Сергей Казменко - Нашествие

• Название: Нашествие
• Автор: Сергей Казменко
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Достукались?

- Д-а-а, - Валент потер левую щеку тыльной стороной ладони. - И что же теперь будет?

- Зависит от того, что есть, - ответил я.

- Знать бы, что есть, - буркнул он себе под нос. - Ладно, потом договорим, ехать пора, - он поднялся и пошел к вездеходу. Не спеша пошел но пока я брал карточку из рук Криса, пока засовывал ее обратно в карман, он сумел забраться внутрь.

А там лежали наши излучатели.

Но ничего не случилось. Мы собрали в мешок посуду, сложили клеенку и тоже забрались в вездеход. Валент сидел на своем месте, обхватив голову руками, и не обратил на нас ни малейшего внимания. Нет, он не был ведомым. И конечно, он не был зомби. Что, разумеется, не означало, что на Кабенге не было ни тех, ни других.

Мы снова поехали вверх по склону. Но перевал был уже близок, и всего через десять минут мы оказались в пологой седловине между тремя горами. А потом начался спуск. В одном месте, как и говорил Рашид, действительно пришлось нелегко, потому что склон справа, совсем рядом, переходил в обрыв, куда беззвучно улетали потревоженные псевдоколесами камни. Слева была скала, и минут пятнадцать, наверное, мы пробирались по узкой террасе между ней и обрывом, с трудом находя опору для псевдоколес. Но зато потом все было просто - даже проще, чем по пути наверх. Только вот скоро мы снова вошли в туман, и пришлось сидеть настороже, ожидая нападения онгерритов.

Потом, когда мы выехали на дорогу и помчались по ней с невообразимой скоростью километров тридцать в час, я попытался снова заговорить с Валентом. Но он даже не обернулся, только бросил в ответ:

- Потом.

Примерно через час дорога стала постепенно спускаться вниз, пересекла пару ручьев по аляповатым, наспех возведенным пластиформовым мостам и наконец выехала на ровную, хорошо утрамбованную площадку. За туманом по сторонам угадывались круто вздымающиеся вверх скалы, и, когда Рашид повернул направо и, снизив скорость, подъехал вплотную к отвесной скальной стене, я увидел, наконец, Каланд-1.

Теперь я знаю, что уже тогда решение было совсем рядом. Того, что я успел узнать, было вполне достаточно, чтобы понять, что же происходит на Кабенге. Временами мне кажется, что сумей я остановиться, сумей отбросить мысли о необходимости как можно больше успеть увидеть за отпущенные мне шесть суток, необходимости не упустить ничего существенного, сумей я задуматься над происходящим - и я бы все понял. И, быть может, сумел бы хоть что-то предотвратить.

Но это, конечно, только кажется.

Озарение не возникает на пустом месте. Оно подспудно готовится всей предшествующей жизнью, всем тем неявным обобщением поступающей в мозг информации, которое незаметно для нас самих идет с момента нашего рождения. И на него не влияет простая доступность информации - иначе все могли бы стать гениями, просто подключив свое сознание к единой информационной системе вместо индивидуальных мнемоблоков. Но информация для нас имеет смысл лишь тогда, когда ее можно охватить сознанием, а сознание всегда остается ограниченным. И для того, чтобы пришло озарение, чтобы какое-то случайное наблюдение, оброненное кем-то слово, сопоставление казалось бы никак не связанных фактов и событий вдруг воплотилось в четкую схему, по-новому объясняющую окружающую действительность, необходимо, чтобы каркас этой схемы уже существовал в нашем подсознании. Чтобы схема заработала, все ее элементы должны быть расставлены по местам. И потому наивно было бы ждать озарения тогда, на Каланде - то, что я успел к тому моменту узнать о Нашествии, воспринимается как Нашествие сегодня. А тогда - тогда это новое знание еще не вызывало во мне никакого отклика. Возможно, будь я историком, я быстрее нашел бы разгадку. Но я, наверное, вовсе не нашел бы ее за отпущенный мне - и Зигмундом, и самим Каландом - срок, если бы ни Джильберта. Пусть неявно и неосознанно, но в конечном счете опыт, полученный там, позволил мне понять происходящее на Кабенге.

И еще, наверное, опыт, за который меджды заплатили самим существованием своей цивилизации. Мы были предупреждены, и мы не прошли мимо этого опыта.

