Инна Гофф - Рассказы

• Название: Рассказы
• Автор: Инна Гофф
• Жанр: Современная проза

---

Французов интересовало все – наши спутники и станки, наши песни и наши осетры. И наши моды. Да, представьте себе! Этот признанный законодатель мод, Париж, буквально ломился в зал, где выступали русские манекенщицы. Фотографии наших девушек в меховых шубках и высоких сапожках, в сарафанах с русским орнаментом и спортивных костюмах не сходили со страниц газет и журналов. Манекенщиц знали по именам, были среди них свои «звезды». Одной из таких «звезд» была и моя Аленка. Она улыбалась мне с обложки журнала «Пари Матч», с круглой афишной тумбы, с рекламного щита на автобусе. Солидные газеты печатали фотоинтервью под названием: «Аленка в Париже». Все мальчишки с четырнадцати лет были, если верить репортерам, без ума от моей Аленки. Почему мальчишки? Потому что Аленка была самой молодой из манекенщиц, ей едва исполнилось двадцать три года, а выглядела она лет на семнадцать.

Я прошла в павильон, где помещалась администрация выставки. Две женщины со служебными значками обсуждали домашние московские новости. Я обратилась к худощавой, деловой, с сигаретой в руке:

– Скажите, пожалуйста, как бы мне повидать наших манекенщиц?

Она выпустила колечко дыма и спросила с отчужденной любезностью:

– Что значит «ваших»?

Русская речь в Париже еще ничего не доказывает. Недаром продавец пластинок у входа на выставку советовал нам купить «Катюшу» и, когда мы уверяли его, что сами советские, шутливо грозил нам пальцем.

Отчужденно-любезный тон полоснул холодом по сердцу.

– Что значит «ваших»?

– Наших, советских!

И пока она объясняла мне, как пройти к манекенщицам, я все еще помнила ее вопрос и не прощала ей отчуждения.

До начала сеанса оставались считанные минуты. В большой комнате стояло множество зеркал, как в парикмахерской. Девушки были полуодеты, и царило веселое возбуждение и суета. Кроме самих манекенщиц, здесь были те, кто помогали им одеться, и распорядители, и модельеры. Вообразите на мгновение, что девять принцесс одновременно собираются на бал. Аленка сидела перед зеркалом, спиной ко мне.

Она была уже причесана, но, видимо, не спешила одеваться – в костюмерной было очень жарко. На ней был розовый легкий халатик, едва накинутый на плечи, и она была очень похожа на ту Аленку, с обложки журнала «Пари Матч». Сразу ли она узнает меня? Ведь она не ожидает меня здесь увидеть. Там, на родине, мы видимся очень редко. Там у каждой из нас своя жизнь, свои друзья. Там мы всего только сестры – не больше.

Аленка увидела меня в зеркале. Ее брови удивленно взметнулись, она радостно вскрикнула:

– Ты здесь! Надо же! Как ты меня нашла?

Она повернулась на вертящемся стуле. Мы обнялись. Можно было подумать, что мы живем в разцых странах, в постоянной тоске друг о друге и вот наконец встретились. Аленка закидала меня вопросами. Когда мы приехали, долго ли будем в Париже, где мы остановились?

Узнав, что на другой день мы уезжаем в Нормандию, она сказала:

– Это ужасно! Когда же мы теперь увидимся? Я свободна сегодня вечером. Если хочешь, я приеду. Ты будешь дома?..

Конечно, я буду дома. Я буду ждать ее на пятом этаже, в нашем номере с видом на Сен-Лазар.

Ее торопят. Чужой ручкой она записывает мой адрес на клочке чужого конверта. До вечера! А сейчас мы можем пройти в демонстрационный зал. Для нас в первом ряду поставят несколько стульев.

Жаркий сентябрь выдался в Париже. Тридцать два градуса в тени. Стойкий антициклон. В крытом, уходящем в темноту зале невыносимая духота. Он набит до отказа. Люди изнемогают, обмахиваются программками, платками. Детишки канючат у матерей на руках, а некоторые спят, разметавшись на родительских коленях, сморенные духотой, – как на вокзале. Вообще похоже на вокзал. На транзитный зал ожидания. И ожидание нарастает. Внезапно смолкает гул голосов, словно прервавшись на полуслове. Это на сцене появилась моя Аленка. Под звуки рояля она движется по деревянному помосту той легкой и непринужденной походкой, которая свойственна манекенщицам и дается им с большим трудом. Это несколько вкрадчивая, мягкая походка. Почти лисий шаг, почти фокстрот.

На Аленке пляжный ансамбль для молоденькой девушки. «Пур юн жён фий», – говорит в микрофон диктор. Непринужденными движениями Аленка отстегивает юбку и остается в шортиках. Она улыбается чуть застенчиво и лукаво. Да, ей не дашь больше семнадцати! Зал захлебывается в аплодисментах. Кто-то позади нас повторяет: «Шарман! Шарман!» И мне кажется, что аплодируют не так пляжному ансамблю, как моей Аленке. Какое-то щемящее чувство поднимается в душе. Почему там, в Москве, мы так редко видимся? Ведь мы сестры! Наши отцы – родные братья… Сейчас, в этом зале я остро чувствую это.

