Мирослав Иванов - Покушение на Гейдриха

• Название: Покушение на Гейдриха
• Автор: Мирослав Иванов
• Издательство: «Международные отношения»
• Жанр: История
• Год: 1988
• ISBN: 5-7233-0145-1

Книга посвящена событиям второй мировой войны. В форме воспоминаний свидетелей в ней рассказывается о том, как чехословацкие патриоты и участники Сопротивления, подготовили и осуществили операцию против гитлеровского наместника в «протекторате Чехия и Моравия» Рейнхарда Гейдриха, проводившего в ряде стран оккупированной Европы политику геноцида. Автор показывает готовность к борьбе не сломленного гитлеровцами чехословацкого народа.

---

После допроса меня отвели в подвал.

Уже там я увидел Атю — Адольфа Моравца…»

Кто бы, не выдержав пыток, ни навел нацистов на след к церкви, — кровавая нить потянулась от Чурды. Он явился добровольно. Никто его не вынуждал, все у него было: одежда, еда, удостоверение личности, укрытие, — он сам растоптал собственную честь.

Впоследствии он изменил фамилию — вместо Чурды стал Йерготом, получил миллионы, стал осведомителем гестапо, женился на нацистке и начал «новую жизнь». Свое благополучие он построил на страданиях и крови сотен расстрелянных и замученных.

Чурда получил по заслугам, кончив жизнь в 1947 году на виселице. Но каким бы ни было вынесенное ему наказание — разве могло оно быть соразмерно его вине? И разве, не были его соучастниками те, кто необдуманно послал его в Чехословакию, буквально подтолкнув к предательству, поскольку заранее знал о его продажной натуре? Когда Чурда был в Англии, чехословацкие военнослужащие, проходившие подготовку вместе с ним, писали тогдашнему министру обороны генералу Ингру, обращая внимание министра на ненадежность Чурды. Они писали о том, что у Чурды «имеется склонность к пьянству, что он несерьезный человек, пытался в английских семьях заниматься брачными аферами, восторгается Гитлером и, наконец, признался, что сглупил, бежав за границу, тогда как надо было остаться в протекторате и служить в войсках или в жандармерии правительства протектората…»

Министр Ингр передал это письмо в разведотдел министерства национальной обороны полковнику Франтишеку Моравцу, а тот сделал пометку на полях копии, подчеркнув, что Чурда тем не менее отличный спортсмен и физически вынослив. И потому вполне может быть послан в протекторат… Так что совесть начальника чехословацкой разведслужбы в Лондоне полковника Франтишека Моравца и вправду чиста.

ЧТО РАССКАЗАЛ СВИДЕТЕЛЬ В ПЕРВЫЙ РАЗ

Мне всю жизнь не везло. Так уж повелось на свете: одним — счастье, а другим — сплошные неудачи, как ни бейся, как ни старайся. Я вот неудачник.

Я чех по национальности и всегда считал себя чехом. Жил я в Пограничье, жить там было трудно. Сначала я работал конторским служащим в местном управлении, и в 1925 году меня перевели в Соколов, оттуда — в Пршисечнице, потом — в районное управление в Вейпрты, а когда там в 1937 году был создан филиал государственного полицейского управления, то я стал его руководителем. Когда Судеты отошли к немцам, я бежал в Прагу, стал служить в Виноградском полицейском комиссариате. После того, как немцы заняли Прагу, 18 августа 1939 г. пришел приказ о назначении меня переводчиком в гестапо, в отдел по борьбе со шпионажем.

Я перепугался.

А один мой знакомый сказал:

— Иди туда и помогай людям.

Легко ему было говорить, только работа там была непростой… Жизнь моя постоянно висела на волоске. Флейшер, начальник отдела, прямо сказал мне:

— Ваши родители — немцы, почему же вы пишете, что вы чех?

— Потому что я чех, господин комиссар…

— Подумайте хорошенько. Вам что, в концлагерь захотелось?

Короче, я подумал и… согласился. «Может, и правда, смогу помочь», — убеждал я себя. Другой бы на моем месте, может, и вообразил бы себя героем и отправился в концлагерь. Но я на такое не способен…

Я понемногу осваивался, приглядывался и прощупывал своего шефа. Флейшер был типичный садист, человек невежественный и грубый; он истязал людей, чтобы добиться показаний.

В те дни я узнал и нацистского офицера по фамилии Тюммель, у него была кличка Хольм. Он был смуглый и черноволосый, с черными усиками и проницательным взглядом. Говорили, что по профессии он был пекарь из Саксонии, но тем не менее занимал высокий пост в Праге. Он был хорошо знаком с Флейшером, и, насколько я знаю, Флейшер давал ему читать показания заключенных и разные материалы. Этот Хольм был особенный человек. Позднее гестаповцы его арестовали: говорят, будто он был английским разведчиком. Но Флейшер ему доверял, Хольм часто брал в гестапо разные бумаги и носил их домой.

