Сергей Аверинцев - Собрание сочинений. Переводы: Евангелие от Матфея. Евангелие от Марка. Евангелие от Луки. Книга Иова. Псалмы Давидовы

• Название: Собрание сочинений. Переводы: Евангелие от Матфея. Евангелие от Марка. Евангелие от Луки. Книга Иова. Псалмы Давидовы
• Автор: Сергей Аверинцев
• Издательство: ДУХ Ι ΛΙΤΕΡΑ, 2004. — 500 с. ISBN 966–7888–84–3 (Собрание сочинений) ISBN 966–7888–85–1 (Переводы: Евангелия. Книга Иова. Псалмы Давидовы) УДК 930.85+27–246 (081) Μ 734
• Жанр: Религия

По благословению Блаженнейшего Владимира, Митрополита Киевского и всея Украины

В настоящий том собрания сочинений С. С. Аверинцева включены все выполненные им переводы из Священного Писания с комментариями переводчика. Полный текст перевода Евангелия от Матфея и обширный комментарий к Евангелию от Марка публикуются впервые. Другие переводы с комментариями (Евангелия от Марка, от Луки, Книга Иова и Псалмы) ранее публиковались главным образом в малодоступных теперь и периодических изданиях. Читатель получает возможность познакомиться с результатами многолетних трудов одного из самых замечательных современных исследователей — выдающегося филолога, философа, византолога и библеиста.

Книга адресована всем, кто стремится понять смысл Библии и интересуется вопросами религии, истории, культуры.

На обложке помещен образ Иисуса Христа из мозаик киевского собора Святой Софии.

---

Примечания

1. Аналогичные мотивы можно встретить уже у Канта. В русской культуре исключительно резкие выпады против «Бога еврейского» можно найти у великого еретика, стоящего при этом вне подозрений в юдофобии — у Льва Толстого (Объединение и перевод четырех Евангелий графа Л. Η. Толстого, t. I, Geneve, 1892, с 95-158 passim и др.) Толстой — крайний случай, логический предел отрицания традиции, преемства, предания; для него необходимо оторвать Христа от всего еврейского не потому, что это еврейское, а потому, что это преемство. В сущности, у теологов вроде Гарнака ощутима та же тенденция, только она выступает не с таким эмоциональным надсадом. В определенной мере сюда же относится стремление Бультмана крайне преувеличить роль эллинистической компоненты (и специально эллинистического мифа) в понятийном языке Евангелий.

2. Здесь приходится вспомнить такого предшественника национал-социалистической идеологии, как Г. С. Чемберлен, русский перевод книги которого «Евреи, их происхождение и причины их влияния в Европе» (СПб., 1906) вызвал энтузиазм в кругах, группировавшихся около «Нового времени», включая В. В. Розанова. Подробнее о выступлениях российских черносотенцев против Ветхого Завета, получивших отпор от светлой памяти киевского священника, которому случалось и остановить готовившийся погром, и выступать свидетелем защиты на процессе Бейлиса, см. в кн.: Свящ. Александр Глаголев, Купина Неопалимая, Киев, Дух и литера, 2002, с. 122–126; 171 (в статье 1909 г. «Ветхий Завет и его непреходящее значение в христианской Церкви»). Критика доклада некоего А. Д. Эртеля «Еврейство и Тора», сделанного на собрании Клуба русских националистов в Киеве 23 января 1909 г., к сожалению, сохраняет и до сих пор некоторую актуальность.

3. Недаром же по-еврейски «читать [вслух]» и «вопиять/звать» — один и тот же глагол [кара].

4. Β современной научной литературе встречается, конечно, и более рассудочное понимание того обстоятельства, что речь идет не ο Едином Боге, a именно ο Едином YHWH; ср. С. Тищенко, Структура программной части Декалога и интерпретация третьей заповеди, «Вестник Еврейского Университета», № 2 (20), 1999, с. 6-21, где можно найти также реферат ряда теорий западных ученых (о Втор. 6:4 см. с. 8). Речь идет ο том, что единственное содержание текста, ο котором идет речь, — программа культовой реформы. Если бы это было так, не вполне ясно, почему немедленно вслед за исповеданием единства YHWH следует заповедь любви: «…И люби YHWH, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всеми силами твоими» (буквально: «всем твоим очень» —[меодэха]).

5. Характерно развертывание внутреннего состава лексемы у Евсевия Кесарийского: Παντοδύναμος καί τα πάντα ίσχύων «Всемогущий, Тот, Кому всё возможно» (Ргерагаtiо evangelica 11:6, 517 D). Несколько иной, менее рассудочный и по-особому содержательный характер имеет греческое Παντοκράτωρ (ц.-слав. и рус. «Вседержитель»). Характерно, однако, что для него нет латинского соответствия, кроме того же Omnipotens; смысловая недостаточность такого перевода констатировалась в мировой теологической литературе, включая католическую.

6. По решительному вердикту известного лексикона, «no explanation is satisfactory» (L. Koehler, Lexicon in Veteris Testamenti libros, Leiden, 1985, p. 950).

7. Как известно, «Шаддай» иногда связывают с известной из аккадских текстов лексемой «шаду» — «гора». Говорили же слуги царя сирийского об израильтянах, пытаясь по-язычески понять существо их Бога: «Бог их есть Бог гор, поэтому они одолели нас; если же мы сразимся с ними на равнине, то верно одолеем их» (3 Цар 20:23). Если этимология верна, горы служат здесь символом остро переживаемой силы Крепкого. (Любитель русской поэзии едва ли устоит перед искушением вспомнить строку Цветаевой: «…Богу сил, Богу гор…»).