А на сцене уже Регина. Она тоже «звезда» и знакома мне по рекламным щитам и фотографиям. Регина крупная, черноволосая, синеглазая. На Регине светлый костюм из тонкой шерсти – «для ясных дней ранней осени». Пианист играет из «Времен года» Чайковского. Зал накаляется в буквальном и переносном смысле. Восторг публики, духота. Девушки сменяют одна другую. Их всего девять, но они так неузнаваемо выглядят в новых нарядах, что начинает казаться, будто их бесконечно много… Я жду Аленку. Только ее. Вот она появляется в огненно-рыжей лисьей шубке и зеленых сапожках. Пианист играет «Вдоль по улице метелица метет, за метелицей мой миленький идет». Мелодия тонет в аплодисментах. Аленка движется, скользя, словно по льду, в своих зеленых сапожках. И на мгновение духота отступает, в зале веет холодом русской зимы, метельной и колючей.

Кто-то сзади нас подпевает по-русски: «Ты постой, постой, красавица моя, дозволь наглядеться, радость, на тебя»… Я оглядываюсь. Пожилой мужчина утирает глаза. Эмигрант? Возможно. В этом зале их немало…

У пианиста рубашка прилипла к спине. Показ мод продолжается. Я знаю, что Аленка должна появиться еще раз – в белом свадебном платье и фате, под руку с «женихом». Его роль исполняет Петя Смирнов, единственный мужчина-манекенщик в русской коллекции. Это о нем писали в газете: «Петя Смирнов, студент из Москвы, элегантен, как истинный парижанин»… О, Париж, никогда не забывает напомнить о своем приоритете…

Посмотреть на Аленку в подвенечном наряде мне не удалось: надо было уезжать, нас ждал автобус. От Версальских ворот до нашего отеля путь не близкий. Мы ехали через весь Париж, мимо тенистой улочки Мари-Роз, известной всему миру, мимо Булонского леса, где отдельные каштаны уже пожелтели, опаленные жгучим поздним солнцем. Мимо чинного квартала, где жил Бунин. Был жаркий голубой полдень. Наш автобус двигался в потоке машин, слепило глаза от ярких вспышек солнечного света, от бесчисленных протуберанцев движущегося стекла и металла. Сидя у широкого, накаленного окна автобуса, за которым возникали и исчезали парижские улицы, улочки, бульвары и площади, я думала об Аленке. Жаль, что не пришлось увидеть ее в свадебном платье. Впрочем, я ведь не была и на ее настоящих свадьбах. У Аленки их было уже две. С первым мужем она прожила всего год. Им обоим было по девятнадцать лет. Они часто ссорились и скоро расстались. Я и видела-то его только на фотографии – большой, спортивного вида парень с наивным детским лицом. Теперь у нее другой муж. Мы познакомились на дне рождения у дяди, и он понравился мне, потому что держался скромно и говорил мало. Он был среднего роста, с правильными чертами лица, которое я тут же забыла. Знаете, есть такие лица. Я сразу поняла, что, встретив его на улице, узнаю лишь в том случае, если он будет идти под руку с Аленкой. Первый был журналистом, второй переводчиком. Они и познакомились на какой-то нашей выставке, кажется, в Нью-Йорке.

В Париже обедают поздно. Когда мы выходим из ресторана «Маллярд», на площади Сен-Лазар горят фонари, а над зданием вокзала движется лента электрогазеты. Кто-то невидимый, кому известно все на свете, пишет и пишет огненные слова в темном небе. Пишет, тут же стирает и снова пишет.

Тесный лифт поднимает нас на пятый этаж. Я распахиваю дверь балкона, и электрическая газета оказывается вновь передо мной. За широкой площадью, почти на уровне моих глаз, отделяя одно сообщение от другого, пробегают оранжевые ослики, и зеленые паровозики, и красные автомобильчики. Здесь можно прочесть обо всем, узнать последние политические новости, и события дня, и сводку погоды по всей стране, и какие вина следует пить, и результат всех сыгранных за день футбольных матчей (Реймс – Монако, 3:1). За пять дней мы привыкли к этой мерцающей и мигающей в небе газете, как привыкли к неоновой рекламе Мулен Ружа – трем девицам, возникающим попеременно со словом «Канкан» над крышей соседнего дома. Над всей площадью то там, то тут вспыхивают в небе неоновые зарницы – бюстгальтеры, цветы, самолеты, холодильники…

Париж умеет быть всяким. В районе Сен-Лазар Париж кричит. Кричит реклама в небе. Кричит продавец лотерейных билетов на Гаврской улице, и его голос профессионально возвышается над ревом и грохотом. Кричат газетчики и агенты рекламных бюро. На развале у Галери Лаффайет – уже просто циркачи. Там посадят чернильное пятно на костюм и тут же выведут его на глазах потрясенных зевак. Продавцы новинок стараются перекричать один другого: