: Пепел Ара-Лима.
• Автор: Сергей Костин
• Жанр: Фэнтези

В 8462 году от Сотворения, легрионы Кэтэра под предводительством верховного императора Каббара, численностью в восемнадцать тысяч легронеров и в две тысячи всадников перешли границу Ара-Лима и, утопив в крови вышедшую навстречу регулярную армию короля Хеседа, маршем двинулись на столицу Мадимию. Разрозненные отряды удельных керков, пытавшиеся поодиночке остановить Каббара, были разбиты. Головы керков, насажанные на колья, были выставлены перед стенами осажденной Мадимии. После трехмесячной осады столица Ара-Лима пала. По воле верховного императора Каббара в живых не оставили никого. Всех жителей Мадимии предали мечу и распяли у разрушенных стен столицы. Тела короля Хеседа и его молодой жены Тавии были сожжены на жертвенном костре, а их прах развеян по ветру. Кэтер возвестил о завершении создания Великой Империи Кэтер.

От моря до моря. От гор до пустыни От неба до сердца земли.

Из всех защитников столицы в живых сумели остаться только два человека.

Никогда больше жители Мадимии не увидят снов.

---

Да только один Йохо, два кармана орешков перещелкавший, зуб злополучный покалечил.

Йохо заметил грифона, с облезлой спиной, с клювом, в грязи перемазанном. Шикнул громко, чтоб не орал, словно резанный. Не чужой по лесу шляется, свой — лесовик. Может метко камнем по глазу садануть, коль правил лесных кто не знает.

Грифон, хоть и глупая птица, поняла что к чему. Часто лесовика с кудрями непослушными здесь видела. С расспросами хоть и не приставала, но знала, кто в лесу законы творит. Кто наказывает, и кто милует.

Дорога до дуба сухого не близкая. По прямой если, часа два. Да только в лесу по прямой никто не ходит. Лес не дорога утоптанная. То болото поперек пути встанет, то дерево, упавшее во время осенних ураганов, тропинку перегородит. Может и зверь дикий встретиться. Пока в гляделки с ним наиграешься, смотришь, а уже и солнышко на другую сторону перепрыгнуло. Да мало ли в лесу всякого?

Йохо уж и шагам счет потерял, когда до места добрался. Вышел на опушку, огляделся.

Вот он дуб. Сухой, как полешка на зиму высушенная. Ни одного живого листочка. Раскорячился у старой дороги, которой, почитай, лет триста никто не пользовался. Ни торговец городской, ни путник усталый, ни сами лесовики, к тропинкам утоптанным не привычные. Давно заросли обочины неуемной травой. По пояс, а местами даже по шею. У травы свои порядки. Пустое место без внимания не оставит. Вот только в проплешину у скрученных корней дуба никак протиснуться не может. Мертвая там земля, кровью лесовиков обагренная.

Перед тем как к дубу подойти, нашлось у Йохо слово заветное. Не молитва, не верят лесовики в молитвы пустые. Заклинание старинное, что отец в свое время с плеткой заставил вызубрить. Чтоб, значит, не брали лесовика трусость и отчаяние. Чтобы до последнего цеплялся, барахтался, но выкарабкивался. Помогало пару раз, когда он в жижу болотную, вина перепивши, на спор прыгал. От самого дна вылезал. Только от жижи вонючей морщился. Жижа болотная не вино, на вкус неприятная.

Последний раз Йохо был здесь больше года назад. Пробежал мимо, зачурался, не остановился. Нечего здесь надолго задерживаться. Того гляди запоют на ухо грустную тягучую песню сгоревшие лесовики. Могут и с собой утащить, с них не станет. Хорошая компания, да еще из соотечественника, никому не помеха.

Поискал в карманах корень дидры, от всех духов защиту надежную. Не нашел. Потерял, видно, по дороге. Или в саду у колдуна обронил.

Не стоило колдуна вспоминать. В который раз образ безглазый в самую душу заглянул, скрутил сердце веревкой крепкой. Но опустил быстро. Не задержался.

— Так и привыкнуть недолго, — выдохнул лесовик. Особой тревоги он больше к лику не испытывал. Показалось даже, что ободряюще кивнула ему физиономия облезлая. Не подведи, мол, лесовик Йохо. А то… сам понимаешь.

Никого подводить лесовик не собирался. Зуб иногда дергался, несильно правда, напоминая, для чего он приперся в даль несусветную. Да и самому Йохо интересно стало, ради чего такого ценного колдун его к дубу отправил? Уж явно не за светящимися камнями, которых, при известной удаче, можно и у самой деревни насобирать с три пазухи. Конечно, не чистых, в которых небо отражается. Но и не совсем пустых булыжников, пригодных разве что на мостовые в городе.

Стараясь держаться поближе к лесу, лесовик обошел по широкому кругу поляну мертвую. На голой, потрескавшейся земле не увидел ничего, что могло бы заинтересовать деревенского колдуна. Ни травы волшебной, тут и обычная не растет, да и далеко еще до полнолуния. Ни жабы с красными лапами — высушенная в течение трех недель в любое снадобье пригодная. Белых звериных костей много, но они колдуну без надобности.

Лесовик постоял немного, засунув кулаки в карманы штанов кожаных, раздумывая. Может, меж кореньев поискать? Боязно, конечно, близко к месту проклятому приближаться. Но есть нож, которым можно в крайнем случае от лиха отбиться. Есть быстрые ноги, чтобы сбежать. И есть зуб, который ноет, пощады просит.

