Войтех Стеклач - Современный чехословацкий детектив (сборник)

• Название: Современный чехословацкий детектив (сборник)
• Автор: Войтех Стеклач
• Издательство: Радуга
• Жанр: Детектив
• Год: 1990
• ISBN: 5-05-2558-3

В настоящий сборник включены произведения, в детективном жанре рассматривающие существенные стороны жизни чехословацкого общества. В повести чешского прозаика В. Стеклача «Как убить Золотого Соловья» дан нравственно-психологический анализ негативных явлений в артистической среде; в "Избранном обществе" словацкий автор П. Андрушка рассказывает о социально-опасном типе людей, стремящихся жить "в свое удовольствие" любой ценой; героиня "Предсказания прошлого" чешской писательницы Э. Качирковой, живущая по эгоистическим нормам прошлого, проходит неслучайный путь от звериной алчности до кровавого преступления.

---

— Ладно, — великодушно сказал Лукаш. — Я знаю, у вас свои заботы. Ганка пообещала, если бабушка скоро не вернется, отвезти меня к ней.

— Куда? — Мне вдруг сделалось трудно дышать.

— Да в психушку. Фрэнку, видать, очень плохо. Что с вами?

— Ничего. — Я с усилием превозмог тошноту. — А меня вы с собой возьмете, когда туда поедете? Устроим пикник, — попытался пошутить я.

— Само собой! — весело сказал Лукаш. — Вот здорово будет! Поедем на вашей машине?

— Да. — Мы опасно отдалялись от того, что меня интересовало. — Но сперва мне надо решить свои проблемы. Помнишь, как в ту ночь у вас мы с тобой разговаривали? Ты еще подумал, что я…

— Частный детектив? — перебил он меня. Его памяти можно было позавидовать. У меня имелся шанс — сказочный, неиспользованный, огромный, дожидающийся меня вот уже неделю.

— Да. — Какое-то интуитивное побуждение заставило меня все поставить на одну карту. — Знаешь, где я провел эту ночь? В тюрьме. — Я тут же испугался, что за этим последуют вопросы. Их задал бы любой взрослый.

Но они не последовали.

— Вы сбежали? — Лукаш глядел на меня с уважением.

Я рассмеялся.

— Нет. Оттуда не сбежишь. Меня выпустили.

Мальчик выглядел разочарованным. Ему жаль было лишать меня нимба загнанного беглеца. Я поспешил все исправить:

— Но в любой момент меня могут схватить опять. И уже так просто не выпустят, если…

— Если что? — Лукаш, придвинувшись ко мне вплотную, с нетерпеливым ожиданием заглядывал мне в лицо.

— Если я не смогу ответить им на вопросы, которые мне зададут, — сказал я, удрученный мыслью, что требую от мальчика того, что свыше его понимания.

Лукаш нахмурился, потом спросил деловито:

— Это все про то убийство?

— Да.

— И вы думаете, это сделал Ольда?

Я не ответил. Меня угнетало чувство стыда, что я так безжалостно втягиваю ребенка в грязные дела взрослых. И тут вдруг я вспомнил про труп старой женщины, найденный в болоте.

— А не мог это быть он?

— Нет! — победно заявил Лукаш. — После той ссоры Ольда уехал. А дядя пошел со мной домой.

— На чем он уехал, на автобусе?

— Не знаю, наверное, автостопом. Он приехал вон на том мопеде, — мальчик оглянулся на гараж, — но у него бензин кончился. И ему пришлось его там оставить. Ох, он и злился!

Пока все было ясно. Сомнений нет, Эзехиаш умер только в среду. Я вспомнил, как в тот день видел в гараже красной виллы машину и еще что-то, похожее на небольшой мотоцикл. У меня мелькнула новая мысль.

— А почему он не взял «трабант»? И почему эта машина вообще там оказалась? Она ведь принадлежит Дроздовым?

— «Трабант» был не на ходу, — со знанием дела сказал Лукаш. — У него что-то случилось с зажиганием. Ганка еще на прошлой неделе не могла на нем уехать. Она его там оставила, а дядя Луис обещал ей отремонтировать. Дядя Луис говорил, что это коробка, которая работает на своей собственной вони, — презрительно заметил мальчик.

— И отремонтировал?

— Нет. Томаш потом сам взялся за него. В четверг, когда вы с ним подрались. Ганка сказала, что пришлось долго уговаривать полицейских, чтобы они разрешили взять машину.

Перед моими глазами возникла красная вилла в тот четверг в сумерки. От гаража шел коренастый мужчина с резиновым шлангом в руке. На этой картинке чего-то не хватало. Я осторожно вернулся к самому главному.

— А ты не помнишь, из-за чего Ольда и пан Эзехиаш ругались? Вспомни хоть что-нибудь, если ты что-то понял.

— Все я понял! — оскорбленно заявил Лукаш. — И все помню!

Я впился в мальчика измученным взглядом.

— Ольда сказал: «Оно у тебя с собой? Ты его носишь просто так в кармане?» Дядя Луис ничего не сказал, а вроде как бы захрюкал. Он вообще-то мало говорил. «Ты с ума сошел! — закричал Ольда. — Ты легкомысленный старый…» Он, конечно, хотел сказать «дурак», но потом поправился: «Ты старый человек, а так легкомысленно себя ведешь, будто совсем не понимаешь, в чем дело, будто тебя это вовсе не касается». Потом было тихо, а потом дядя Луис сказал: «Парень, я уже начинаю понимать, чего вы хотите. И ты угадал, мне до этого нет дела.