Людей по-разному задевает то, что происходит вокруг них. Есть счастливцы, которые способны пройти, не заметив, мимо чужой беды, и глупо и смешно было бы винить их за это - такими их создали природа и окружение. И в их существовании есть определенный смысл, ибо они - гарантия жизнеспособности всего вида, они способны уцелеть там, где люди более чувствительные обречены на гибель. Уцелеть и дать начало новым поколениям, как не раз бывало в человеческой истории. Но в этих новых поколениях неизбежно рождаются те, кто более открыт и незащищен от своего окружения, кто самой природой обречен на несчастную судьбу, кто ценой своего личного счастья и благополучия, независимо от своей воли способен предупредить вид о грозящей ему опасности. Я уже давно понял, что Зигмунд отбирал себе в сотрудники только таких. Таких же несчастных, как и он сам. Таких же обиженных судьбой.

Появлялись и другие. Но они быстро уходили - уходили сами по себе, потому что им нечего было делать в нашем отделе. Потому что они не чувствовали. Потому что существует лишь одно чувство, способное предупредить об опасности - боль. И не всякому дано ее испытывать. И не всякий захочет этого.

Я попал к Зигмунду, потому что мне стало больно, когда я ознакомился с третьей категорией данных о Нашествии. И вместе с этой болью пришел страх. И боль, и страх - чувства глубоко личные, они касаются лишь самого человека - но неизбежно переносятся на весь мир, который ты в себе вмещаешь. Какое-то время, наверное, около года, я не мог понять, что же со мной происходит, а когда понял, поздно было что-то менять. Да и незачем. Мы жили тогда с Хэйге в прекрасном коттедже на берегу озера Тана, и какое-то время мне казалось, что мой дом остается неприступным убежищем, где можно отдохнуть душой от мира ужасов, в который вводил меня Зигмунд. Но так казалось мне одному. Пришел день, когда Хэйге сказала: "Ущербный ты какой-то, Леша". И ушла. А я не стал ее возвращать. Потому что она была права. Все мы, работающие с Зигмундом, ущербные, и он сам прежде всего. "Во многом знании много печали".

Хотя печаль эта шла от незнания, которое было для нас очевидным. И которое грозило непоправимыми последствиями.

Когда становишься таким, каким стал Зигмунд, поневоле меняется само отношение к людям. И я не в обиде на него за то, что он рассматривал всех нас в качестве неких инструментов для достижения своих целей - у него просто не было иного выхода. Но мы не были готовыми, отлаженными и настроенными инструментами, нас надо было создавать - и он блестяще справлялся с этой задачей. Год на Престе, три года на Скорпионе, полет к Т-ОРШ, умело и вовремя поданная сверхсекретная информация - все это многому меня научило. Зигмунд сумел заполнить во мне брешь, пробитую третьей категорией данных о Нашествии. Но он, конечно, не сделал меня снова нормальным человеком. Для нашего дела это совсем не нужно. Я стал таким же, как он сам. И точно так же готов был использовать других для достижения своей цели. Использовать всех, с кем сталкивался. Графа, Катю, ребят, с которыми ехал на Каланд-1. Мне нужна была информация - любой ценой.

Мы встретились с ними вновь часа через два, когда стало уже темнеть, в холле гостевого блока. Пока они разгружали вездеход, пока Берта устраивала Криса с переносным медблоком в одной из спальных секций, я успел написать и отправить на базу шифрованный отчет для Зигмунда, договориться с начальником Каланда-1 Хироти о завтрашнем спуске к онгерритам и перекусить. Каланд-1, через который велись все контакты с онгерритами и, прежде всего, с самим Великим Каландом, был очень мал. После станции Галлау, построенной с размахом, почти достойным самой базы, в полутора сотнях километрах к югу, Каланд-1 поразил меня своей теснотой и переполненностью. Известное дело - нельзя почувствовать, что есть что, не побывав на месте, и только здесь я в полной мере ощутил контраст между условиями на Галлау и на Каланде, хотя разница между ними - в сравнении с их относительным значением в работах по контакту - бросалась в глаза уже при изучении материалов.

Я, конечно, не думал, что это как-то может быть связано с Нашествием.

В холл размером два на два с половиной метра дизайнеры - наверное, кто-то из местных - сумели каким-то образом втиснуть довольно удобные диваны, портативную кухню, складные столики на каждого из обитателей секции - всего шесть штук - пару проекторов и аппаратуру связи. Стены были расписаны красно-зеленым орнаментом, что после монотонности окружающего пейзажа было даже приятно. Доступ к спальным боксам, встроенным вдоль длинных стен, был удобен и прост, и не приходилось, как на иных станциях, просить кого-то из сидящих подвинуться, чтобы вылезти с нижнего яруса, или же валиться кому-то на голову, выбираясь с верхнего. На станции было шесть таких блоков, расположенных по сторонам от центральной секции, еще один блок-лаборатория и два складских. Где-нибудь на орбите или же на поверхности безжизненной, лишенной атмосферы планеты, освоение которой только началось, такая станция была бы вполне уместна. Но здесь, после базы, после Галлау теснота и скученность поначалу шокировали.