В. Кобрин - Иван Грозный

• Название: Иван Грозный
• Автор: В. Кобрин
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1989

---

Не только характер стиля царя Ивана, но и его идеология станет понятнее в сравнении с мировоззрением его главного политического оппонента - князя Курбского. Широко распространено убеждение, что Курбский и Иван Грозный стояли на диаметрально противоположных идеологических позициях. Это не так. Выше уже было показано, что Курбский - сторонник твердой власти, централизованного государства не меньший, чем Иван IV. Так что в главном царь и его беглый боярин - единомышленники. Парадоксально? Только на первый взгляд. Ведь острый спор возможен лишь на основе общей платформы. Иначе теряют силу все аргументы, начинается диалог глухих. Невозможен, например, спор христианского и мусульманского теологов о том, кто прав: шииты или сунниты, лютеране или католики. Для христианина будут равно заблуждающимися шииты и сунниты, для мусульманина - католики и лютеране.

Вместе с тем велика и разница в воззрениях царя и Курбского: они по-разному понимали и задачи царской власти, и феодальную законность.

Курбский в отличие от Грозного считал: у царя есть обязанности по отношению к подданным, к стране. Он не видел нравственной доблести в том, чтобы покорно подставлять шею под топор палача, если того пожелает сюзерен. Как верно писал С.Б. Веселовский, "все притязания Курбского сводятся к тому, чтобы не быть битым без суда".

Царь же считал, что верность своему господину в любых обстоятельствах, вне зависимости от того, прав или нет господин, - священный долг подданного. Поэтому он поставил Курбскому в пример даже его собственного холопа Василия Шибанова, сохранившего верность Курбскому:

"Како же не усрамишися раба своего Баски Шибанова? Еже убо он свое благочестие соблюде, пред царем и пред всем народом, при смертных вратех стоя, и крестнаго ради целования тебе не отвержеся, и похваляя всячески, умрети за тебе тщашеся".

Шибанову не пришлось долго "тщиться" (стараться) умереть: он был казнен, казнен за то, что остался верен "государеву изменнику". Но оказывается сам царь был убежден, что тем самым Шибанов "свое благочестие соблюде", ибо не холопье дело судить своего господина. Истинный слуга верен не потому, что господин прав, а потому, что он - господин.

Курбский как будто считает иначе, призывая бога в судьи между царем и собой. Но нельзя забывать, что Курбский принадлежит к тем авторам, о которых иногда говорят, что лучше следовать их словам, чем делам.

Во время пребывания Курбского в Речи Посполитой были эпизоды, в которых князь Андрей проявлял себя достойным учеником царя Ивана, его единомышленником даже в методах. Так, у Курбского были как у землевладельца какие-то счеты с местными евреями. Не долго думая, он, чтобы взыскать с них деньги, приказал своему управляющему Калымету заточить их в своем замке, в подвале, где стояла вода по колено. В воду напустили пиявок. Когда через двое суток несчастных удалось освободить (родственники усиленно хлопотали перед властями), с них струилась кровь.

Затем состоялся суд, на котором Калымет как представитель Курбского патетически вопрошал:

"Чи невольно пану подданных своих не тылько везеньем (тюрьмой. - В. К.), або чим иншим, але и горлом (смертью. - В. К.) карати?"

"Пан мой князь Курпский, - продолжал Калымет, - маючи твое именье Ковельское и подданых в моци (власти. - В. К.) своей, волен карати, як хочет".

Удивительно похоже на "жаловати есмя своих холопей вольны, а и казнити вольны же"! Но несет ли Курбский ответственность за своего управляющего? Может быть, тот просто переусердствовал? Увы, несет. Когда через некоторое время Калымет был убит (может быть, довел окружающих до отчаяния своей жестокостью?), Курбский с болью душевной писал, что его враги "слуги моего и брата превозлюбленнаго и вернаго кровь пролияша". Так что не знай мы о деяниях Калымета, впору было бы прослезиться.

В конфликте царя с Курбским порой видят столкновение аристократа с монархом, опирающимся на низы класса феодалов. Но мы уже видели, что Курбский при всем своем аристократизме был сторонником привлечения к управлению отнюдь не только знати. Царь же Иван, пожалуй, больший ревнитель прав аристократии, чем Курбский. Иван Васильевич был исполнен глубокого презрения к тем, кто не имел за собой такой вереницы знатных предков, как он сам. А ведь свой род он считал самым древним. Официально принятая в "Сказании о князьях Владимирских" генеалогия утверждала, что родоначальник династии, новгородский князь Рюрик, был потомком некоего Пруса, брата римского императора Августа. "Мы от Августа кесаря родством ведемся", - писал царь Иван шведскому королю. На этом основании, похоже, царь Иван был даже готов иной раз отказаться от русского происхождения. Английский дипломат Дж. Флетчер рассказывает, что однажды царь вручил одному английскому ювелиру золото для изготовления посуды и посоветовал быть осторожным:

"Русские мои все воры".