Да, я старый, усталый человек, и это письмо было для меня только гарантией спокойной старости. А поскольку до сих пор оно не принесло мне ничего, кроме всяких неприятных сцен, которые мне в моем возрасте неинтересны, то…» «То что?» — переспросил Ольда, он это так сказал, будто бы задыхался. «Письмо останется лежать в кармане, который ты считаешь недостаточно надежным тайником для этого драгоценного документа». Я прямо видел, как дядя Луис улыбается. А потом что-то как хлопнется об пол! А дядя Луис так сердито закричал: «Будь же все-таки повнимательнее!» Потом я услышал, как он семенит вокруг стола, он бегал такими быстрыми маленькими шажочками. А потом опять заговорил Ольда, да так быстро-быстро, почти что не разобрать. — Лукаш даже лоб наморщил, чтобы как можно точнее воспроизвести эту часть разговора. — Ольда сказал: «Ты не сделаешь этого… прошу тебя… отдай его мне, раз для тебя оно ничего не значит… а для меня это тоже гарантия покоя и уверенности… я уже не такой молодой, мне оно нужно, я бы хотел жениться… Обещаю тебе, что никогда им не воспользуюсь, но у меня хоть что-то будет на руках». Ольда ужасно клянчил, прямо чуть не плакал, но дядя сказал: «Нет!»

Лукаш описывал все так убедительно, что я мог слово за словом проследить, как разыгрывалась сцена между изнеженным красавчиком и непреклонным стариком. Я словно видел эту комнату, где косые лучи заходящего солнца горят на цветных стеклах семафора игрушечной железной дороги, сверкают на слезинке в глазах молодого мужчины и зажигают холодный свет во взгляде старика. Я чувствовал волнение, от которого задыхался Ольда, и усталость, сквозившую в голосе Луиса Эзехиаша.

— …Потом Ольда перестал хныкать. Я уж подумал, что он хочет уйти, и собирался потихоньку смыться, но Ольда, видно, передумал. Спокойно так сказал: «Как хочешь. Но предупреждаю тебя, если ты все оставишь, как есть, не будет тебе покоя. Не о себе говорю, я умею смириться с проигрышем. Но женщины — нет. Эта твоя бабуля тебя тоже донимает, ведь так? Я же вижу, как ты мечешься между ее домом и этим… А потом куда спрячешься? В будку к Амиго?» — Я слышал, как он зашаркал ногами, и притаился. Думал, вот сейчас Ольда вылетит оттуда пулей. Но дядя Луис вдруг сказал: «Погоди. Может, ты и прав». Они немножко помолчали, а потом зашуршала какая-то бумага. И дядя Луис сказал: «На, возьми. Только предупреждаю, покажи это кому хочешь, если думаешь, что будешь от этого что-то иметь, но потом спрячь в шкаф или замкни в сейф. А если займешься какими-нибудь махинациями, то у меня найдутся средства укоротить тебя. Ты понял?» А Ольда сказал: «Спасибо. Спасибо, ты об этом не пожалеешь. Клянусь тебе, что…» — Лукаш так вошел в роль, что поднял руку и глаза к небу.

— Клянусь, что?… — нетерпеливо переспросил я, затаив дыхание.

— Не знаю. — Лукаш был похож на Гамлета, которого посреди его знаменитого монолога перебил могильщик. — Дядя Луис сказал: «Проваливай!» Тогда я убежал и притворился, будто кормлю Амиго.

— А Ольда?

— Ушел. И мы с дядей тоже пошли ужинать.

Нет, моей голове было далеко до головы Лукаша. Если, конечно, половину из всего этого он не сочинил. Мальчик был фантазер, а одиночество располагает к фантазированию.

— Лукаш, а ты кому-нибудь рассказывал о том, что подслушал на лестнице?

— Что вы! Мне запретили. А вы меня бабушке не выдадите, что я вам проболтался? Не выдадите, правда?

— Ты с ней говорил об этом?

— Нет. Просто за ужином я спросил у дяди Луиса, про какое письмо они толковали. Бабушка тут же ухватилась и начала дядю допрашивать.

— И он ей объяснил?

— Она сама знала о письме. И рассердилась, что дядя отдал его Ольде.

Наконец-то появилась нить, связывающая смерть старой женщины со смертью Луиса Эзехиаша. Да какая там нить — канат!

— А он что ей на это сказал? — с волнением спросил я.

— Не знаю. Они начали ругаться, а меня выставили за дверь.

— Но ты ведь слышал, о чем они говорили? — в отчаянии спросил я. — Раз ругались, значит, кричали, да?

— Кричала только бабушка. И только то, что она всегда несет: должна, мол, позаботиться обо мне, подумать о моем будущем… Я и ушел. Мне это было неинтересно. Это я каждый день слышал.

Нитка снова исчезла где-то в запутанном клубке престранных отношений и страстей, и размотать этот клубок я не умел. Но мне стало страшно. Страшно за этого конопатого мальчугана, который так беззаботно с ним играет и по чистой случайности может ухватиться за нужный конец. Кто окажется рядом с ним, когда такое случится?

— А про то, что Ольда разговаривает во сне, ты кому-нибудь рассказывал? — спросил я со страхом.

— Нет. Ольда со мной не общается. Только Ганка про это знает.