8. Само собой ясно, что это предполагает для переводчика определенную степень дистанции по отношению к лексике и стилистике Септуагинты. Я хорошо помню весьма важные высказывания авторитетнейших духовных писателей Православия, которые высказывали по видимости совсем иное суждение. Однако здесь речь идет не о смысловых разночтениях, упоминаемых ниже, но именно о стилистике; поэтому я думаю, что мое расхождение с ними скорее мнимое. Для всякого очевидно также совершенно особое значение Септуагинты для всей христианской духовной и религиозно-культурной традиции, а для Православия в особенности. Именно поэтому я осторожно говорю об «определенной степени дистанции», никак не ο разрыве. Я надеюсь, что моя собственная переводческая практика свидетельствует ο том, насколько неприемлемо для меня игнорирование важных для молитвенного навыка ориентиров Септуагинты (и, конечно, славянской версии).

9. «…Quanquam et in Vetere Novum lateat, etin Novo Vetus pateat» (S. Augustini Quaestiones in Heptateuchum, in: J. P. Migne, Patrologiae cursus completus, ser. Latina XXXIV, col. 623).

10. Бультман успел, разумеется, как-то прореагировать на их открытие; но очень важно, что его концепции складывались в пору, когда ученый мир еще не мог ο них знать.

11. Что касается специально таргумов, важной помехой для адекватного введения их в научный оборот при изучении становления концептуального языка начального христианства была ложная постановка вопроса о столь часто возникающих там словосочетаниях «слово Господне» и «дух Господень»: понимались ли они «ипостасно», или функционировали просто как вводящая благочестивую дистанцию замена имени Божия? Слишком очевидно, что «ипостасного» (т. е. готового христианского!) понимания в этом обороте еще нет и быть не может (как, кстати, перевести на иврит или на арамейский термин «ипостасный»?); поэтому они выводились за пределы горизонта размышлений о становлении самого языка начально-христианской проповеди, что было уже неосмотрительно. Но об этом мы собираемся говорить пространно в другой работе.

12. Дерзнем сказать, что важная задача для православного богословия, которому свойственно эмфатически подчеркивать важность Священного Предания, — разработка хотя бы в самых общих чертах вопроса о Священном Предании Ветхого Завета во времена земной жизни Христа (богатство которого невозможно редуцировать к более позднему талмудическому Establishment'y). В одном пункте между самой строгой православной догматикой и самым фактографически научным анализом есть совершенно очевидное согласие: Откровение, как оно живет в жизни народа Божия, не сводимо к одним только каноническим книгам, иначе мы приходим к уничижившей Предание формуле Лютера «sola Scriptum» («одно только Писание»), — а заодно теряем контакт с элементарными историческими реалиями. Никогда не забуду, как одна убежденная лютеранка, выдающаяся специалистка по теологии, сказала мне в доверительном разговоре: «Факты заставляют и наших [т. е. протестантских] теологов признать, что Писания без Предания никогда не было и быть не {стр. 471} может». Вся логика православной мысли повелительно требует того же самого, к чему приводит анализ новозаветных текстов: сформулировать вышеназванное понятие. Тогда просвещенно-консервативный апологет здравого традиционализма поймет, что факты вербальных совпадений некоторых речений Христа с языком еврейской традиции вокруг Него, — когда мы встречаем в послебиблейских текстах и совет говорить вместо клятвы «да, да» и «нет, нет» (2 En. 49:1, ср. Мт 5:37), и заверение, что «для многих людей уготованы многие обители» (2 En. 61:2, ср. 1 En. 39:4-5, ср. Ио 14:2), и многое другое, — для него не помеха, а подмога, ибо они конкретно локализуют Того, Кто, по догматическому определению Халкидонского Собора, в своем Воплощении есть «воистину Человек» (άληθώς άνθρωπος), в земной жизни живший, как всякий человек, внутри пространства определенной культуры и говоривший совершенно новые вещи не на произвольно творимом, а на ее установившемся языке: «и да не рекут еретики, яко мечтанием воплотися» (из песнопений на праздник Обрезания Господня). — Я отдаю себе отчет в технической трудности понятия, ο котором я говорю, для школьного богословия; если границы Священного Писания в обоих случаях совпадают с границами канона ВЗ и НЗ, а границы Священного Предания Новозаветной Церкви устанавливаются, хотя и не без трудностей, по системе наличных правил, то вопрос ο границах Священного Предания Ветхого Завета должен каждый раз решаться сугубо конкретно. Однако эвристически важен сам концепт, дающий возможность реально соединить богословский и исторический подходы. Совершенно необходимо понять, что факты, свидетельствовавшие ο глубокой укорененности словесного облика проповеди Христа в этом Предании, вплоть до упомянутых выше вербальных совпадений, при их правильном понимании работают никоим образом не против православной истины, а в ее пользу, не только представляя серьезные доказательства конкретной историчности евангельского повествования, но и давая — в полном соответствии с духом тех же богослужебных текстов праздника Обрезания Господня, а также авторитетных высказываний старых экзегетов (начиная с Отцов Церкви!) — пример верности Самого Христа живому наследию Предания. Вспомним, как блаж. Феофилакт Болгарский замечает по поводу возгласа Распятого «Элои, Элои! ламма савахфани?» (Мк 15:34): «Пророческое изречение Господь произносит по-еврейски, показывая, что Он до последнего дыхания чтит еврейское» (Св. Евангелие от Марка с толкованием блаж. Феофилакта, Архиепископа Болгарского, М., 1997, с. 258).