Джойс Кэри - Радость и страх

• Название: Радость и страх
• Автор: Джойс Кэри
• Жанр: Проза

---

- Как это... обойдет?

Все, включая бармена, все, кроме Нэнси, Паркина и двух летчиков-курсантов, сражены, узнав, что линия Мажино тянется не вдоль всей французской границы, а лишь вдоль восточного ее участка.

- Ну и ну! - ахает бармен. - Что ж они нам не сказали?

Паркин расправляет плечи и усмехается весело, но ехидно. - А это вы у них спросите. - Словно подтверждая слова Нэнси "раз мы сваляли дурака".

Паркин только что получил свои "крылышки", и они словно поблескивают даже в его небольших голубых глазах. Он невысок ростом, широкоплеч, блондин с рыжеватыми усиками и длинным сломанным носом. С Табитой он здоровается почти преувеличенно вежливо: кланяется от пояса, жмет ей руку и снова распрямляется рывком, словно ловко выполнив трудное упражнение. Паркин ловок и развязен до крайности. Новенькая форма сидит на нем неправдоподобно аккуратно и ловко; выражение лица настороженное, речь быстрая, ловкая, язвительная; усики, чуть завивающиеся кверху, нечеловечески аккуратны - вероятно, он смазывает их фиксатуаром. Табита, которую он сразу оттолкнул своей развязностью, а главное, тем, что он явно нравится Нэнси, невольно улыбается его шуткам. Он остается обедать, пьет много, но не пьянеет - то есть нервное возбуждение чувствуется в нем не больше, чем до обеда, - и наконец уезжает, грохоча, как целое сражение, на мощном мотоцикле с неисправным глушителем.

- До чего аккуратный, правда? - говорит Нэнси. - Ты заметила, какие у него ногти? В жизни не видела такого чистоплотного человека. Он, конечно, хам, но летает, говорят, как бог. Он тебе совсем, совсем не понравился? Ну да, конечно, он не твоего типа.

- Он занятный, - говорит Табита, и после паузы: - От Годфри сегодня что-нибудь было?

- Вчера. Он здоров. Расквартировали их как будто неплохо. Ты не бойся, я не собираюсь променять его на этого Паркина, не такая я идиотка.

Но от этих слов обеим становится невесело. Они смотрят друг на друга и понимают, что Нэнси себя выдала. Табита говорит: - Вероятно, летать на этих новых истребителях очень опасно.

- Еще бы. А Джо отчаянный. Он наверняка разобьется. Вероятно, даже очень скоро. По-моему, он отчасти потому такой нервный. Странное это, должно быть, состояние.

- И все-таки нельзя этим оправдывать поведение некоторых из этих молодых людей. Помнишь ту бедняжку, что заходила на пасху к нам на кухню, когда ехала в больницу с младенцем? Ей еще и шестнадцати лет не было.

- Не могу я ее жалеть, раз она такая идиотка.

- Недобрая ты, Нэнси. Как могла эта девочка уберечься?

- Посмотрела бы, что вокруг делается. Джо пробует переспать с каждой девушкой, какую ни встретит, просто для порядка. Если она откажет, он не обижается, только грубости не любит.

- Не понимаю, как ты можешь водить дружбу с таким человеком.

- Дедушка в этом возрасте тоже, говорят, был не промах?

- От матери небось наслушалась. Все это враки. Одно время он, правда, вел беспорядочную жизнь, и трудности у него были, но он всегда придерживался каких-то правил, он даже был религиозен. Ты ведь знаешь, как он смотрит на твое воспитание.

Табита и не сознает, что только что выдумала этого добродетельного Бонсера. Мысли ее не о прошлом, а о Нэнси, которая, как ей кажется, стоит на краю пропасти. Она выдумывает прошлое, чтобы вразумить Нэнси, предостеречь ее, устыдить и еще - чтобы выразить свое презрение к настоящему.

Неделю спустя французский фронт прорван и английские войска отступают. Старый мир развалился, и это вызывает чувство не ужаса, а пробуждения. Люди говорят: "Читали? Они уже к югу от Парижа!" - и улыбаются, словно усматривая что-то смешное в этом поразительном известии или, возможно, в собственной неподготовленности. Они - как спящие, внезапно разбуженные вспышкой света, и когда один спрашивает "Что же будет дальше?", другой отвечает: "Можно ждать всего, буквально всего".

- Не понимаю, чему тут удивляться, - говорит Нэнси в один из своих мимолетных наездов. - Сами напросились.

Она привезла с собой Паркина - сейчас он с Бонсером восстанавливает военные действия по газете. Устремив на них задумчивый взгляд, она добавляет: - Вон как наши воины друг перед другом пыжатся. Но в воздухе Джо в самом деле хорош.

А вечером Нэнси и Паркин танцуют - медленно, проникновенно. Табита глядит на них сквозь стеклянную дверь, как из засады, и мимо нее медленно проплывает лицо девушки, прильнувшее к плечу мужчины в каком-то хмуром забытьи.

