Борис Казанов - Полынья

• Название: Полынья
• Автор: Борис Казанов
• Жанр: Русская классическая проза

---

На самом крутом подъеме, в гудении мотора, Суденко спросил:

- Ты жену Марченки знаешь?

- Кажется, прошлой ночью была свадьба... - Федос начал припоминать: Помню, сидел с полотенцем. Вроде помню: красивая. Ну, помню: Рая.

- Нравится она мне.

- Она? Ты разве не знаешь?

- Что я должен знать?

Возникло замешательство. Федос провел рукой по лицу и внимательно посмотрел на пальцы:

- Ладно.

Больше не сказали ни слова. Но было скверно от этого молчания. Вдруг Федос тормознул на скорости, открыл дверку и выпрыгнул, целясь ногами в невидные доски. Его шаги зазвучали где-то наверху, как бы удаляясь от земли. Суденко рассмотрел, что остановились возле дома. Светилось только одно окно, самое высокое. Почти одновременно, как стихли шаги, оно открылось. Вниз что-то полетело, разбившись. Шаги начали спускаться с неба. Федос, вскочив на подножку, обалдело посмотрел на Суденко.

- Что там бросают?

- Танька вернулась! Бьет посуду дорогую - хорошая примета! А когда бьется дешевая - не к добру... -Волнуясь, не с той стороны прижег папиросу, сунул, пылающую, в зубы и выплюнул. - Раз пришла, все! -Отвернул свой чуб "волной", засоренный углем и фруктовой трестой... - Посмотри, ничего нет?

- Еще будет.

- Как саданула в лоб заместо приветствия! И правильно: обещал кое-что купить. И вообще: женщина... - Федос ударился головой о баранку, одурелый от счастья. - Я ее ищу, а она дома! Сама пришла.

- Мотай к ней, помирись.

- Обещал ведь тебе, - сказал он. - Значит, обязан.

- Доеду сам.

- Правильно! Тут только машину катни - и там... - Он уже был на тротуаре. - Ненадолго, смотри!

В доме он Маши не нашел, но заметил на снегу ее следы. А потом расслышал плеск воды, которую она черпала ведром, отмеряя, сколько оставить, чтоб донести. Наливала, не могла поднять и выливала опять. Все же результат был: и кадушка, и железная бочка, и чайник, и таз были налиты до краев. Все, что можно наполнить, она наполнила водой.

- Зачем тебе столько воды?

- Скоро залив станет соленый, - объяснила она.

Рассуждала правильно: пока морская вода не вошла в устье, надо использовать момент. А этой воды, которую она запасла, вполне хватит до той поры, когда пресную выкристаллизует лед.

Повела рукой вокруг:

- Посмотри...

Комнатенки не узнать: стол накрыт скатертью, на окнах занавески, новые простыни и наволочки. Жаль только, что истратилась, ничего не купила себе. Сидела в его куртке, в кофточке Насти, коротковатой для нее, и в туфлях, слетавших с ноги. Увидел, что она следит за впечатлением, и улыбнулся ей:

- Молодец!

- Думаешь, нет... - И стала докладывать, чем занималась без него: как прибирала, мыла пол, как топила печь, описывая в подробности каждое полено. - Уснула и проснулась сама! - сказала она с торжеством, считая это своим высшим достижением.

Маша изменилась. Почувствовал еще на гидробазе, а теперь убедился окончательно. Чем это вызвано? Возможно, Иван Иваныч ввел какое-то сильнодействующее лекарство... Улавливая в ее словах складность и смысл, он думал о том, что весь этот день, хоть и был прожит отдельно, все крепче связывал с ней, не отрывая от того, что делалось в кузнице и научном центре. И если смотреть с этой стороны, то все было к месту: и дом, и встреча, и то, что она любит его. А потом стало просто хорошо - от притемок с керосиновой лампой, от огня в печке, от ее блестящих глаз. Помня, что нравилось раньше, он гладил ей волосы, руки, но это вызывало сейчас какое-то смущение. Вскоре она умолкла и, замерев, опустив голову, с пунцовыми щеками, только вздрагивала, когда он касался ее. Должно быть, в ясном уме она представляла их отношения не так беззаботно, как прежде. Недаром хотела уехать утром. А может, о нем наговорили разное?

- Ты меня не бойся, - сказал он, подсаживаясь к ней. - Ей-богу, я человек неплохой...

- Не надо это... так говорить, - пролепетала она, пытаясь освободиться, закрывая в страхе глаза.

Произнося слова, она не соизмеряла их с дыханием, отчего между словами получались какие-то мелодические промежутки. Эта особенность ее речи, хоть и была следствием болезни, неожиданно взволновала. От поцелуя она закашлялась, на глазах выступили слезы. Стыдясь своей беспомощности, поспешно начала ему объяснять.

- Мне воздуха не хватает, - говорила она, размахивая руками, словно накурили. - А если б воздух, другой... я бы, поверь! - И с каким-то отчаянием сама его обняла, неумело целуя.

