Бернхард Шлинк - Обман Зельба

• Название: Обман Зельба
• Автор: Бернхард Шлинк
• Издательство: Азбука, Азбука-Аттикус
• Жанр: Детектив
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-389-01303-2

Впервые на русском языке издается серия из трех детективов Бернхарда Шлинка — автора знаменитого «Чтеца». Герхард Зельб, харизматичный частный сыщик, уже знакомый нашим читателям по первому роману серии («Правосудие Зельба»), вновь берется за дело, которое только на первый взгляд кажется незамысловатым, сугубо частным расследованием. Поиски пропавшей девушки по просьбе человека, назвавшегося ее отцом, оборачиваются настоящим авантюрным детективом, в котором причудливо переплетаются любовь и политика, идеализм и терроризм, настоящее и прошлое, обман и самообман. Как тонко подметил умница Зельб, «все убийства совершаются ради оправдания того или иного самообмана», в чем предстоит убедиться читателям второго романа серии, красноречиво названного «Обман Зельба».

---

Я не стал оспаривать его по-журналистски непритязательный взгляд на действительность. Я не обиделся на него и за то, что в моей истории он видел лишь «убойный репортаж». Он попросил меня с пониманием отнестись к его déformation professionelle[71] проявил заботу о моем самочувствии и опять стал похож на добродушного морского льва. Нет, я не сердился и не обижался на него. Но за одолжением, о котором я хотел его попросить, я все-таки обратился к Бригите, взяв с нее слово ничего ему об этом не говорить.

20 Как если бы…

Первая ночь в тюрьме далась мне нелегко, вторая была еще хуже, а ко всему прочему прибавился еще и страх, что теперь это так и пойдет — каждая следующая ночь хуже предыдущей.

Во сне я верстал первую полосу газеты. Каждый раз, более или менее рационально разместив все тексты и иллюстрации, я обнаруживал еще что-нибудь, чего сначала не заметил. Каждый раз я осознавал невыполнимость задачи — страница была готова, и для дополнительного материала места уже не оставалось. Но я снова и снова пытался решить эту проблему, передвигал все с места на место, в какой-то момент опять думал, что сумел-таки втиснуть всё, и опять оказывалось, что я не заметил какого-то текста или какой-то фотографии. Я нервничал, но в то же время был исполнен отчаянной решимости добиться своего. Потом мне вдруг пришло в голову, что я ведь даже не просмотрел как следует материал, и принялся наверстывать упущенное.

Все статьи имели один и тот же идиотский заголовок: «Сами с усами», а на всех снимках красовался я с одной и той же дурацкой ухмылкой и с одинаково вытаращенными глазами. Но даже после этого я никак не мог проснуться. Я упорно продолжал тасовать тексты и иллюстрации и раз за разом терпел неудачу, пока меня не разбудило солнце.

— Воскресный допрос, мы решили предоставить вам еще одну возможность высказаться, прежде чем вы предстанете перед судьей. — Франц снова был во всеоружии своей приветливой улыбки, рядом с ним понуро сидел Нэгельсбах; Блекмайер выглядел раздосадованным, а Равитц стал еще толще и поддерживал свое брюхо сцепленными руками. — Ваш арест был по недоразумению оформлен не в пятницу, а в субботу. В результате рассмотрение вашего дела судьей, которое могло состояться еще вчера, состоится лишь сегодня. Мы были бы рады, если бы вы согласились считать себя задержанным в субботу.

Нэгельсбах меня неправильно оприходовал? Может, у него именно поэтому такой несчастный вид? Я не хотел доставлять ему неприятности, а встречусь я с судьей на день раньше или позже, для меня особого значения не имело. Но как мне относиться к этой странной прокурорской философии: «как если бы…»?

— Значит, я предстаю перед судьей так, как если бы меня арестовали вчера. Меня обвиняют в укрывательстве преступника, как если бы наказание грозило фрау Зальгер за преступление, совершенное в Кэфертале. Теракт в Фирнхайме рассматривается, как если бы он был совершен в Кэфертале. Не слишком ли много «как если бы»?

Равитц расцепил руки на животе и повернулся к Францу:

— Бесполезно. Пусть говорит судье что хочет. Если судья его выпустит, мы его засадим опять. А эту дурь — этот бред про Фирнхайм-Кэферталь — мы еще успеем выбить у него из головы до суда, можете не сомневаться.

— Вы ведь кого-то там арестовали и намерены предать суду. Вы что же, хотите осудить его за преступление, которого он не совершал? Вы хотите…

— «Преступление», «преступление»! — раздраженно перебил меня Франц. — Что за странное у вас представление о преступлении? Преступление возникает только через обвинение. Только обвинение выделяет из необозримого потока событий, действий и результатов некоторые факты и сводит их в одно целое, которое мы и называем преступлением. Здесь кто-то выстрелил, там кто-то упал замертво; в то же самое время щебечут птицы, ездят машины, пекарь печет булочки, а вы прикуриваете сигарету. Только обвинение знает, что относится к делу, а что нет, только оно делает из выстрела и трупа — убийство, оставив все прочее за кадром.

