Дэвид Ротенберг - Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона

• Название: Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона
• Автор: Дэвид Ротенберг
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-45140-1

Когда произносятся два пророчества одновременно, чтобы второе воплотилось в жизнь, первому надо помочь исполниться.

Вот пророчество Первого императора Китая, произнесенное им перед Тремя Избранными на Священной горе: «Нашу страну ждет Эпоха Белых Птиц на Воде. Она ознаменует начало Тьмы, а конец Тьмы и возрождение ознаменует Эпоха Семидесяти Пагод»…

Шанхай на рубеже веков. В многомиллионном городе переплелись жизни трех выдающихся семей бизнесменов, авантюристов, преступников. Но двадцатый век — время великих ожиданий и грандиозных перемен. Что принесет он им? Обретут ли они богатство? Найдут ли любовь?

Исполнится ли пророчество императора? Пробудится ли дракон?

---

— Он обрушится на тебя, на меня и на Резчика. Он не может допустить, чтобы мы остались в живых и, таким образом, сдерживали его возвышение.

Цзян обдумала слова Убийцы, согласно кивнула, но добавила:

— И все же до поры до времени мы его не тронем.

— Но ведь его целью является возвращение власти конфуцианцам, а не строительство Семидесяти Пагод.

— Не спорю с тобой, но Мао настроен более антиконфуциански, нежели Чан Кайши, поэтому нам следует подождать и посмотреть, что из этого получится. Возможно, приход Человека с Книгой и наступление эпохи Семидесяти Пагод ближе, чем мы думаем.

* * *

Чжун Фон потер глаза маленькими кулачками.

— Не надо, Фон, у тебя грязные руки.

— Это ты, папа?

— Конечно. А кого другого ты ожидал увидеть?

— Не знаю, но у меня щиплет глаза.

— Потому что ты устал.

— А разве ты не устал, папа? Мы ведь работали всю ночь. — Мальчик приподнялся на локте и посмотрел на отца. — Почему ты не спишь, папа?

— Не бойся, Фон.

— И почему ты одет? Что, пора снова на работу?

— Нет, Фон, на работу идти не надо. — Отец глубоко вздохнул. — Это мне пора уходить.

— Куда уходить?

— Ш-ш, ты разбудишь двоюродных братьев.

— Куда ты уходишь?

— Будь смелым, Фон.

— Почему, папа? Почему мне нужно быть смелым? Почему ты одет? Сейчас не время для работы. Куда ты собрался?

— Сражаться, Фон. Для меня настало время идти сражаться. — Прежде чем мальчик успел заговорить, отец приложил к его губам указательный палец. — Помнишь спектакль пекинской оперы, на который я тебя водил? — Фон кивнул. — Помнишь, как грустно тебе стало, когда Слуга не смог остаться с Принцессой Востока? — Фон снова кивнул. — Помнишь, как несправедливо было то, что Слуга не женился на Принцессе? Ты тогда спросил меня, почему Принцесса и Слуга не могут быть вместе.

— Принцесса любила Слугу, а он любил ее, но ей пришлось остаться с Царем Запада, которому она даже ничуточки не нравилась.

— Совершенно верно. Значит, ты все помнишь? — Фон заплакал. Отец утер ему слезы. — Ты знаешь, куда я отправляюсь?

Мальчик опять кивнул.

— Куда, Фон? Куда я ухожу?

— Ты уходишь сражаться за то, чтобы все было по справедливости.

— Правильно. Я ухожу сражаться за то, чтобы Слуга и Принцесса могли пожениться, если они любят друг друга. Это ведь справедливо, Фон?

— Да, папа, — ответил мальчик, но его маленькое тело стала бить дрожь.

— Дай мне руку, Фон.

Мальчик протянул руку и посмотрел в добрые глаза отца. А потом увидел две красивые стеклянные бусины, которые отец положил ему в ладонь.

— Это мне, папа?

— Да. Когда я первый раз смотрел спектакль, в той сцене, где Принцесса Востока вместе со Слугой пересекают реку, у Сказителя, который исполнял роль Принцессы, порвалось ожерелье, и бусины рассыпались. Некоторые зрители подобрали их и хотели оставить себе, но я убедил их в том, что они принадлежат Сказителю. Они отдали бусины мне, а я после спектакля вернул их Сказителю. Он поблагодарил меня и отдал мне две бусины. И вот теперь я дарю их тебе, моему любимому сыну. Это мой самый драгоценный дар. — Отец обнял сына. — Я должен идти, чтобы сделать мир лучше. Настало время, чтобы народ черноволосых наконец узнал, что такое справедливость. Ты со мной согласен?

Фон наклонил голову, и отец поцеловал его в лоб. Мальчик ухватил отца за волосы и притянул его голову к своему лицу. Он глубоко вдохнул отцовский запах, а потом отпустил его. И только когда мужчина направился к двери, окликнул отца:

— А кто защитит меня от бабушки?