Немцы обнаружили утечку секретной информации и начали розыски. Однажды арестовали в городе Либерец какого-то высокопоставленного чиновника, привезли его в наручниках в Прагу, однако дело кончилось конфузом. Его отпустили, а Флейшер имел крупные неприятности. Ему и в голову не приходило, что человек, которого он ищет, был Хольм… Как-то Флейшер дал мне перевести письмо из-за границы.

Штемпель на открытке был, кажется, белградский. Флейшера поздравляли «три мушкетера». Это были Моравек, Машин и Балабан — те, кого гестаповцы искали, но поймать не могли. Флейшер бесновался, придирался ко всему, злился. Про себя я смеялся, но, конечно, не догадывался, что все это, вероятно, устроил Хольм. Он часто бывал по делам на Балканах. В Белграде купил открытки, в Праге дал их этим трем агентам подписать, а когда опять поехал за границу, бросил там а ящик. И Флейшер все твердил:

— Неужели они в Белграде?

Хольм жил с женой за Прашным мостом, детей у них не было. В конце концов нацисты его арестовали. Наверное, на Хольма указал один чешский офицер, после того как его отделали на допросе гестаповцы. Этот офицер описал им немца, которому передавал крупные денежные вознаграждения за шпионские сведения. Подозрение пало на Хольма. Под пытками он сознался.

Моравек и Хольм долго работали вместе. Однажды Хольм сообщил Флейшеру адрес Моравека, чтобы тем самым укрепить доверие к себе, но сам предупредил Моравека, и гестаповцы обнаружили лишь пустую квартиру, в которой посреди комнаты стояли две мусорные корзины, на одной была записка: «Для Геббельса», а на другой: «Для Геринга»…

Месяца через два после того, как меня сюда перевели, я слышал разговор между Флейшером и Гершельманом. Они говорили о том, что все еще не поступало сведений от «Густава». Я запомнил это имя и позднее понял, что это — некий Пршеучил, агент гестапо. Флейшер велел отвезти его на чешско-польскую границу, там несколько раз выстрелили в воздух, чтобы поляки думали, будто Пршеучил бежал из протектората, и после этого гестапо стало ждать от него сведений. В его задание входило добраться до Англии и заниматься шпионской деятельностью в чешских воинских частях. Ему это удалось, он стал летчиком, и время от времени приходили открытки и письма в адрес какого-то Сметаны. Так Пршеучил передавал информацию. Я ее переводил, а для себя делал записи, следя, чтобы никто этого не заметил.

После мая 1945 года я передал их куда следует, и на основе моих показаний чехословацкий суд приговорил Пршеучила к смертной казни. Он, подлец, этого заслужил. Через какое-то время он бежал из Англии: наверное, почувствовал, что над ним сгущаются тучи, — и совершил якобы вынужденную посадку в Бельгии. Флейшера тогда вызвали в Берлин: дескать, у них там появился человек, который утверждает, что работает на Флейшера из Праги. Это был Пршеучил. Потом он обосновался в Праге и стал осведомителем. Он ходил с доносами к комиссару Паннвицу, тот был уполномоченным гестапо по делам парашютистов, а после покушения вместе с Флейшером проводил расследование всего, что было связано и с этим делом.

После покушения на Гейдриха я занимался переводом доносов, время от времени поступавших в гестапо. В большинстве случаев они были анонимные и не имели отношения к покушению. Бывало, что соседи, поссорившись, писали друг на друга в гестапо: кто-то пишет, что якобы у его соседа скрываются парашютисты, и т. д.

Но один из этих доносов я запомнил: анонимный осведомитель писал, что у учителя Зеленки из Вршовиц живут парашютисты. Я не помню, откуда было послано письмо, какой на нем был штемпель, но на него сразу обратили внимание. Каждое письмо регистрировалось и имело номер, поэтому ни одного я не мог ликвидировать. Я собирался хотя бы предупредить вечером Зеленку, но делу быстро был дан ход. В кабинете появился человек, назвался Чурдой и столько всего наговорил, что трудно себе представить!

У него были пухлые губы, толстые щеки и бегающие глаза. Вызвали меня. Мне и потом несколько раз приходилось переводить его показания. Как-то раз мы ненадолго остались вдвоем, и я спросил:

— Зачем вы это сделали?

— Я не мог смотреть на убийства невинных людей, — сказал он.

— А теперь вы довольны? Думаете, что убийства прекратятся?

Он с удивлением посмотрел на меня и не ответил. Мне было противно: зачем я с ним вообще заговорил? Это был просто трус, жаждущий денег, и ему не было дела до невинных людей. Когда я потом снова его переводил, он смотрел на меня с удивлением. Я испугался, как бы мне не попасть на заметку. Моя неосторожность могла мне дорого обойтись. К тому же Флейшер недолюбливал меня: я чувствовал, что он наблюдает за мной, даже устраивал слежку.

Ну, а теперь о Чурде. Насколько мне известно, он выдал почти всех, кто ему хоть как-то помогал. Женщину, у которой он прятался в вентиляционной шахте, и семью Моравцовых на Жижкове. О точном месте, где скрывались парашютисты, то есть о церкви на Рессловой улице, он, вероятно, не знал. Но Паннвицу достаточно было услышать фамилию пани Моравцовой, как он тут же приказал туда ехать.