Англичанин удивился: "Вы сами русский".

"Я не русский, предки мои германцы", - возразил царь.

Презрение к людям неаристократического происхождения проявлялось у Грозного буквально в каждой строчке. Об Адашеве, отпрыске не очень знатного, но "честного" рода, он писал, что взял его "от гноища", то есть из навозной кучи. И Василию Грязному он советовал вспомнить "свое величество и отца своего", когда они служили "мало что не в охотникех с собаками" у князей Ленинских. Да и шведского короля Юхана III укорял в том, что его род - "мужичий".

Презрение это распространялось у царя Ивана и на избранных монархов (хотя сам был не прочь стать по выбору королем Речи Посполитой). Монарх должен быть "прирожденым", наследственным. Сам Иван IV гордился тем, что оказался на престоле в столь раннем возрасте, что даже не помнит себя не государем, не помнит, как его "батюшка пожаловал благословил государством, да и взрос есми на государстве". Избранному польскому королю Стефану Баторию он отправляет послание, где подчеркивает, что он сам в отличие от короля - царь "по божию изволению, а не по многомятежному человечества хотению".

Шведского короля Юхана III Иван Грозный, как уже отмечалось выше, не считал равным себе прежде всего на том основании, что отец Юхана Густав Ваза, простой дворянин, не родился королем, а был избран на престол.

"Уже ты сказываешься государьской род, - пишет царь, - и ты скажи, отец твой Густав чей сын и как деда твоего звали, и где на государьстве сидел, и с которыми государи был в братстве и которого ты роду государьского?"

Любопытно, что "мужичье" происхождение Густава Ваза доказывается способом, заставляющим вспомнить "принцессу на горошине". Оказывается, когда русские купцы привезли в Швецию сало и воск, король Густав "сам, в рукавицы нарядяся, сала и воску за простого человека вместо опытом пытал".

"И то государьское ли дело? - вопрошает царь Иван.- Коли бы отец твой был не мужичей сын, и он бы так не делал".

Да, в демократизме грозного царя не заподозришь - он был аристократом до мозга костей. И неудивительно: ведь с происхождением и только с происхождением были связаны его права на самое ценное для него - на его власть.

УРОКИ ИСТОРИИ (Вместо заключения)

Пора попытаться подвести итоги. Личность царя Ивана всегда притягивает к себе, хотя и тем, что в последнее время стали называть "отрицательным обаянием". Да, действительно, это яркая личность, не посредственность, а индивидуальность. На расстоянии в четыре века, когда уже нет риска стать жертвой этой индивидуальности, возникает соблазн поддаться ее обаянию. Нельзя! Мы - люди, такие же, как те, кто в далеком XVI веке умирал в муках, терял любимых и близких по вине этого талантливого человека. Мы обязаны помнить, что новаторские в литературном отношении строки вышли из-под пера одного из самых страшных тиранов и деспотов отечественной истории.

Когда мы в истории, а не в жизни сталкиваемся с человеком, сыгравшим в ней значительную роль, но запятнавшим себя злодеяниями, услужливо возникает успокоительное словосочетание "противоречивая личность". В чем противоречивость? Назовем ли мы так убийцу, перевыполняющего нормы и соблюдающего режим в местах заключения? Мздоимца, помогающего больному племяннику за счет взяток? Так должен ли быть другим счет к историческому деятелю, чьей жертвой пали не единицы, а тысячи?

Была ли жестокость царя Ивана жестокостью века? В чем-то, разумеется, да. Время инквизиционных костров и Варфоломеевской ночи. Но все же к обычаям времени не сводится грозненская тирания, ибо садистские зверства этого монарха резко выделяются и на фоне действительно жестокого и мрачного XVI века. Впрочем, разве не жесток наш просвещенный XX век, познавший газовые камеры и противотанковые рвы, наполненные трупами стариков, женщин и детей, сталинско-ежовско-бериевские застенки, кровавые преступления пол-потовских "красных кхмеров", бесчинства хунвейбинов? Но ведь мы не считаем, что Бухенвальд и Освенцим оправдывают деяния Пол Пота.