"Могут сказать, что это война, - думает Табита, поднимаясь в свою гостиную, свое последнее прибежище. - Скажут, что я старая дура, только потому и возмущаюсь. Но это же правда возмутительно, это гадко!"

И когда Нэнси, умученная, с красными глазами и припухшим лицом, заходит проститься, перед тем как везти Паркина обратно в его лагерь, она говорит: - Ты не имеешь права поощрять этого человека. Ты невеста Годфри.

- А разве это имеет значение в такое время?

- Как раз в такое время и имеет. Мы можем хотя бы хранить верность.

- Годфри знает, что я встречаюсь с Джо.

- Годфри для тебя слишком хорош. Но ты прекрасно знаешь, что ведешь себя по отношению к нему безобразно, и я больше не желаю это видеть. Если тебе обязательно нужно флиртовать с мистером Паркином - сделай милость, но только не здесь.

После этого Нэнси исчезает на шесть недель, но время от времени шлет открытки. "Пробудем две ночи. Помещение ужасное. Целую" или: "Про Годфри ничего не знаю. Джо сверзился, но цел и невредим. Новая начальница идиотка. Плачет, когда девушки опаздывают с побывки". Обратного адреса она не дает, и Табита думает: "Вот и ладно, я бы все равно не ответила. На этот раз ей меня не провести".

113

В жаркий июньский день, когда в бассейне тесно от курсантов и их девушек из Эрсли, приходит известие о Дюнкерке, и не успела Табита осознать, что английскую армию переправляют через Па-де-Кале на яхтах, баржах и шлюпках, как видит, что в вестибюле стоит, оглядываясь по сторонам, высокий, тощий офицер.

- Годфри! Какое счастье!

- Сколько перемен, миссис Бонсер! Обстановка у вас прямо-таки сверхсовременная.

- Вы к нам погостить?

- Если разрешите. От Нэн вести есть?

- Я ее две недели не видела. Она забыла всех своих друзей.

Пауза. Табита читает в его глазах вопрос, который уже привыкла улавливать во взгляде молодых.

- Она вам сказала, что наша помолвка расторгнута?

- Нет. Какая жалость. Неправильно это.

Снова взглянув на нее и помолчав, молодой человек отвечает, что для него это, разумеется, был удар, но, с другой стороны, ему жаль Нэнси. - Я никогда не видел ее такой расстроенной.

- Так зачем она это сделала? Только потому, что этому противному летчику нравится с ней танцевать?

- Ну, понимаете, она в него влюбилась. Что называется, особый случай.

- Это не оправдание. Порядочная девушка не влюбится, если не захочет. А Нэнси не имеет права. - И, заметив на длинном, худом, до времени постаревшем лице молодого человека выражение терпеливой покорности глупая, мол, старуха, что с нее взять, - продолжает взволнованно: - Знаю, знаю, вы, молодежь, считаете, что все дозволено, что каждый может поступать как хочет, но что же будет, если не останется на свете ни правды, ни верности?

- Мне кажется, у Нэнси верность в крови, и она очень правдивая.

- И вот как с вами поступила.

- О, она мне сразу про это сказала.

Он произносит эти слова так, будто ими все объясняется, и упорно отказывается жалеть себя. Постепенно он дает понять, что Нэнси хотелось бы вернуться в "Масоны", и притом вместе с Паркином.

- Нет, нет, не хочу. И не просите, не то я на вас рассержусь. Вы и так слишком много ей спускали. Нельзя позволять ей вести себя так эгоистично. Что же и удивляться всем этим войнам, когда люди ведут себя как дикари.

Годфри, как и Нэнси, принимает ее возражения спокойно и вежливо и о приглашении Нэнси в "Масоны" больше не заговаривает.

114

Слово "дикари" Табита употребила не случайно. Немцы начали бомбить Лондон, и поезда забиты беженцами. Две семьи беженцев было предложено поселить в Амбарном доме. Табита выделила им пять комнат - на четырех женщин, двух стариков и семерых детей. Но они притащили с собой еще две семьи, девять душ разного возраста, и все вместе, в количестве двадцати двух человек, создали какую-то непрерывную сумятицу. Родители грызутся с утра до ночи; детишки, вертлявые и неуловимые, как лисята или обезьяны, дерутся и все крушат на своем пути, однако при малейшем окрике или хотя бы замечании со стороны сбиваются в кучу и с визгом бросаются в атаку на общего врага.

Все, что Табита устраивает для их же удобства, они отвергают. Для детей у нее были заготовлены постели в двух небольших комнатах и двух мансардах, но они сволокли тюфяки и одеяла в две самые большие комнаты и спят вповалку, как кочевники на привале, не гася лампу, как будто ночь населена злыми духами. Они говорят: "Мы хотим вместе, а то вдруг будут бомбить"; и таскать постели по полу, ходить по ним в грязной обуви для них так же естественно, как для первобытных племен - загадить кучи травы или листьев, служившие им ночлегом.