Зажав пальцем ноздрю, лесовик демонстративно высморкался, храбрость показывая всякому, кто видеть его мог, и смело зашагал к дереву, предварительно очистив об штанину руку неудачно запачканную. Хорошо, что не видел никто позора этого.

В переплетеньях корней, как и чувствовал Йохо, ничего не отыскалось. Комья окаменевшей мертвой земли, травинки засохшие, да те же кости мелкие, от птицы и зверья глупого, что на беду свою до дерева добрались. Плюнуть бы на поиски, да нельзя. Поручение обязательное получено. Принести то, что найдется, или что отдано будет. И хотя сомневался Йохо, что в лесу кто-то что-то задаром отдает, решился остаться. У каждой вещи свой хозяин. У каждого события свой срок. Всякому ожиданию свои награды. В лесу всякие чудеса случаются.

Лесовик выбрал место поукромнее, между двух кореньев больших, под землей не помещающихся, прислонился к стволу голому, сухому и теплому. Подождет до вечера. А если ничего не случится, вернется к страшному колдуну с объяснениями. Должок зубом потребует. К дубу ходил? Ходил. Искал непонятно что? Искал. Ждал исправно дарителя неизвестного? А как же. Раз так, то избавляй от боли зубовой. Уговор дороже камней светящихся.

Йохо и сам не заметил, как навалилась на глаза дрема, закутала в слабость голову, усыпила сном глубоким. Уже и не чувствовал лесовик, как под ним земля мертвая зашевелилась, как задвигались корни толстые, выталкивая под солнышко тех, кого до поры до времени от взора любопытного укрывали.

Сладок порой сон бывает. Особенно под дубом мертвым, на мертвой земле стоящим.

ХХХХХ

Черный дым от пожарищ настолько тяжел, что не в силах поднять его даже северный ветер. Тщетно тужится, кружит вокруг, пыхтит, срываясь в злобных порывах. Да только тяжел дым, стелется по засыпанным пеплом мостовым, ищет короткие пути в распахнутых настежь дверях и выломанных ставнях. Спотыкается о мертвые тела, щедрым ковром усыпавшие улицы, испуганно жмется к наполненным красной водой каналам. Упирается в разрушенные стены, нащупывает пробитые таранами дыры и, облегченно расстилаясь по искореженной земле, покидает мертвую Мадимию.

По улицам благословенного города бродит раненая лошадь. Из разорванного бока сочится на каменную мостовую кровь. Глаза животного слепы. Пустые глазницы наполнены кашеобразной массой из крови и пепла. Лошадь натыкается на перевернутую телегу, испуганно шарахается в сторону от невидимого препятствия, спотыкается о груду мертвых, падает на колени. Жалобный, почти человеческий крик заглушает вой пожара.

— Бедное животное, — всадник в золотых доспехах придержал поводья, облокотился на луку седла и с минуту наблюдал за вопящей от ужаса лошадью. — Убейте ее.

Стоящий рядом легронер из кодры личной императорской охраны вытащил короткий меч, подошел к лошади и коротким ударом успокоил кричащую тварь.

— Мой Император!

Несколько всадников, подняв на дыбы коней, остановились напротив всадника в золотых доспехах. Один из них, высокий черноволосый человек в помятом панцире, без шлема, соскочил с седла, придерживая меч подбежал к всаднику, припал к его стремени:

— Мой Император! Ваш приказ выполнен. Последние защитники готовы к распятию перед городскими стенами.

— Поднимись Генерий, — Каббар дотронулся до волос легона железной перчаткой. — Не годиться герою взятия Мадимии стоять на коленях даже перед верховным Императором Кэтера. Твой легрион был первым, кто вошел в город. Империя Избранных не забудет твоего усердия.

— Я служу тебе, мой Император, — легон второго данийского легриона слишком быстро поднялся с колена, но тут же склонил в поклоне голову. — Приговоренные к смерти ждут твоей воли, мой Император.

— Так не будем их задерживать, — засмеялся всадник, слегка запрокинув голову в позолоченном шлеме. — За мной, мой верный полководец. За мной все!

Красная пыль взметнулась под тяжелыми копытами злых лошадей. Искры брызнули из-под подков. Посторонитесь, верные солдаты Кэтера. По улицам поверженной столицы Ара-Лима мчится словно ветер ваш верховный Император. Спешите уйти с дороги храбрые легронеры. Иначе, быть вам раздавленными личной кодрой вашего повелителя.

Почти мертвый город без стона смотрел на проносящихся по его любовно выложенным мостовым всадников. Он уже был сломлен, поруган и разграблен. Испачкан чужим сапогом, изгажен чужой рукой. И истекал последними каплями жизни.

У разрушенной крепостной стены, рядом с разбитыми городскими воротами, под охраной цеперии, сидели, лежали, стояли, поддерживая друг друга, двадцать человек. Почти все они были ранены, с замотанными наспех обрубками рук, ног, с кровоточащими ранами.

В центре группы коренастый, с пыльной сединой человек обнимал за плечи бледную, такую же седую, как и он, женщину. Его дикие глаза, наполненные невыносимой ненавистью, метались от высоких деревянных крестов у стен с распятыми на них людьми, к хохочущим легронерам, забавляющихся киданием камней в несчастных. Некогда белая рубашка на человеке потемнела от крови, а грязная бинтовая повязка на плече говорила за то, что он не отсиживался во время осады в глубоких подвалах.