* * *

Вскоре после ухода отца Фона еще тысячи таких же, как он, мужчин покинули Шанхай, чтобы присоединиться к армии Мао. А чиновников из националистического правительства осенила мысль печатать побольше денег, «чтобы народ был счастлив». К концу 1946 года из-под печатного станка вышли четыре с половиной триллиона новых китайских долларов. Инфляция взлетела до отметки, когда деньги стали в буквальном смысле бесценными, то есть стоили меньше, чем бумага, на которой они были напечатаны. Один американский доллар меняли на миллион китайских. А к 1949 году уже на шесть миллионов.

Цены росли даже не с каждым днем, а с каждым часом. Торговые лотки ставили прямо у банков, чтобы люди, сняв деньги, могли потратить их сразу, пока они еще имели хоть какую-то цену. Многие рабочие требовали, чтобы зарплату им выплачивали рисом.

Ирония заключалась в том, что приезжие, незнакомые с реалиями повседневности, полагали, что Шанхай процветает. Люди хорошо одевались и ели, но у них просто не было иного выбора. Деньги, которые они получали в понедельник, полностью обесценивались к пятнице, поэтому шанхайцы были вынуждены тратить все, что получали, сразу же, не дожидаясь, пока заработанное превратится в прах. С прилавков моментально исчезли соломенные сандалии — традиционная обувь шанхайцев, — уступив место более дорогой обуви.

Так называемые белые воротнички и офисные работники уходили в простые рабочие, иначе они были обречены на голодание. Вдобавок ко всему в Шанхай ежедневно возвращалось более шести тысяч беженцев, в результате чего очень скоро население города перевалило за шесть миллионов — на два миллиона больше, чем было десять лет назад, до японского вторжения.

Многие по-настоящему богатые китайцы оказались достаточно расторопны, чтобы избежать гоминьдановских сетей. Что ж, большие деньги всегда сродни перекати-полю.

Торговцы фань куэй поначалу пытались реанимировать свой бизнес, но вскоре убедились в бесплодности этих усилий. Врассун распродал всю свою шанхайскую недвижимость, перевел операции на Карибы, а затем и сам переехал туда. Оказавшись там, он заново вложил свои активы, но на сей раз — в экономику Южной Америки. Примеру Врассуна последовало большинство торговцев, покинувших Город-у-Излучины-Реки.

Безудержная инфляция в Шанхае явилась прямым результатом упрямого нежелания Чан Кайши поделиться властью с коммунистами. Из-за этого он был вынужден тратить восемьдесят процентов своего бюджета на вооружение и содержание армии. Несмотря на все усилия американцев, пытавшихся выступать посредниками в процессе примирения между Чан Кайши и Мао Цзэдуном, к июлю 1946 года любые переговоры между Мао и Чаном прекратились и гражданская война перешла в открытую фазу.

Америка вывела все свои войска, хотя и продолжала оказывать республиканцам материальную и финансовую помощь.

Армия Мао разрослась почти до трех миллионов человек, и к 1948 году он был готов захватить Маньчжурию и города к северу от Янцзы, находившиеся в руках националистов. Но победу Мао принесла не армия, а поддержка со стороны народа.

Последний и, пожалуй, самый идиотский финансовый маневр Чан Кайши заключался в том, что он объявил о введении золотого юаня, равного четырем американским долларам. Один золотой юань можно было купить за три миллиона китайских долларов, и все — абсолютно все! — были обязаны перевести сбережения в новую валюту.

Ответственным за претворение в жизнь нового закона был назначен Цзян Цзиинго, сын Чан Кайши, и, подобно отцу, ради осуществления этой цели он прибег к террору и мародерству.

Цены и зарплаты были заморожены.

Эта уловка работала меньше месяца. Стоимость есть стоимость, и определять ее произвольно, по собственному усмотрению не может ни одно правительство. Со временем этот урок пришлось усвоить даже коммунистам.

Единственными в Шанхае, кто продолжал поддерживать Чана до последнего, оставались представители среднего класса, но теперь и они ополчились против него. Все их сбережения окончательно обесценились, будучи переведены в новую, еще более никчемную валюту, и бытовало мнение, что вся эта затея придумана лишь для того, чтобы власть имущие могли еще туже набить карманы.

Когда сын Чана, которого, по-видимому, одолели угрызения совести, попытался расследовать эти слухи, след привел к таким влиятельным семьям, как Гуны. Услышав об этом, его мать, мадам Чан Кайши, срочно прилетела в Шанхай и публично отхлестала сына по щекам. Так был положен конец слабой попытке сделать систему хоть немного более справедливой.

Тем временем Чиани, Суны и Гуны переводили свои состояния — как нажитые, так и украденные — в Соединенные Штаты, где им ничто не угрожало. Тогда же произошел примечательный инцидент. Самолет, направлявшийся из Чунцина в Америку, в связи с технической неисправностью совершил вынужденную посадку на территории США. Когда генерал Джордж Маршалл и его люди нашли самолет, они были изумлены, обнаружив, что он до отказу набит американской валютой, которую семейство Сун переправляло на свои счета в банках Америки.

А ведь по сравнению с теми масштабами, в которых воровали мадам Чан Кайши и ее супруг, Суны были просто скромниками!