— Вы говорите: здесь кто-то выстрелил, а там кто-то упал замертво, — теракт был совершен как раз не в Кэфертале, а в Фирнхайме. Кэферталь — это не «здесь» и не «там».

— Вот как? — с насмешкой произнес Равитц. — Кэферталь — не «здесь», не «там»? Где же он тогда?

— Место и то, что происходит в этом месте, — не одно и то же, — включился Блекмайер. — Наказывается не место, а то, что происходит в этом месте… — Он неуверенно оглядел слушателей и прибавил, не дождавшись реакции: —… так сказать…

— Место не здесь и не там, и оно не наказывается… Сколько мне еще прикажете слушать этот бред? Сегодня воскресенье, я хочу домой.

— Бред?.. — Блекмайеру это явно пришлось не по вкусу.

— Дорогие коллеги, — поспешил вмешаться Франц, — давайте оставим философские вопросы времени и пространства. Да и у вас, господин Зельб, есть более важные проблемы. Вы правы, мы арестовали одного подозреваемого. Он признал свое соучастие в теракте в Кэфертале и подтвердит свои показания в суде. Кроме того, в зале судебных заседаний прозвучат показания немецких служащих и наших американских друзей. Давайте оставим эти бесполезные прелиминарии и займемся вами и фрау Зальгер.

— Попросите принести письмо, которое сегодня утром было передано на мое имя. — Это письмо принесла по моей просьбе Бригита. Я спросил о нем надзирателя, который привел меня на допрос. Он ответил, что письмо поступило, но будет вручено мне только в понедельник, после судейской проверки. — Вскройте его, и дело обойдется без судьи.

После недолгих колебаний и пререканий Франц велел принести письмо, вскрыл его и достал из конверта ксерокопию американского донесения.

— Прочтите это!

Он начал читать, и губы его стали тонкими как бритва. Прочитанные страницы он передавал одну за другой Равитцу, от которого они переходили к Блекмайеру и Нэгельсбаху. Десять минут в комнате стояла абсолютная тишина. В маленьком окне была видна часть гейдельбергского замка. Время от времени по Фаулер-Пельц проезжали машины. Где-то неподалеку кто-то разучивал какую-то пьесу на пианино. Все молчали, пока Нэгельсбах не дочитал последнюю страницу.

— Надо во что бы то ни стало найти оригинал. Проведем обыск!

— Вряд ли он держит оригинал дома.

— А вдруг! Попытка не пытка.

— А почему бы не поговорить с американцами? — сказал Нэгельсбах, глядя на меня грустными глазами. — Мне тоже не нравится вся эта история. Но теракт в Фирнхайме, в результате которого произошел выброс боевых отравляющих веществ — американских или старых немецких, — это же просто невозможно.

— Так был выброс или нет? — спросил я.

— Наши американские друзья… — начал Блекмайер, но, перехватив взгляд Равитца, умолк.

Я повторил вопрос.

— Даже если его не было, как только это станет главной темой на процессе и за дело возьмется пресса, вся страна встанет на уши. И даже если удастся избежать паники, Фирнхайму конец: все будут шарахаться от него, как от Чернобыля. Мы не можем допустить, чтобы террористы потирали руки и радовались успеху. Да и население не заслужило того, чтобы горстка мерзавцев держала в страхе целую страну.

— Тем самым вы хотите оправдать то, что…

— Нет, — оборвал меня Франц, — как раз наоборот: то, что процесс не должен вылиться в такие формы, не может оправдать освобождение преступников от возмездия. На нас лежит двойная ответственность: с одной стороны, за людей в регионе, прежде всего в Фирнхайме, с другой стороны — за осуществление правоохранительной функции государства. И этим наша ответственность еще не исчерпывается. Мы должны считаться и с интересами американцев, не забывать о немецко-американских отношениях и о том, что вопросы, связанные с бременем нерешенных проблем, которые возникли в результате Второй мировой войны, требуют взвешенного, всестороннего подхода. Если в Фирнхайме, образно выражаясь, найден лед, то это лишь верхушка огромного айсберга, и, чтобы справиться с ним, малой кровью не обойдешься…

Я уже не слушал. Я устал от этой говорильни, и мне надоели громкие слова о двойной, тройной, пятикратной и шестикратной ответственности и торговля за мою голову. Мне вдруг стала одинаково безразлична и возможность развалить процесс, и возможность получить свободу в обмен на шанс спасти этот процесс. Мне хотелось только одного: вернуться в свою камеру, на свою койку и ни о чем и ни о ком больше не думать.

Франц смотрел на меня. Он ждал ответа. Что он спросил? Нэгельсбах пришел мне на помощь:

— Говоря о взаимных уступках, доктор Франц имеет в виду, с одной стороны, вашу роль в судебном процессе, а с другой стороны — вопрос о наказании и вопрос вины.

Они смотрели на меня, напряженно ожидая ответа.

Мне не нравилась роль, которую они мне отвели. Я сказал им об этом. Они вызвали надзирателя, и он отвел меня в камеру.