Торопливо сбегала в сени, принесла котелок с картошкой, начала чистить. Он видел, что она так возбуждена, что не знает, что делает. Вдруг отбросила нож и сказала, заикаясь, показав на стены, потолок:

- Давай спалим его?

- Зачем?

- Чтоб сгорел...

Теперь он не сравнивал ее с Раей, а сравнивал с той, которую спас в Керчи. Спасать приходилось дважды: когда она бросилась в воду из-за какого-то парня, и потом, когда повторила это из-за него. Даже страшно вспомнить: привел в сознание в морге, распознав, что живая, по зрачкам. А ведь между ними не было никаких отношений. Ничем не обидел, никогда не напоминал, что было с ней. Просто уходили на учения, а потом ушли совсем... Что сейчас с ней?

- Маша, - сказал он, - поехали в поселок?

Она остолбенела:

- Со мной?

- Конечно! Я на машине.

Не веря, что такое возможно, дотронулась до куртки, до туфель:

- А как же я...

- Неважно.

Сейчас он был убежден, что оставлять ее нельзя. Ее прояснение могло быть следствием обострившейся болезни. Любая недомолвка, любое не так произнесенное слово могли обернуться с ее стороны непоправимым поступком. Этот дом большое подспорье, но не следовало им злоупотреблять. Она могла думать, что он стесняется ее, и необходимо развеять это подозрение.

- Я тебя прилезу, даю слово! Смотри: даже печку не станем тушить.

Маша бросала взгляды на комнату, на него, разрываясь между двумя желаниями - поехать и остаться.

Потом поднялась:

- Пожалуйста.

11

К гавани с включенными громкоговорителями подошел ледокол "Киев". Заняв всю морскую стенку причала, он направил прожекторы на берег, и к нему, как ночные бабочки на свет, начали сбегаться моряки. Ледокол подбирал команды пароходов, которые группировались вокруг него в проливе. На какое-то время моряки остановили движение на тротуарах и на угольной дороге. Они видели девушек с букетиками цветов, с лицами, измазанными печеной картошкой, которые бежали из тундры, гася в спешке костры, и тех, кто бежал из столовой, оглашая все вокруг весельем и криками. Одни тянули Суденко, другие хватали за руки Машу. Сошли с тротуара, глядя, как моряки наполняют огромный, залитый дневным светом коридор ледокола. И этот коридор шириной с проспект, где стоял день, и нарядные толпы людей, прогуливавшиеся в нем под ровный гул двигателей, создавали иллюзию города, который подплыл к другому, еще более могучему, так как свет в его окнах, пробегая по террасе, достигал звезд, и люди, что были в коридоре, и те, что свешивались с подоконников, смотрели на все это, как на кино,

Наконец "Киев" отошел, но в любую минуту мог подойти другой пароход. Потянул Машу в винный магазинчик, врезанный своей красной дверью в основание деревянного жилого дома.

Там было как обычно.

Оставив Машу возле стояка, пробрался к прилавку, отодвинув ружья, висевшие па проволоке. За огнестрельной ширмой, сверкнув голыми плечами, тут же присели несколько женщин, примеривавших оранжевые джемперы с голубой полосой, в цвет арктического флага. Сегодня понавесили товару, к концу навигации. Он увидел куртку "Шторм" из искусственной кожи, с розой ветров на рукаве. Материал не ахти, он бы не стал менять свою на эту. Но красивая! Разве что для Маши... Наверное, стоило взять и джемпер, и туфли, и эту светло-голубую сорочку с воланом. Где Маша будет в ней ходить? И носят ли вообще такую одежду в поселке? Тут подошел охотник, чтоб повесить "ижевку", и Суденко обсудил с ним насчет покупок. Охотник сказал, что в таком наряде любая девушка будет выглядеть как невеста. Не очень доверяя ему, посмотрел на продавщицу, но ее лицо, подсвеченное лампой, не выражало ничего.

Наступил ей на ногу:

- Куртка, джемпер, вино...

- Плати!

Переживая, что Маша одна, торопливо разорвал бумажные склейки, рассыпав перед ней пачку. Продавщица, не считая, смахнула деньги с прилавка... Глупо попался!

Ламп было немного, освещали только прилавок н выходы. Охотник пошел впереди, пырская спичками. Идя за ним, нагруженный до зубов, увидел, как в правом углу расцвели глаза совы. Кажется, надо левее... Вот она! Он поставил бутыли.

- Маша, примерь...

- Ой, что это?

- Давай ногу. Не жмет?

- Нет.

Проводил за ширму, чтоб переоделась.

Оглядел, скользнув от линии ноги, затиснутой до основания пальцев в туфлю с серебряной застежкой, и до оранжевых холмов, которые еле стягивали борта скрипящей куртки, отсвечивавшей, как ночная вода. Пожалуй, куртка немного тесновата, зато завидно выделяет фигуру. А когда Маша со своей тяжеловатой грацией подошла к стояку, охотники были изумлены.